Любовный роман. История Тани и Жени

Вопрос прозвучал снова.

– Вы кто? Вы знаете этого человека? Вы меня слышите?.. Как вас зовут?

Татьяну легонько взяли под руки и аккуратненько принялись поднимать. Кто-то протянул ей пластиковый стаканчик.

– Глотните воды. Вы можете идти?

– Женя, – запоздало протянула она, но его уже не было видно. Её куда-то повели, на что-то посадили. Пытались заговорить с нею, но она только повторяла его имя, всякий раз меняя интонацию, то словно бы задавая вопрос («Где же ты?»), то призывая («Да где же ты!»), то в бессилье ослабевая («Где ж ты..»). Крутилось в голове только это: «Женя? Женя! Женя…» – и стоявшие рядом в какой-то момент сдались, перестали спрашивать, закрыли дверь, и она куда-то поехала, не отдавая, вероятно, себе в том отчёта.

Но несмотря на свой плачевный вроде бы вид (про плачевный вид сказал бы любой, кто её сейчас видел), Татьяна Павловна не искала утешения и не нуждалась в нём. Она знала, что кончилось всё хорошо, что Он теперь точно её, а всё остальное не имело уже никакого значения.

Глава 2

– Скажи…

Он слегка приподнялся на локте, чуть возвысившись над нею, стараясь её всё-таки разглядеть.

Она лежала, неприкрытая, и любовалась им, завернувшимся в лёгкое одеяло. В нём всё было хорошо, от причёски до голоса, всё было хорошо знакомое и родное, всё было ровно таким, как она и хотела.

– Скажи, – повторил он, подбирая слова и пытаясь подобрать их с максимальной точностью, – за что ты её убила? Почему?..

– Кого?! – ошеломилась она, скорее озадаченная, нежели встревоженная таким вопросом.

– Милу, – уточнил он, не отрывая взгляда.

Она не понимала, поэтому ему пришлось быть более конкретным:

– Ту девочку. Из детского сада.

***

На первом курсе Татьяна была пусть не самой популярной, но всё же заметной девчонкой – с некоторого времени, вернее, уже молодой девушкой, а то даже барышней, как величали её особо галантные кавалеры. Весёлая, бойкая, по меньшей мере – симпатичная, хотя находились и те, кое готов был славить и её красоту (тут было, правда, одно но). Сама про себя она понимала, что на любителя, но нисколько не комплексовала по этому поводу, потому как ни на секунду не позволяла себе утратить веры в свою избранность. А коли так – она была готова нравиться тем, кому нравилась, тогда как на прочих ей было глубоко наплевать, если не сказать хуже.

Определившись таким образом, она необыкновенно себя выручила, даже не подозревая об этом и не держа этого ни потайной, ни явной целью. Её естественность, сдобренная самоиронией и весьма поверхностным взглядом на жизнь (всё главное она уже поняла, а остальное её мало касалось), её неизменная готовность хоть пошуметь, хоть пуститься в пляс по любому поводу, от радости иль от печали, её принципиально ровное отношение к любым компашкам, называемое ещё по-красивому нейтралитетом, – всё это и по отдельности сделало бы ей доброе дело, а в совокупности и подавно вывело в число тех студенток, кого были рады видеть везде, везде приглашали и везде усаживали если не прямо по центру, то уж никак не в тенёчке побоку.

Это уж потом про неё стали говорить в том духе, «какую же змею мы у себя пригрели», а поначалу Таня была всем мила и зачастую выступала, считай, душою компании, легко соглашаясь на любые затеи и являясь даже порой их организатором. «Смеяться так смеяться, угарать так угарать», – полагала она, и эти шесть слов быстро стали девизом всех вечеринок, в которых она принимала самое активное участие.

На одном из таких внеучебных мероприятий она вдруг встретилась с Женей. Они не виделись к той поре несколько лет, и она, так вышло, и не подозревала, что вновь учится с ним вместе. Разные факультеты, разные здания на разных автобусных остановках – но самое ведь главное, что один и тот же университет в одном и том же городе! Ну разве это не было ещё одним подтверждением того, что они связаны неразрывными узами?!.

Совершенно не напрягаясь и вовсе не думая об этом, она снова Его обрела – «через годы, через расстояния», как и обещалось в старой песне о песне, которую она с детства любила именно за эти, её словами, оптимистические окуляры, позволявшие на всё смотреть без тени тревоги.

***

– Ты откуда? – задорно спросила она, решив не кидаться с ходу на шею, а самой сделать вид, что это она его не узнала, а не он её.

– Из Волгограда, – соврал он.

– Тогда и я из Воронежа, – прикинулась она.

Ритмы танца разделили их, оборвав наметившийся вроде как диалог двух бывших земляков-одноклассников. Она старалась, но не могла оторвать от него глаз: сказались и долгая разлука, и бушевавшие пуще прежнего гормоны, и сама атмосфера студенческого праздника, и то, что она была весела, и то, что он сам был, как и прежде, невероятно хорош… Да, если себе она приличной оценки не ставила из ложно понимаемого ощущения объективности, то насчёт него никогда не скупилась: он был совершенен с той самой первой их встречи, прекрасный молодой принц, который обязательно станет в один день королём!..

Сегодня он был ленив в своих движениях, что руки, что ноги его двигались нехотя, без соответствующего этому вечеру порыва. Но эта леность (объяснявшаяся просто: Женя и пришёл выпивши, и здесь пригубил) не только не портила его, а напротив – придавала дополнительного, что ли, очарования. Так сытый львёнок, наверное, не замечает газелей: мало того, что наелся, так и охотится ему в принципе нету нужды, ведь вся еда сама окажется у него перед носом, стоит только попросить об этом папу. В Москве, впрочем, вряд ли бы кого всерьёз взволновала должность Жениного отца, тут были, как говорится, вальты и поважнее, повесомее провинциального мажорчика; однако какой-никакой, но козырь, и те из ребят-девчат, кто уже знал, те по меньшей мере смотрели на приезжего сокурсника без привычного столичного ехидства. Он быстро стал здесь своим – и как свой совершенно не парился о производимом впечатлении. Чтобы привлечь внимание, ему не нужно было изгаляться в брейк-дансе; два притопа, три прихлопа – этого было вполне достаточно, чтобы слиться в едином танцевальном порыве.

Он и так был хорош, без притворства.

***

Медляки, всем известно, придумали, чтоб была легальная возможность пообжиматься, и студенты, не будь дураки, этим активненько пользовались. Сосались до неприличия. Ну а что – кому осудить, коль взрослых тут нет? А учитывая, что квартира большая, можно перейти от поцелуев к кой-чему и посерьёзнее… Что и предложил Тане облапавший её физтех, звавшийся, кажется, Серёжей.

– Пойдём продолжим, – тянул он её в одну из соседних комнат, где, как уже успела заметить девушка, имелась огромная, на малоопытный первый взгляд, кровать с наваленной пришедшими гостями верхней одеждой.

Таня не спешила отвечать, обдумывая внезапно родившийся в голове план. Чтобы отвлечься от лобызаний, она прижалась к парню поплотнее, словно найдя в его груди новую для себя опору, и вплоть до следующей неспешной баллады размышляла, прикидывая все варианты.

– А ты скажи прямо, чего хочешь, – выдала наконец она, глядя ему прямо в глаза и всем видом своим давая понять, что и ему отводить взгляд, как ни хотелось бы, не следует. – Прямо скажи, и пойдём.

– Ну как, ну, это… – предсказуемо засмущался Серёжа, которому, судя по всему, говорить такое ещё не приходилось, а если и было что такое, то не то чтобы часто.

– Ну да, ну да, – не стала настаивать Таня. – А я девственница, ты знал?

Этого Серёжа не знал. Но и удивления своего не выказал: мол, бывает. Глазки его, однако, забегали – если не от страха, то от растерянности. Таня приняла утешающий вид и ободряюще прошептала на ушко:

– Есть простой выход. Я хочу этого, но не хочу, чтоб в первый раз это было с тобой. Я хочу в первый раз с ним, – Таня указала глазами на Женю, постаравшись при этом, чтобы не было никакой возможности ошибиться, – а уж потом, думаю, могу с кем угодно. Тебе же ведь всё равно? Тебе же ведь и легче. И ответственности меньше, и вообще. Приведи его, он всё сделает, а потом приходи сам. Вот так, всё просто.

Медляки закончились, все снова стали танцевать энергично, а Таня уж энергичнее всех, и только Серёжа стоял в стороне немного смущённый, переваривая полученную информацию.

***

Таня настолько увлеклась танцем, что как будто бы не видела, как к задумавшемуся Серёже подошёл его плюгавенький кореш, Игорёк, кажется, что-то спросил, что-то услышал в ответ, после чего приобнял товарища и заговорщически отвёл в сторону, где потише. Разговаривая, они поглядывали то на Таню (которая, опять же, и не думала смотреть в их сторону), то на Женю (который и вовсе знать не знал об их существовании), после чего Серёжа вернулся к девушке и едва ли не прокричал ей в ухо (столь громкой была звучавшая музыка):

– С Игорьком тогда тоже. Потом.

– С чего бы? – удивилась Таня, которая и сама уже успела предположить такой вариант.

– Я этого пацана вовсе не знаю, чтоб ему тёлку на раз предлагать, а у Игорька подходы имеются. Ну и потом, тебе какая разница? Где один, там и два, где два, там и три.

– Ты ещё всю футбольную команду посчитай тогда сразу, чего мелочиться, – Тане тоже приходилось кричать. – Самому пока ничего не обломилось, а ты бежишь уже друзей к пирогу приглашать.

Она изобразила, что размышляет, не переставая при этом ритмично дрыгаться. Весьма кстати пришёлся взгляд в сторону Жени: тот отошёл от импровизированного танцпола в сторону, налил себе снова выпить и уселся с бокалом в ближайшее кресло. Лицо его было безмятежно и не отражало никакого волнения в связи со случайной встречей со столь близкой некогда одноклассницей. Таня заопасалась, что наблюдающие за ней могут решить, что играет она хуже, чем он (хотя какие у них вообще могли быть основания подозревать эту пару в «игре»?..), а потому повернулась к собеседнику с выражением согласия и интонацией некоторого подпития:

– Чёрт с тобой, да и с твоим Игорьком тоже! Устройте мне лучший вечер в моей не богатой развратом жизни – и забирайте награду, раз уж думаете, что забрать сможете!..

На самом деле она этим вечером не пила вовсе: сперва не успела, а как увидела Женю – так и не стала. Но сейчас инстинкты подсказали ей притвориться полупьяненькой.

***

Оставаясь среди танцующих, Таня видела, как к Жене подсел сперва с серьёзной миной Серёжа, затем ухмыляющийся Игорёк. Они оба примостились на подлокотниках кресла, в котором утопал их новый ещё не приятель, и с двух сторон, судя по всему, описывали ему её прелести. Понимая, что сейчас его внимание привлечено к ней как никогда, она старалась оправдать это доверие, демонстрируя лучшее, на что была, по её мнению, способна.

Не веря в то, что он её совсем уж «не помнит», она всё-таки оставляла некий процент вероятности на то, что он и правда мог её не узнать (хотя столь наглое и очевидное враньё с городом заставляло, безусловно, усомниться в его искренности). Своим девичьим чутьём она понимала, что школьные годы и студенческие – совсем не одно и то же, дети растут и меняются, к тому же новая причёска и использование косметики в какой-то мере действительно могли её изменить чуть сильнее, чем в данной ситуации хотелось бы. Поэтому она сделала ставку на его естественные хотелки и свои налившиеся соком прелести и стремилась в первую очередь показать то, что могло бы ему совсем скоро достаться, с тем, чтобы уж потом представиться, так сказать, заново: не узнал – так познакомимся, проблемы никакой нет.