Беглец

Пролог. Последний рассвет Земли

2173 год. Планета задыхалась.

Небо над Нью‑Дели превратилось в грязно‑жёлтую пелену – последние фильтры мегаполиса едва справлялись с выбросами. В Шанхае уровень моря поднялся на 12 метров: полузатопленные небоскрёбы торчали из воды, словно обломки гигантского корабля. В Антарктиде рухнул последний шельфовый ледник – его обвал вызвал цунами, смывшее прибрежные города Южной Америки.

Человечество стояло на краю. Ресурсы исчерпаны, климат необратимо сломан, войны за воду и еду унесли миллиард жизней. Даже космос перестал быть спасением: орбитальные станции превратились в кладбища, а марсианская колония погибла из‑за сбоя систем жизнеобеспечения.

В зале Совета Объединённых Наций царила тишина. На экране – голограмма звезды Проксима Центавра, в 4,24 светового года от Земли.

– Это наш последний шанс, – произнёс генеральный координатор программы «Аврора» доктор Элен Вагнер. – Корабль доставит 3 000 человек к планете, пригодной для колонизации. Если миссия провалится… у человечества не останется «потом».

«Аврора» строилась 15 лет. Её корпус из композитного сплава выдерживал удары микрометеоритов и радиацию. Шесть уровней:

1‑й – двигатели и системы энергоснабжения;

2‑й – гидропонные фермы и резервуары с водой;

3‑й – медицинские блоки и криокамеры для длительного сна;

4‑й – жилые модули для экипажа и колонистов;

5‑й – научные лаборатории и складские помещения;

6‑й – командный центр и защитные системы.

Ядерно‑термоядерный двигатель мог работать 100 лет без дозаправки. Автономные биосистемы перерабатывали отходы в кислород и пищу. Но главное – «Аврора» несла в себе генный банк: семена, эмбрионы, цифровые архивы знаний.

Капитан Алексей Воронцов стоял перед комиссией, чувствуя, как пот стекает по спине. На столе – его досье: 27 миссий, 3 спасённых корабля, 2 награды за отвагу. Но этого могло быть мало.

– Почему вы? – спросила Вагнер. – На место капитана претендуют 43 человека.

– Потому что я не верю в успех, – ответил Воронцов. – Но я умею выживать в невозможных условиях.

Экипаж набирали по жёстким критериям:

пилоты – опыт межпланетных перелётов не менее 10 лет;

инженеры – специализация в трёх и более системах корабля;

медики – навыки хирургии, генетики и психологии;

биологи – знание гидропоники и терраформирования.

Из 12 000 заявителей отобрали 500 специалистов. Каждый прошёл 72‑часовой стресс‑тест в симуляторе: имитация аварий, нехватки ресурсов, психологических конфликтов. Трое кандидатов сошли с ума.

Отбор колонистов длился 2 года. Требования:

возраст – от 18 до 45 лет;

отсутствие хронических заболеваний;

минимум одно профессиональное умение (строительство, сельское хозяйство, программирование);

психологическая устойчивость (тест на изоляцию в герметичной камере).

Среди отобранных – 2 500 человек:

800 фермеров и агротехников (без них колония погибнет через год);

600 строителей и инженеров (для возведения первых зданий);

400 учёных (от физиков до лингвистов – нужно сохранить знания);

300 медиков и генетиков (на случай мутаций или эпидемий);

200 педагогов и психологов (чтобы дети не забыли, что они – люди);

200 «универсалов» (охотники, ремесленники, музыканты – для поддержания духа).

На прощальной церемонии в Байконуре толпа молчала. Никто не кричал «ура» – только шёпот и слёзы. Семьи колонистов знали: они никогда не увидят их снова. Даже если «Аврора» долетит, связь прервётся через несколько лет из‑за расстояния.

За сутки до старта Воронцов обошёл корабль. В гидропонных отсеках зеленели ростки пшеницы – первые посевы для новой цивилизации. В криокамерах спали 50 эмбрионов, замороженных для будущих поколений. В командном центре мигали индикаторы: системы готовы.

На рассвете «Аврора» поднялась над Землёй. Через иллюминаторы было видно, как планета уменьшается, превращаясь в синий шар с трещинами континентов. Кто‑то из колонистов прошептал:

– Мы – беглецы.

Воронцов не ответил. Он знал: они не просто летят к новой планете. Они бегут от смерти. И если «Аврора» не справится… человечество исчезнет без следа.

Глава 1. Старт

Орбитальная платформа «Галактика‑1» дрожала, словно живое существо, готовое к прыжку. Её стальные рёбра гудели от напряжения, а вдоль стыковочных ферм мерцали аварийные огни – последние проверки перед стартом. В командном центре «Авроры» воздух был пропитан запахом озона и пота.

Капитан Алексей Воронцов вжался в кресло, сжимая подлокотники до белизны в пальцах. Перед ним – панорамный экран, где Земля раскинулась во всей своей трагической красоте: бирюзовые океаны, изломанные шрамами цунами побережья, бурые пятна выжженных лесов. Где‑то там, внизу, миллионы людей смотрели на уходящую в небо «Аврору» – кто с надеждой, кто с проклятиями.

– Все системы в норме, – прохрипел динамик голосом главного инженера Льва Маркина. – Реакторы на 98 %. Готовность к отрыву.

Воронцов кивнул, хотя никто этого не видел. Его взгляд цеплялся за мельчайшие детали: мигание индикаторов, дрожь панели управления, едва заметное смещение тени на лице второго пилота Ники Резниковой. Она сидела справа, её пальцы порхали над консолью с точностью хирурга.

– Экипаж, внимание, – произнёс Воронцов, и его голос, усиленный коммуникаторами, разнёсся по всем отсекам. – Мы – последний шанс человечества. Помните это.

Тишина. Затем – шёпот в каналах связи, сдержанные выдохи, скрип кресел. 3 000 душ на борту: 500 членов экипажа и 2 500 колонистов. Каждый из них знал: назад пути нет.

– Десять… – начал автоматизированный голос.

На экранах замелькали цифры, синхронизируя миллионы процессов. В жилых отсеках колонисты пристегивались к креслам, дети плакали, взрослые шептали молитвы или сжимали кулаки.

– Девять…

Воронцов закрыл глаза. Перед внутренним взором – лицо жены, оставшейся на Земле. Она отказалась лететь: «Если ты спасёшь их, я смогу умереть спокойно».

– Восемь…

В динамике раздался треск – сбой в системе стабилизации. Резникова мгновенно переключилась на резервные контуры.

– Семь…

– Стабилизация восстановлена, – бросила она, не поднимая глаз.

– Шесть…

На экране вспыхнули предупреждающие символы: «Давление в отсеках 3–5 нестабильно». Воронцов проигнорировал. Сейчас любое колебание могло стать фатальным.

– Пять…

Где‑то в глубине корабля раздался металлический скрежет – последний протест конструкций перед неизбежным.

– Четыре…

– Всем отсекам: готовность к перегрузке, – скомандовал Воронцов. – Держитесь.

– Три…

Резникова сжала его руку. На секунду – только на секунду – их взгляды встретились. В её глазах не было страха, только холодная решимость.

– Два…

– Реакторы на максимум, – доложил Маркин. – Мы готовы.

– Один…

Грохот. Вибрация, от которой зубы стучали, а в глазах темнело. Кресло впивалось в спину, экран залило ослепительным светом. «Аврора» рванулась вверх, разрывая стыковочные зажимы, как паучьи нити.

– Отрыв подтверждён! – закричала Резникова. – Мы в свободном полёте!

Воронцов приоткрыл глаза. Земля уменьшалась, превращаясь в голубой шар с трещинами континентов. Где‑то там, в атмосфере, ещё мерцали огни городов – последних огней цивилизации.

– Курс на Проксиму Центавра, – прошептал он. – Поехали.

Перегрузка спала. В динамиках зазвучали доклады:

«Отсеки 1–6: герметичность сохранена».

«Реакторы стабилизированы на 85 %».

«Системы жизнеобеспечения: норма».

Но Воронцов чувствовал: что‑то не так. В глубине корабля – едва уловимый скрип, будто металл стонал от напряжения.

– Лев, – вызвал он инженера. – Проверь корпус. Есть аномалии?

– Пока нет, капитан, – отозвался Маркин. – Но датчики фиксируют микротрещины в обшивке. Вероятно, последствия старта.

– Устрани. Немедленно.

Он знал: малейшая утечка воздуха сейчас – это смерть.

Через 17 минут после старта тревожно вспыхнул красный индикатор на панели Резниковой.

– Капитан, – её голос дрогнул. – Потеря сигнала с модуля 4B. Это… это гидропонный отсек.

Воронцов похолодел. Без гидропоники колония не протянет и года.

– Связь с модулем?

– Нет ответа.

Он активировал аварийный канал:– Модуль 4B, ответьте! Что у вас происходит?

Тишина. Затем – хриплый голос:– Капитан… у нас разгерметизация. Мы пытаемся…

Связь оборвалась.

Воронцов взглянул на экран. «Аврора» уже была в открытом космосе, вдали от любой помощи. Первый удар. Первый знак: миссия будет не спасением, а борьбой.

– Ника, – приказал он. – Подними аварийную команду. Мы должны восстановить модуль 4B… или изолировать его, если придётся.

Она кивнула, её пальцы уже бегали по клавишам, вызывая резервные группы.

Воронцов снова посмотрел на Землю. Она исчезла за горизонтом. Теперь их дом – холодный металл «Авроры», а их судьба – в их собственных руках.

– Начинается, – прошептал он.

В командном центре повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь тиканьем хронометра и приглушённым гулом систем корабля. Воронцов медленно разжал пальцы, до сих пор вцепившиеся в подлокотники. Кожа на ладонях взмокла, оставив на пластике влажные следы.

– Ника, – голос капитана прозвучал ровнее, чем он ожидал. – Объявите общий сбор руководящего состава через тридцать минут. В конференц‑зале уровня 4.

Резникова коротко кивнула, не отрывая взгляда от панелей. Её пальцы порхали над сенсорными поверхностями, вызывая протоколы аварийной реакции. На экранах одна за другой вспыхивали схемы гидропонного модуля 4B – красные зоны разрастались, словно раковые опухоли.

– Уже рассылаю уведомления, – отчиталась она. – Инженерные бригады выдвинулись к месту разгерметизации.

Воронцов поднялся. Кресло тихо зашипело, возвращаясь в исходное положение. Он шагнул к панорамному экрану. Космоса за ним почти не было видно – лишь хаотичное мелькание диагностических окон, предупреждений и потоков данных. Но где‑то там, в чёрной бездне, «Аврора» неумолимо удалялась от Земли, унося в своём металлическом чреве последнюю надежду человечества.

Коридоры «Авроры» жили своей жизнью. Свет пульсировал в ритме вентиляционных систем, стены едва заметно вибрировали от работы реакторов. Мимо пробегали члены экипажа в униформе с нашивками специальностей: медики с аптечками, техники с диагностическими планшетами, связисты с коммуникационными модулями.

Воронцов шёл, не глядя по сторонам. Его тень скользила по металлическим панелям, повторяя резкие повороты коридоров. В голове крутились цифры:

2 483 колониста остались без основного источника продовольствия;

17 минут – время, за которое давление в модуле 4B упало до критических значений;

87 лет – срок полёта до Проксимы Центавра, если всё пойдёт по плану.

«План», – горько усмехнулся он. Первый сбой через 17 минут после старта. Что дальше?

У дверей конференц‑зала уже толпились руководители отделов. Лица напряжённые, взгляды исподлобья. Доктор Анна Климова, глава медицинского блока, нервно теребила край халата. Командир охранного отряда Сергей Громов скрестил руки на груди, буравя капитана тяжёлым взглядом. Лев Маркин, главный инженер, что‑то быстро набирал на планшете, хмурясь при каждом новом уведомлении.

– Начинаем, – Воронцов занял место во главе стола. Экран позади него ожил, выведя схему повреждённого модуля. – Докладывайте.

Маркин поднял голову. Его обычно бодрый голос звучал приглушённо:

– Разгерметизация произошла в секторе 4B‑3. Вероятная причина – микротрещина в обшивке, усиленная вибрацией при старте. Давление упало до 0,3 атмосферы. Мы изолировали сектор, но…

– Но? – резко переспросил Громов.

– Но система регенерации воздуха в этом отсеке вышла из строя. Если не восстановим её в течение четырёх часов, растения начнут гибнуть. Через двенадцать часов потеряем весь урожай.

За столом зашептались. Климова прикрыла глаза, словно считая про себя.

– Какие варианты? – спросил Воронцов.

– Первый: отправить ремонтную бригаду в скафандрах. Они заделают трещину и перезапустят систему. Риск – возможная вторичная разгерметизация. Второй: изолировать весь модуль 4B и перераспределить ресурсы. Но тогда нам придётся сократить рацион колонистов на 40 %.

– Сократить рацион? – вскинулась Климова. – Вы понимаете, что это значит? Через месяц у нас будут массовые обмороки, через три – эпидемии авитаминоза. Мы не можем…

– Мы не можем потерять гидропонику! – оборвал её Маркин. – Без неё через год все будут мертвы.

Громов ударил кулаком по столу:

– А если кто‑то из ремонтников погибнет при ремонте? Кто ответит?

Воронцов поднял руку. Голоса стихли.

– Решение такое: отправляем бригаду. Но не абы кого. Лучшие специалисты, максимум защиты. Ника, подготовь список. Лев, обеспечь их оборудованием. Сергей, выдели двоих охранников для сопровождения – на случай непредвиденных ситуаций. Анна, будь на связи: если кто‑то получит травму, нужна мгновенная реакция.

– Капитан, – тихо произнесла Резникова. – Есть ещё одна проблема.

Все повернулись к ней. На её экране вспыхнула новая схема – на этот раз с отметками энергопотребления.

– Что это? – нахмурился Воронцов.

– За последние двадцать минут энергопотребление корабля выросло на 12 %. Не критично, но… – она сделала паузу. – Это происходит неравномерно. Больше всего нагрузки на системы в кормовой части.

Маркин выругался сквозь зубы:

– Чёрт. Мы могли повредить силовые кабели при старте. Если это так…

– …мы получим каскадный отказ систем, – закончил за него Воронцов. – Отлично. Значит, после ремонта гидропоники займёмся диагностикой энергосетей. Всем всё ясно?

Молчание. Затем – кивки, сдержанные «да, капитан».

Когда зал опустел, Воронцов остался один. Он снова подошёл к экрану, но теперь включил внешний обзор. «Аврора» плыла в пустоте, её корпуса мерцали в свете далёких звёзд. Где‑то там, за миллиардами километров, была Земля. Но для него и его людей она уже стала легендой.

Он достал из кармана коммуникатор. На экране – фото жены и дочери. Улыбаются на фоне парка, который давно затопило.

– Прости, – прошептал он. – Я должен это сделать.

Убрав устройство, Воронцов вызвал по связи Резникову:

– Ника, передай бригаде: пусть начинают ремонт. И… будь на связи. Если что‑то пойдёт не так, я хочу знать первым.

– Будет сделано, капитан, – её голос звучал твёрдо. – Мы справимся.

Он не ответил. Смотрел на звёзды и думал о том, сколько ещё «начинается» ждёт их впереди.

За спиной тихо зашипел пневматический замок – дверь конференц‑зала открылась, впуская приглушённый гул корабельных систем. Воронцов не обернулся. Он знал: это Ника. Только она имела привычку задерживаться на минуту у входа, словно впитывая атмосферу перед разговором.

– Ремонтная бригада в скафандрах уже у модуля 4B, – её голос звучал ровно, но капитан уловил натянутую ноту. – Лев лично руководит операцией.

Воронцов кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Звёзды плыли мимо, равнодушные к человеческим тревогам.

– Что с энергопотреблением? – спросил он, не оборачиваясь.

– Рост стабилизировался на 14 %. Маркин считает, это из‑за дополнительных насосов в гидропонном отсеке – они работают на пределе, чтобы компенсировать потерю давления. Но… – она сделала паузу, – он не уверен, что это единственная причина.

Капитан наконец повернулся. Резникова стояла в трёх шагах, сжимая в руках планшет. Её обычно безупречная причёска слегка растрепалась, а под глазами залегли тени – первые признаки бессонной смены.

– Говори прямо, – велел Воронцов.

– Лев нашёл аномалию в энергосети кормового сектора. Напряжение скачет с периодичностью в 23 секунды. Он не может объяснить почему.

В груди что‑то сжалось. Ещё одна загадка. Ещё один гвоздь в гроб нашего «успеха».

– Ты сообщила Громову?

– Да. Он уже выслал патруль. Но… капитан, это не просто техническая неполадка.

Она шагнула ближе, понизив голос:

– В отчётах с нижних уровней – жалобы на странные звуки. Как будто кто‑то стучит по обшивке изнутри.

Воронцов нахмурился:

– Микротрещины? Вибрация?

– Не похоже. Люди говорят, что звуки ритмичные. И… – она запнулась, – некоторые утверждают, будто слышат шёпот.

Тишина. Только мерное гудение систем, напоминающее биение гигантского сердца.

– Это паника, – произнёс капитан жёстче, чем хотел. – После разгерметизации нервы у всех на пределе.

– Возможно, – согласилась Резникова. – Но Лев тоже слышал. Он записал фрагмент.

Она протянула планшет. Воронцов включил воспроизведение.

Сначала – белый шум, шорох вентиляции. Затем – тук‑тук‑тук… три удара, пауза, снова три удара. И сквозь них – едва различимый шёпот, похожий на шелест сухих листьев.

– Запись с датчика в коридоре уровня 5, – пояснила Ника. – Лев сделал её час назад.

Капитан выключил аудио. В голове крутились варианты: дефект обшивки, резонанс, галлюцинации от стресса… Но интуиция кричала: это не случайность.

– Собери всех инженеров в лаборатории 4C через час, – приказал он. – Пусть проанализируют запись. И подключи к этому Климову. Если это психосоматика, она должна это подтвердить.

Резникова кивнула, но в её глазах читался невысказанный вопрос: «А если это не психосоматика?»

– И ещё, – добавил Воронцов, когда она уже повернулась к выходу. – Усиль охрану у криокамер.

Она замерла:

– Думаешь…

– Я не думаю, – перебил он. – Я предохраняюсь.

Когда дверь за Никой закрылась, Воронцов снова подошёл к экрану. «Аврора» плыла сквозь тьму, её огни отражались в бесконечной черноте космоса. Где‑то там, за миллиардами километров, осталась жена. «Ты всегда искал ответы там, где их нет», – говорила она перед расставанием.

Он достал коммуникатор. Фото на экране уже казалось выцветшим: дочь смеётся, держа в руках самодельный кораблик. «Папа, а звёзды близко?»

– Близко, – прошептал он в пустоту. – Но не для нас.

Зазвонил внутренний комм. Голос Маркина, напряжённый:

– Капитан, у нас проблема. Бригада в модуле 4B… Они не отвечают.

Воронцов резко выпрямился:

– Повтори!

– Связь оборвалась пять минут назад. Я пытаюсь восстановить, но… – инженер замолчал на секунду. – На датчиках движения – ничего. Они все стоят на месте.

В висках застучало. Первый сбой. Первый удар. Теперь – первая потеря?

– Высылаю резервный отряд, – бросил он, уже шагая к выходу. – И пусть Климова готовится к приёму пострадавших.

– Уже сделано, – отозвался Маркин. – Но, капитан…

– Что?

– Их скафандры всё ещё передают данные. Температура внутри упала до −40 °C. Как будто… как будто они замёрзли за секунды.

Воронцов замер у двери. В голове билась одна мысль: «Мы даже не покинули Солнечную систему, а смерть уже на борту».

– Держи меня в курсе, – прохрипел он и рванул в сторону аварийного коридора.

Где‑то вдали, за стенками корабля, звёзды продолжали молчать.

Воронцов мчался по аварийному коридору, едва замечая повороты и перекрёстки. Мерцающий аварийный свет резал глаза, а в ушах стучала кровь – ритм сердца сливался с гулом корабельных систем.

В коммуникаторе хрипел голос Маркина:

– Капитан, мы восстановили частичную связь с бригадой. Данные… странные. Скафандры показывают нулевую активность биосенсоров, но при этом… они двигаются.

Воронцов замер на секунду, схватившись за поручень.

– Что значит «двигаются»? – выдохнул он.

– Их фигуры перемещаются внутри модуля. Но… без логики. То застынут, то резко сменят позицию. И… – инженер запнулся. – Они не отвечают на вызовы. Совсем.

В голове пронеслось: «Заражение? Вирус? Психотропный агент?» Но откуда? Корабль только что покинул орбиту Земли.

– Вышли им визуальный сигнал: пусть поднимут правую руку, если могут, – приказал Воронцов, снова срываясь на бег.

– Уже пробовали. Никто не отреагировал. Но… – Маркин замолчал на долю секунды. – Один из них повторил сигнал. Только левой рукой.

Холодок пробежал по спине. Не ошибка. Не сбой. Что‑то… другое.

Когда капитан ворвался в зону гидропоники, его встретили трое охранников Громова с поднятыми импульсными дубинками. За их спинами – герметичная перегородка, за которой тускло светились аварийные лампы модуля 4B.

– Докладывайте, – бросил Воронцов, глядя на экран сканера.

– Мы видели их через стекло, – прохрипел один из охранников. – Шестеро. Стоят в ряд, спиной к нам. Не шевелятся.

На экране – шесть силуэтов в скафандрах. Неподвижные, как статуи.

– Откройте перегородку, – приказал капитан.

– Нельзя! – вскрикнул Маркин по связи. – Если это заражение…

– Они наши люди, – перебил Воронцов. – Открывайте.

Гидравлики зашипели. Перегородка поползла вверх.

Воздух вырвался наружу с шипением – давление в модуле было ниже нормы. Воронцов шагнул вперёд, держа в руке коммуникатор.

– Это капитан. Назовите себя.

Молчание.

Он приблизился. Первый скафандр. На забрале – инеем вырисовался странный узор, похожий на ветви. Воронцов постучал по стеклу.

– Сержант Ковальский, это вы?

Фигура медленно повернула голову. Забрало треснуло, обнажив… что‑то внутри. Не лицо. Не человеческое.

Воронцов отшатнулся. В тот же миг остальные пятеро синхронно развернулись. Их движения были слишком плавными, слишком точными.

– Отступаем! – крикнул он, хватая за рукав ближайшего охранника.

Но было поздно.

Один из скафандров рванулся вперёд – не бегом, а скользя, будто не касаясь пола. Его рука пробила защитное стекло перегородки, схватив охранника за горло. Тот даже не успел вскрикнуть.

Остальные фигуры двинулись в атаку.

– Закрыть перегородку! – рявкнул Воронцов, оттаскивая второго охранника.

Гидравлики взвыли. Металл врезался в ползущих существ, разрывая скафандры. Но те не издавали ни звука. Только скрежет металла и хруст ломающихся суставов.

Перегородка опустилась. В узком просвете Воронцов увидел, как один из «скафандров» прижался к стеклу. Его забрало было разбито, и теперь капитан мог разглядеть… ничего. Пустоту. Чёрную, беззвёздную пустоту, которая смотрела на него.

– Капитан, – голос Маркина дрожал. – Что это было?

Воронцов молчал. В голове билась одна мысль: «Мы не одни на этом корабле».

– Изолировать модуль 4B, – приказал он. – Полная герметизация. Никто не входит, никто не выходит.

– А те, кто внутри? – прошептала Резникова, появившаяся в коридоре.

Он посмотрел на неё. В её глазах – страх, но и решимость.

– Это уже не люди, – произнёс Воронцов. – И если мы хотим выжить, нам нужно понять, что проникло на «Аврору».

Где‑то вдали, за стенками корабля, звёзды продолжали молчать. Но теперь капитан знал: тишина – это не покой. Это затишье.

Глава 2. Изоляция модуля 4B. Первые трещины

Модуль 4B был запечатан. По периметру – красные аварийные ленты, датчики давления мигали алым, а вдоль стыков герметичных перегородок дежурили бойцы охранного отряда под командованием Сергея Громова.

Воронцов стоял перед панелью управления, глядя на сводки:

давление в модуле: 0,1 атмосферы;

температура: −52 °C;

биосигналы: отсутствуют;

движение: зафиксировано (нерегулярное, неидентифицируемое).

– Мы отключили вентиляцию, – доложила Резникова, подходя с планшетом. – Но энергопотребление в секторе всё ещё на 17 % выше нормы.

Капитан кивнул, не отрывая взгляда от экрана. На нём – размытые силуэты внутри модуля. Камеры работали через раз: то гасли, то вспыхивали, выдавая обрывочные кадры. В одном из них – нечто, напоминающее человеческую фигуру, медленно скользило вдоль стеллажей с погибшими растениями.

– Что бы это ни было, оно потребляет энергию, – пробормотал Воронцов. – Лев, ты уверен, что изоляция надёжна?

Маркин, стоявший у консоли диагностики, вытер пот со лба:

– Перегородки выдержат даже взрыв. Но… капитан, мы не можем просто оставить модуль. Это 40 % наших гидропонных мощностей.

– А если мы откроем его, это может стать 100 % наших потерь, – отрезал Воронцов. – Пока – карантин. Ника, подготовь отчёт для колонистов. Сформулируй так: «Временные технические неполадки. Работы ведутся».

Резникова вскинула бровь:

– То есть… скрыть?

– Не скрыть, – поправил он. – Не пугать. Если люди узнают, что внутри нечто, убившее шестерых, начнётся паника. А паника – это хаос. Хаос – это смерть.