Арабская петля

Это в официальном мире, а есть еще теневой, кадетский. Здесь тот же закон, но с другими последствиями. Кадетские взвода старшего курса внимательно присматриваются к младшим, периодически устраивая проверки на вшивость, вроде той, на которую только что угодил Стасер. Пусти он сопли, упади на колени, запроси пощады, и его взвод сразу потерял бы десяток очков в том незримом счете, что ведется старшим курсом, по итогам которого кадеты решат какие из младших взводов достойны принять их кадетскую эстафету, а каким так и ходить в товарищах суворовцах до самого выпуска. Любой кадетский взвод может передать кадетство хоть всем взводам младшего курса, но обычно кандидат находится лишь один, а то и ни одного уж больно тяжело пройти весь год первого курса взводу без серьезных косяков. Кто-то дал слабину – взводу минус балл, кто-то показал себя стукачом – еще минус балл, завелась во взводе крыса, кто-то ворующий у своих, не вычислили, не наказали – о кадетстве даже не мечтайте. И никого не волнует, что паршивая овца во взводе лишь одна, а остальные нормальные парни, ваши проблемы, сделайте так, чтобы он ушел, потом будем решать вопрос с остальными. И делают, затравливают провинившегося до такой степени, что он пишет рапорт на отчисление. Ну да про подростковую жестокость целые тома написаны, ни к чему повторяться. Одно только сказать стоит, скорее уж не жестокость это, а просто максимализм, нежелание видеть полутона. Все только белое или черное, как кадетская форма, других цветов нет. Это потом с возрастом поймут кадеты, что на самом деле этих красок в жизни в чистом виде не встретить, лишь оттенки серого вокруг. А пока лишь два полюса: плюс, или минус, добро, или зло, свой, чужой… Отсюда и жестокость, как не жаль последнюю рубашку для своего, так любое насилие применимо к чужому. Черно-белый мир он прост и яростен, компромиссов не допускает. Так что первый курс сплошное испытание, ни на шаг от понятий: не предай, не подведи, не обещай если не уверен, не укради, не пожалей для своего, не трусь… И не просто живи так, чтобы не нарушить принятых запретов и правил, а еще и второй курс постоянные подлянки, да мутиловки подкидывает, реакцию проверяет. Теоретически ротой младшего курса должна параллельная рота старшего заниматься: шестой ротой – третья, пятой – вторая, четвертой – первая. Это разделение вытекает из того, что так эти роты на этажах живут напротив друг дружки, только в разных крыльях здания, общим коридором соединенные. Но на практике любой кадет может первокурснику очередную проверочку устроить, просто потом ответственную роту о результатах оповестит. А уж «господа кадеты», как в случае со Стасером было, и вовсе в своем праве. Тем сам бог велел любого первокурсника испытывать независимо от принадлежности к роте. Господами кадетами называют взвод, которому кадетство передать независимо друг от друга решили сразу два или больше взводов старшего курса. Бывает такое крайне редко, но все же иногда случается. И слово господ кадетов при подведении итогов на тему, достоин тот или иной взвод кадетства, очень много значит.

Вот такими традициями и кует Корпус год за годом спаянные взвода настоящих мужчин, в рядах которых нет места трусам, стукачам, ворам, жадинам. Эти пороки возведены здесь в ранг недопустимых и в этом качестве искореняются беспощадно. Здесь безраздельно правят идеалы чести, мужской дружбы и взаимовыручки, причем отнюдь не только на словах как в большинстве случаев бывает у взрослых. Кадет действительно способен отдать товарищу из своего взвода последнюю сигарету, поделиться на марше неимоверным усилием воли сбереженным глотком воды, или честно разделить на всех сэкономленную банку тушенки. При этом он не будет считать свой поступок чем-то выдающимся или требующим благодарности, он даже не задумается над этим, поступить по-другому просто не придет ему в голову, потому что взвод здесь твоя семья, и даже больше, чем семья в обычном понимании. Ведь даже товарищ Сталин в свое время считал, что сын за отца не отвечает, здесь же каждый в ответе за всех и все за каждого.

* * *

Обтянутые тонкой черной паутиной колготок бедра маняще притягивали взгляд, мягкие нежные линии казались настолько совершенными, что оставляли на кончиках пальцев некий мираж осязания, напряженные подушечки будто бы ощущали их упругую мягкость, рождая где-то в глубине груди невыносимо сладкое томление, непреодолимое едва сдерживаемое желание крепко прижать эти высоко обнаженные совершенной формы ноги к себе. Жадно тискать теплые ляжки, покрывая их поцелуями. Зарыться лицом прямо в их основание туда, где надежно укрытое от нескромных взоров непроницаемой для глаз тенью от подола черной кожаной юбки, скрывается самое потаенное женское естество, прикрытое нежными складками кожи, поросшими жесткими курчавыми волосами. Интересно, бреется ли она там? Вот она закинула левую ногу на правую, вызывающе уставив прямо ему в лицо, белеющее сквозь тугой нейлон, такое круглое, такое соблазнительное колено. Чуть задравшийся подол юбки едва-едва лишь слабым намеком приоткрыл нечто воздушно-кружевное, до невозможности изящное, заставив сердце подскочить куда-то к самому горлу, и бешено забухать кровью в виски в этом не характерном для него положении.

– Cadet Mironov!

Резкий, с четко выраженной командной интонацией, пусть и женский голос, подкрепленный, на всякий случай, дружеским тычком под ребра от соседа по парте мгновенно развеивает очарование от созерцания плавных изгибов женского тела.

– I am! – бравое рявканье в ответ и вытянутая в струну строевая стойка с нарочито тупым немигающим взглядом направленным точно в переносицу сидящей за учительским столом «англичанке».

Какое-то время преподаватель тянет время, с интересом разглядывая замершего без движения суворовца.

– You look very shaken, – наконец произносит она уже своим обычным отдающим легкой бархатной хрипотцой голосом.

Стасер думает, что она курит, хотя никто никогда не видел ее за этим занятием, что впрочем, неудивительно – курение на территории училища категорически запрещено и это правило касается всех, не только суворовцев. Но вот эта милая, чуть грассирующая грудная хриплость голоса, наверняка появилась от ароматного табачного дыма невероятно дорогих дамских сигарет. Он даже ясно представил себе на какую-то мучительно долгую секунду, как она в чем-то воздушном и полупрозрачном лежит, удобно раскинувшись посреди убранной алым шелком постели, и тянется пухлыми хищно-карминовыми губами к изящно витому длинному мундштуку с тлеющей сигаретой. От этой ярко и правдоподобно нарисованной подсознанием картины мысли едва вновь не приняли совсем нежелательного направления, и лишь недюжинным усилием воли удалось их обуздать и вновь вернуть на грешную землю к вовсю идущему уроку английского языка и собственно преподавателю Кисляковой Елене Михайловне…, Лене…, Леночке…, Ленусику…, стройной следящей за своей внешностью женщине лет примерно тридцати, красивой яркой броской красотой по типу роковой брюнетки Кармен. Благодаря пробуждающейся как раз в этот период первой настоящей сексуальности, вынужденному затворничеству с чрезвычайно редкими выходами в город, практически полной изоляции от сверстниц противоположного пола абсолютное большинство суворовцев было безоглядно влюблено в Елену Михайловну и ей это наверняка было отлично известно.

– Ну, так что, Миронов, что же вы молчите, как рыба об лед? – Елена Михайловна весьма удачно передразнила любимое выражение их ротного, и взвод тут же вознаградил ее шутку дружным хохотом.

– Вы ведь не задали никакого вопроса, вот я и молчу, – еле выдавил из себя Стасер, мучительно краснея.

– Действительно, – она тонко улыбнулась, лукаво ему подмигнув, а в ее серых, совсем не типичных для брюнетки глазах заплясали, он готов был в этом поклясться, веселые бесенята. – Сейчас я исправлюсь. На прошлом уроке мы разбирали с вами допрос военнопленного. Вот и проверим, как вы усвоили пройденный материал. Итак, я военнопленная, вы командир разведывательно-диверсионной группы и обязаны меня допросить. Одета я в полевой камуфляж, а на рукаве ношу вот такую эмблему. Кстати, какой части она принадлежит?

Ребус сложностью не отличался, и Стасер лишь мельком глянул на предъявленный для опознания круг с вписанными в него стилизованными буквами «АА».

– Судя по этой эмблеме, Вы военнослужащая 82 воздушно-десантной дивизии армии США. Другое название дивизии – «All American», «все американцы» возникло благодаря тому, что на момент ее формирования во времена Второй Мировой в ней служили представители всех американских штатов, что было довольно редким явлением.

– Правильно. Ну что ж, начинайте допрос.

Стасер глубоко вздохнул, собирая в кучу упорно разбегающиеся мысли и откашлявшись, приступил к первой стандартной фразе:

– What is you name, rang and position?

– Меня зовут Мэри Джейн, я капитан медицинской службы, начальник медицинского пункта второго батальона третьего парашютного полка, – пулеметной скороговоркой выдала Леночка.

– Какова численность вашего батальона и где он в настоящее время расположен?

Стасер ничуть не напрягался, языки всегда давались ему легко, а учить английский в суворовском училище и подавно было гораздо веселее и интереснее, чем в школе, ведь здешние уроки включали в себя в основном освоение специфических военных терминов, а заодно уж структуры и типовой тактики подразделений вооруженных сил государств – вероятных противников. В скором времени их обещали слегка натаскать по основным ключевым фразам в немецком – Федеративная Республика Германия, наряду с США занимала почетное место наиболее вероятного врага, и обойти ее язык вниманием было бы несправедливо. Годом раньше в училище изучали еще и основы дари, но к настоящему времени уже стало совершенно ясно, что перспектива успеть исполнить интернациональный долг в Афганистане для нынешних суворовцев насквозь нереальна в связи с полным и окончательным выводом войск. Так что язык строптивых афганцев был выведен из программы обучения, а освободившиеся часы пустили на дополнительные занятия по физической и огневой подготовке.

– Я не знаю ни численности своего батальона, ни точного места его расположения в настоящее время, – отвечала меж тем Леночка, по ее виду можно было со стопроцентной уверенностью заключить, что сам факт возможности поговорить на английском языке, пусть даже на такую тему как допрос, доставляет ей немалое удовольствие. Она подчеркнуто имитировала вульгарно акцентированный американский говор, и, как подозревал, Стасер, даже пыталась подражать особенностям произношения свойственным какому-то конкретному штату. Ему самому до подобного высшего пилотажа было понятно далеко, спасибо мог хоть поддерживать связный диалог.

– Хорошо. Назовите имя и звание командира Вашего батальона.

– Извините, я не помню ни того, ни другого.

– Я думаю, Вы говорите неправду. Вы должны честно отвечать на мои вопросы.

– Ничего подобного, согласно кодексу поведения, военнослужащий армии США при сдаче в плен может назвать лишь имя, звание, свою часть и личный номер.

– В таком случае я вынужден буду применить к Вам методы ускоренного допроса в полевых условиях.

– Но это запрещено конвенцией по обращению с военнопленными и международными правилами ведения войны.

– К сожалению, если Вы добровольно не выдадите интересующую меня информацию, мне придется их нарушить.

– И Вы будете пытать женщину? – Леночка глянула на него из-под полуопущенных ресниц с искренним интересом. – Действительно станете пытать, слабую, беззащитную женщину?

Стасер на секунду задумался, вопрос не относился к теме урока, но действительно представлялся важным. На самом деле, вдруг возникнет такая ситуация, что ты будешь делать?

– Да, стану, – произнес он тихо, но твердо. – Это не доставит мне удовольствия, но ради получения разведданных я это сделаю.

Ответом ему был лишь долгий оценивающий взгляд, внимательных серых глаз и неопределенное покачивание головой, было это одобрением или осуждением он так и не понял. Внести в позицию учительницы по этому поводу окончательную ясность помешал не вовремя прозвеневший звонок.

Однако и между собой ребята к согласию не пришли, уж больно неоднозначной оказалась затронутая тема, потому вечером на самоподготовке возник настоящий спор.

– Нельзя опускаться до уровня убийц и насильников! Нельзя уподобляться нелюдям! Лозунг «цель оправдывает средства» давно осужден всем прогрессивным человечеством, – кипятился высокий тонкокостный парнишка из Самары, по прозвищу Профессор.

– Но ведь эта информация, которую ты из чистоплюйства и нежелания пачкать руки не добыл, может стоить жизни твоим товарищам, – возражал ему командир второго отделения Рустик Хайдуллин.

– И ты реально сможешь это сделать? – прищуривался Профессор.

– Ну, я не знаю…

– Вот то-то, нормальный человек все равно этого сделать не сможет!

– Не сможет, говоришь, Петровский? – тихий голос командира взвода неслышно зашедшего в класс и совершенно незамеченного увлеченными шумным спором ребятами, заставил Профессора подпрыгнуть от неожиданности.

– Взвод! Встать! Смирно! – заорал в голос опомнившийся заместитель командира взвода Санька Красовский.

– Вольно, вольно, – успокаивающе махнул рукой офицер. – Так что, Петровский?

Профессор слегка покраснел, но все же твердо и убежденно повторил:

– Нормальный человек, ни при каких обстоятельствах не сможет пытать женщину.

– Ну, давай вместе представим такую ситуацию: вот ты Петровский, командир группы спецназа, ну, допустим в Афганистане. У тебя задача перехватить связника бандитов, который должен передать кому-то из полевых командиров, информацию о том, в каком именно месте будет организованна засада на колонну наливняков, сопровождаемую ротой под командованием твоего лучшего друга суворовца Гладышева. Предположим, этот полевой командир должен подойти со своими людьми туда на усиление…

Переждав смешки и хихиканье, вызванное тем, что ребята пытались представить лопоухого вихрастого Женьку Гладышева в роли такого серьезного и уважаемого человека, как командир роты, взводный продолжал:

– Ты успешно реализовал разведданные агентуры и перехватил связника. В найденной при связнике записке проставлено время нападения, оно должно произойти через три часа. Колонна наливняков уже в дороге и если ты не узнаешь точного места засады, то она в нее попадет и твой друг, Профессор, скорее всего погибнет. Вдумайся в то, что я говорю. Они просто убьют его, если ты, именно ты, не узнаешь от связника точного места засады. Уже нет времени сваливать грязную работу на КГБешников или ХАД. Все! Успеть можешь только ты! И вот твой выбор: жизнь бандитского связника, или жизнь твоего однокашника и друга. Что ты выберешь, Андрей?

Профессор, набычившись молчал.

– Так что ты выберешь?! – голос офицера приобрел вдруг опасную стальную остроту. – Ты станешь пытать связника, чтобы спасти жизнь своему другу?!

– Да…, – еле слышно даже во внезапно наступившей полной тишине выдыхает Профессор.