Чужое сознание отпрянуло, как от кипятка. Алексей почувствовал брезгливость и ярость, но вместе с тем – некоторую степень свободы.
Дать. Команду. Компьютеру.
Какую? Какую команду?
"Фемида". "Рука, сжатая в кулак". "Паук, впившийся в муху",-был ответ.
Дать. Команду. Компьютеру.
–"По праву". "Сильного". "Будешь поглощён".
Дать. Команду. Компьютеру.
Проблеск догадки полоснул, будто солнечный зайчик по глазам.
Алексей оскалился в безумной плотоядной ухмылке соседа с нижнего этажа, и отдал приказ.
Не удерживаемый петлей корнещупальца манипулятор змеёй метнулся к гермозатворам, двумя чёткими движениями отстегнул клеммы и бросил потерявший форму, почерневший, искрящийся микрореактор антиматерии вниз, прямо в пульсирующую пасть.
Он не видел взрыва: к тому моменту, как реактор достиг кислоты, служившей древнему чудовищу и кровью, и частью системы внешнего пищеварения, и превратил в чистую энергию всю материю в радиусе нескольких километров вокруг, Алексей потерял сознание, раздавленный последним мысленным криком чудовища, полным ярости и отчаяния. Последнее, что увидел парень перед тем как отключиться – посланный чудищем устрашающий образ чёрного креста.
Его привел в чувства взволнованный голос Сержанта. Естественное освещение, от которого успели отвыкнуть глаза, причиняло боль. Нестерпимо зудели ноги, хотелось пить, и помочиться.
–Леша, ответь. Ты живой? Прием.
–Прием,-прошелестела сухая бумага человеческим голосом, – Препятствие. Устранено. Маяк…
–Маяк на месте, Леша. Уж не знаю, каким чудом, но он почти точно там, где и должен быть – где-то на дне того кратера, что ты проделал. В пределах допустимой погрешности.
–Реактор. Аварийное питание. Срочная эвакуация, – говорить получалось только на вдохе, и с большим трудом.
Он лежал на самом краю дымящегося кратера размером со звездолёт. Осыпающийся край кратера чернел на фоне затянутого розоватыми облаками неба в нескольких десятках метров – допрыгнуть можно, будь у него ноги. Моросил лёгкий как аэрозоль дождик.
–Эвакуации не будет, сынок. Я уже отдал приказ восемнадцатой, они возвращаются на Гагарина. То окно возможностей, – он запнулся, – через сорок пять минут мы начнем бомбардировку. Уверен, ты все понимаешь. Безупречная служба, солдат. Там, на Земле есть кто-то? Нужно что-нибудь передать кому-то? Алексей?
–Принято. – Он отключил связь и откинулся на спину, любуясь причудливыми розовыми барашками, проплывающими в вышине.
Почему-то он испытывал сейчас облегчение, словно лучник, слишком долго державший тетиву натянутой, и наконец получивший разрешение отпустить.
В правом нижнем углу визора, где располагалась информационная панель, больше не горело никаких тревожных пиктограмм – только счётчик, отмеряющий последние минуты его жизни. Их оставалось чуть больше шести. О чем думать в свои последние минуты? Он был ещё слишком молод, чтобы задавать себе подобные вопросы. Почему-то ему вспомнилось лицо девочки-связистки, что улыбнулась ему в столовой. Это было двадцать восемь часов назад.
Где-то недалеко упал тяжёлый пласт породы, отвалившийся от края кратера…И приземлившись он издал глухой металлический звук. Больше по привычке реагировать на странные сигналы, Алексей повернул голову в направлении звука. И увидел торчащую из-под завала ногу.
В учебке тебя учат ставить перед собой задачи и ранжировать их по степени важности на лету, не задумываясь. Ещё не успев осознать план действий, Алексей уже приступил к его выполнению. Измученное тело отказывалось повиноваться, но парень зашёл уже слишком далеко, чтобы сдаваться когда спасение так близко. Откопать свои ноги, извлечь резервный аккумулятор, приказать компьютеру проложить маршрут до челнока, расположение которого ему ранее переслал "Гагарин" с подробной картой местности, воспользоваться оставшимися в баке прыжкового ранца парами топлива, чтобы выбраться из кратера и, быть может, долететь одним прыжком до челнока.
Если выживу, – думал Алексей, роя руками мокрую землю пополам с фрагментами горной породы, – вернусь сюда с первыми колонистами. Хочется помочь тут все начать заново. Хочется создать что-то. Построить.
А ещё ему очень хотелось ещё раз увидеть девочку-связистку.
И ещё – в чем он теперь стеснялся признаться даже себе самому: доползти до мягкой теплой кроватки.