Вселенский хор Сияющих

Сияющие уже не лежали в своей привычной, кажущейся беспорядочной позе. Они сгруппировались. Не сдвигаясь с мест, они словно развернулись, образовав несколько концентрических кругов вокруг «Патриарха». Их свечение было не ярким, а приглушенным, глубоким, пульсирующим с низкой, нарастающей частотой. Это не была тревога. Это была концентрация. Мобилизация.

Анна быстро расставила и закрепила датчики, втыкая их в песок и настраивая глубину якорей, по периметру их «собрания». Она работала быстро, почти на автомате, ее сознание было занято лишь одним – не упустить ни секунды. Она была ученым на пороге величайшего открытия, и никакой ураган, никакой отец-генерал не могли сейчас ее остановить.

Вернувшись в модуль, она застала Сергея стоящим у главного коммуникатора. Он был бледен.

– Связь с «Архивариусом», – коротко бросил он. – Кассандер. Требует твоего немедленного возвращения на орбиту. Говорит, «Скиф» вышел на связь. Генерал Малинин приказывает свернуть все наземные операции в течение часа. Эвакуационный челнок уже готов.

Анна молча прошла к своему терминалу и включила мониторы, выведя на них данные с только что установленных датчиков.

– Ты слышал меня, Малинина? – голос Сергея сорвался на фальцет. – Это приказ! От твоего отца!

– Я слышала, – равнодушно ответила она, глядя на экран. Давление продолжало падать. Скорость ветра у поверхности достигла уже двадцати метров в секунду и росла. Модуль содрогнулся от первого мощного порыва. – Но у меня здесь работа.

– Какая, к черту, работа?! – закричал он. – Ты хочешь умереть здесь из-за своих светящихся медуз?!

– Они не медузы, – поправила его Анна, и в ее голосе впервые зазвучала сталь. – И я не умру. А вот если мы не соберем эти данные сейчас, мы совершим преступление, за которое когда-нибудь нам будет стыдно перед всем человечеством. Если у него, у человечества, еще останется совесть.

Она повернулась к нему, и ее взгляд был таким острым и холодным, что он отступил на шаг.

– Ты можешь доложить Кассандеру, что я отказываюсь выполнять приказ по причине чрезвычайных научных обстоятельств. Можешь сказать, что я взяла тебя в заложники. Можешь просто молчать. Но не мешай мне.

Она снова уткнулась в экраны. Сергей постоял еще мгновение, потом с глухим стоном рухнул в кресло и схватился за голову. Он был в ловушке. Ловушке между молотом военной дисциплины и наковальней очевидного, пугающего чуда.

А за иллюминатором разыгрывалась симфония стихии. Ветер превратился в рев. Дождь хлестал по корпусу модуля, как дробь тысяч барабанов. Волны в лагуне, еще недавно бирюзовые и ласковые, вздыбились в грязно-белые гребни и с грохотом бились о берег, заливая его пеной и обломками кораллов. Небо стало черным, прошиваемым лишь редкими, слепыми без грома вспышками молний.

И в этом хаосе, в этом кромешном аду воды и ветра, Сияющие начали свое таинство.

Сначала это была лишь едва заметная синхронизация пульсации. Все сферы, от мала до велика, замигали в одном ритме. Медленном, глубоком, словно сердцебиение гиганта. Ритм был странным, не природным – он то ускорялся, то замедлялся, следуя какой-то сложной, не очевидной логике.

– Смотри, – беззвучно прошептала Анна, запуская запись на всех камерах.

Сергей устало поднял голову.

Затем синхронизация стала полной. Сотни сфер на пляже вспыхивали и гасли абсолютно синхронно. Это было жуткое, завораживающее зрелище. Они превратились в единый организм, в гигантский пиксельный экран, управляемый единой волей.

– Что они делают? – крикнул Сергей, перекрывая рев ветра. – Что это, черт возьми, такое?!

– Они… думают, – ответила Анна, не отрывая взгляда от экрана. Ее пальцы летали по клавиатуре, сохраняя данные. – Коллективно. Как один мозг.

И тогда произошло то, чего она не могла представить даже в самом смелом предположении. Синхронные вспышки не просто продолжались. Они стали структурироваться. Из хаотичного моргания родился узор. Сначала простой – концентрические круги, расходящиеся от «Патриарха». Затем сложнее. Геометрические фигуры, сменяющие друг друга с невероятной скоростью. Треугольники, квадраты, пентаграммы, многогранники. Они проецировались не в воздух, а казалось, сама ночь между сферами становилась экраном, полем, на котором они рисовали.

– Невозможно… – прошептал Сергей, вставая и подходя к иллюминатору, прилип к нему лбом. – Этого не может быть…

Но это было. Узоры становились все сложнее, превращаясь в трехмерные, вращающиеся структуры. Анна смотрела на них и вдруг поняла. Это не просто картинки. Это… формулы. Визуализации физических процессов. Вот схема атмосферных фронтов, вот – карта давления, вот – динамика океанских течений. Они не просто переживали шторм. Они его моделировали. В реальном времени, всем своим коллективным разумом, они просчитывали бурю, в центре которой находились.

– Боже мой… – выдохнула Анна. – Они не боятся его. Они… познают его.

Внезапно все узоры схлопнулись. Свет погас на долю секунды, погрузив пляж в кромешную тьму, разрываемую лишь вспышками молний. А когда он вернулся, это было нечто совершенно иное.

Над Сияющими, на высоте метров двадцати, висела гигантская, сложнейшая энергетическая структура. Она состояла из переплетающихся нитей чистого света, пульсирующих и переливающихся. Она напоминала то ли нейронную сеть невообразимых масштабов, то ли кристаллическую решетку неведомого вещества, то ли чертеж машины, созданной самим богом. Она была живой, она дышала, меняла конфигурацию, и от нее исходило низкое, слышимое даже сквозь вой урагана гудение – звук колоссальной мощи.

– Что это? – закричал Сергей, отскакивая от иллюминатора, как от раскаленного железа. Его лицо исказил первобытный, животный страх. – Что это, Малинина?!

Анна не отвечала. Она смотрела на это чудо, и слезы текли по ее лицу, но это были слезы не страха, а абсолютного, безоговорочного восторга. Она видела это. Видела душу планеты. Ее разум, явленный во плоти света и энергии. Это было прекраснее и страшнее всего, что она могла себе представить.

Данные на ее экранах зашкаливали. Энерговыброс, фиксируемый датчиками, был на порядки выше всего, что они видели раньше. Электромагнитное поле вокруг пляжа искривилось до неузнаваемости. Сейсмографы, несмотря на бушующие волны, показывали стабильную, ритмичную вибрацию, исходящую не от земли, а от самой светящейся структуры.

– Смотри! – она повернула экран к Сергею. Ее голос дрожал от торжества. – Смотри на эти показания! Это не биология, Сергей! Это не инстинкт! Это когнитивный процесс невероятной сложности! Коллективный разум! Доказательство! Самое что ни на есть неопровержимое!

Сергей смотрел то на экран, то на светящегося левиафана за стеклом. Его защитные механизмы, его цинизм, его страх – все рухнуло в одночасье под натиском неоспоримого факта. Он медленно, как в замедленной съемке, опустился на колени.

– Да… – прошептал он, и в его голосе был надлом. – Да… Они… Они.

В этот момент мощнейший порыв ветра сотряс модуль, погас свет, и терминалы на секунду погрузились во тьму. Аварийное освещение бросило в тесное помещение багровые тени. Но свечение с пляжа, проникая сквозь залитый дождем иллюминатор, заливало все вокруг мерцающим, фантасмагорическим светом.

Анна поднялась. Она подошла к двери.

– Куда ты? – испуганно спросил Сергей, очнувшись.

– Они показали мне себя, – сказала она, и ее улыбка в багровом свете казалась пророческой, безумной и святой одновременно. – Теперь моя очередь показать им, что я все поняла.

***

Решение пришло к Анне не как порыв отчаяния, а как единственно возможное, выверенное и необходимое действие. Они показали ей свою суть – непостижимую, величественную. Теперь этика контакта, этика гостя, требовала ответа. Не данных, не измерений – присутствия.

– Ты спятила! – закричал Сергей, увидев, что она открывает аварийные запоры шлюза. – Там ураган! Тебя смоет в океан!

– Они там, – коротко бросила она, натягивая на голову капюшон плаща. Ее пальцы не дрожали. – И они удерживают структуру. Значит, и я смогу.

– Это не сила воли, это физика! Порывы ветра за шестьдесят метров!

Дверь со свистом отъехала, и в модуль ворвался ад. Рев ветра был оглушительным, он выл басовитой, безумной нотой, от которой звенело в ушах. Стена дождя, не капель, а сплошной водяной саван, хлестнула ей в лицо, едва не сбив с ног. Воздух был насыщен солеными брызгами и летящим песком, царапающим ткань плаща и кожу лица.

Анна сделала шаг вперед, и дверь за ней с грохотом захлопнулась, отсекая испуганное лицо Сергея. Она осталась один на один со стихией. И с чудом.

Едва удерживаясь на ногах, она сделала несколько шагов от модуля. Ноги утопали в размокшем, плывущем песке. Ветер рвал с нее плащ, пытаясь опрокинуть, швырнуть в бушующую темноту лагуны. Она шла, низко пригнувшись, почти на ощупь, ориентируясь лишь на пульсирующий свет, который был теперь единственным источником света в этом хаосе.

Вблизи «Роение» было еще грандиознее. Энергетическая структура парила в воздухе, неподвластная ветру. Дождь проходил сквозь нее, не оставляя следов, лишь искрился и преломлялся в сияющих нитях. Гул, исходящий от нее, был не звуком, а вибрацией, которая входила в кости, в зубы, в самое сердце. Она чувствовала его грудной клеткой, каждым нервным окончанием.

Сияющие внизу были неотъемлемой частью этого сооружения. От каждой сферы к светящемуся монолиту тянулись тончайшие, почти невидимые нити энергии, словно пуповины, связывающие детей с маткой-разумом. Они пульсировали в абсолютном, безупречном унисоне, их свет был теперь ровным, мощным, рабочим. Они не просто проецировали структуру. Они были ею.

Анна дошла до внешнего круга Сияющих и остановилась, едва переводя дыхание. Сила ветра была такова, что дышать приходилось, прикрывая рот ладонью, превращаясь в жалкое, хрупкое существо перед лицом планетарной мощи. Но страха не было. Был трепет. Было смирение.

Она подняла голову, вглядываясь в сердцевину светящейся сети. И поняла, что не может просто стоять. Она должна была сделать то, ради чего пришла. Понять. Ощутить. Стать частью единого целого. Но как?

И тогда она вспомнила. Вспомнила прикосновение к «Патриарху», тот шквал чистых ощущений. Язык был не в символах, а в непосредственном переживании.

Закрыв глаза, отключившись от воя ветра и хлещущего дождя, она сосредоточилась на вибрации. На том гуле, что пронизывал все ее существо. Она попыталась не понять его, а ощутить его структуру. Ритм. Эмоциональный окрас.

И она почувствовала. Это была не ярость бури и не безмятежность покоя. Это было… внимание. Сфокусированное, всепоглощающее, аналитическое внимание гигантского интеллекта, изучающего сложнейшую задачу. Задачу под названием «Шторм».

И сквозь это внимание – легкий, едва уловимый оттенок удивления. Удивления от ее присутствия. Они знали, что она здесь. И ждали.

Анна распахнула руки, впуская в себя всю ярость стихии. Она позволила ветру бить ее по лицу, дождю – заливать глаза, песку – царапать кожу. Она не сопротивлялась. Она принимала. Принимала всю неуютность ситуации, всю боль, весь животный страх, который все же клокотал где-то глубоко внутри. Она прошла через этот страх, позволила ему быть, и вывела наружу то, что было за ним – благодарность. Восхищение. Готовность разделить с ними этот момент, каким бы ужасным он ни был.

Она не посылала мыслей. Она была открытой книгой, в которую можно было заглянуть. Она кричала без звука: «Я здесь! Я вижу вас! Я не боюсь!»

И структура ответила.

Гул изменил тональность. Из ровного, мощного баса он превратился в более сложную, почти мелодичную последовательность. Светящаяся сеть над ее головой дрогнула. Один из энергетических «узлов», сияющая сфера размером с ее туловище, медленно отделилась от основной структуры и поплыла вниз, к ней.

Она остановился в метре от ее лица, зависла в воздухе, не обращая внимания на бешеные порывы ветра. Свет ее был мягким, золотистым, исследующим. Анна застыла, не в силах пошевелиться, глядя в эту сияющую бездну. Это был не «Искатель» и не «Патриарх». Это был сам Разум. Взгляд планеты.

Из сияющей сферы тонкой, точной нитью вытянулся луч света. Он был теплым, как солнечный зайчик. Он коснулся ее лба.

И мир взорвался.

Это не было похоже на прошлый, сенсорный контакт. То было письмо, написанное ощущениями. Это же было самой библиотекой. Поток не образов и не чувств, а осознание. Не информации, а знания, которое не нуждалось в расшифровке. Оно просто было.

Она увидела океан не как массу воды, а как кровеносную систему, где течения были пульсирующими артериями, несущими не кислород, а данные. Увидела мицелиальную сеть, опутавшую всю планету, – гигантский мозг, где Сияющие были нейронами, точками ввода и вывода. Увидела, как рождается шторм – не как хаос, а как сложнейший атмосферный алгоритм, который он, Разум, отслеживал и просчитывал с момента зарождения где-то на другом конце света.

Она поняла их историю. Не было войн, не было городов, не было технологий в человеческом понимании. Был медленный, миллионы лет длящийся симбиоз. Слияние жизни со средой до полной неотделимости. Их эволюция была эволюцией сознания, а не технологий. Их величайшим открытием было не колесо, а способность чувствовать биение сердца планеты как свое собственное.

И она поняла их боль. Тонкую, фоновую, почти невыносимую. Боль от чужих, грубых прикосновений. От кораблей, режущих небо. От сигналов, бессмысленных и кричащих. От намерения, которое они почуяли с орбиты, – намерения убить, «усыпить». Для них это было не уничтожение вида, а ампутация части собственного тела. Части мозга.

И сквозь эту боль – вопрос, обращенный к ней. Вопрос, в котором не было страха, а лишь печальное любопытство и крошечная, хрупкая надежда: «Почему?»

Она не смогла бы ответить словами. Не было таких слов. Но она могла ответить всем своим существом. Она собрала воедино все, что у нее было: свое раскаяние за «Ловцов Эфира», свой стыд за свой вид, свое восхищение ими, свою ярость к Департаменту, свою решимость бороться. И свою любовь. Ту самую, за которую ее презирал отец. Любовь к жизни в любом ее, самом причудливом, проявлении.

Она отдала им все это. Без остатка.

Контакт прервался. Луч света исчез. Сфера медленно поплыла назад, в сияющую структуру.

Анна рухнула на колени в промокший песок. Она рыдала, захлебываясь соленой водой дождя и слез. Она была опустошена, разбита, но в этой опустошенности была абсолютная, кристальная ясность. Она все поняла. Все.

Сергей, наблюдавший за этим из иллюминатора, увидел, как она падает. Он не видел луча, не видел сферы. Он видел лишь, как она вышла в бушующую стихию, как стояла с распахнутыми руками, а потом рухнула. В его мозгу, отравленном страхом, сложилась единственно возможная для него картина: ее сразил порыв ветра, или удар молнии, или просто безумие.

– Анна! – закричал он, забыв протоколы, забыв Кассандера, забыв все. Он рванулся к шлюзу, открыл запоры и выскочил наружу.

Ветер едва не сбил его с ног. Он пополз к ней по мокрому песку, цепляясь за него пальцами.

– Анна! Держись! – он подполз к ней, схватил за плечо.

Она подняла на него лицо. Оно было залито дождем и слезами, но глаза… Он никогда не видел у нее таких глаз. В них не было безумия. В них была бездна. Бездна спокойствия, скорби и силы, которой он не мог постичь.

– Сергей… – ее голос был хриплым, но твердым. – Все в порядке. Все… понятно.

В этот момент «Роение» достигло пика. Светящаяся структура вспыхнула ослепительным, белым светом, затмив на мгновение даже молнии. Гул превратился в мощный, очищающий аккорд, который, казалось, встряхнул саму реальность. А затем так же внезапно все исчезло.

***

Свет погас. Гул стих. Сияющие на пляже в один миг погасли и только через некоторое время медленно стали возвращаться к приглушенному свечению. Они казались уставшим, истощенным.

И вместе со светом утих и шторм. Не постепенно, а словно по команде, словно кто-то могучий дернул огромный рубильник. Ветер стих до легкого бриза, дождь превратился в моросящую изморось, а грозовые тучи на востоке начали расходиться, открывая полоску бирюзового предрассветного неба.

Наступила тишина. Оглушительная, звенящая тишина после хаоса. Было слышно лишь мягкое шуршание отступающих волн и редкие капли, падающие с листьев.

Сергей сидел на песке, обнимая за плечи Анну, и не мог вымолвить ни слова. Он смотрел на усмиренную стихию, на устало светящиеся сферы, и его мир, мир инструкций и протоколов, лежал в руинах. Он только что видел, как планета проявила свою волю. И он видел лицо Анны после этого.

– Что… что это было? – наконец прошептал он.

Анна медленно поднялась на ноги. Ее движения были уверенными, несмотря на истощение.

– Это была правда, Сергей. Вся правда. Они не просто разум. Они – душа этого мира. А шторм… – она посмотрела на успокаивающийся океан, – они не предсказали его. Они его остановили. Потратили колоссальную энергию, чтобы просто… утихомирить его. Возможно, чтобы защитить нас. А возможно, чтобы закончить разговор без помех.

Сергей молчал. Он смотрел на данные, которые все еще мигали на терминале, валявшемся в песке. Все датчики зафиксировали энергетический всплеск, не имеющий аналогов в истории ксенологии. Пик пришелся на тот самый момент, когда она стояла с распахнутыми руками.

Он поднял планшет дрожащими пальцами. Графики были неопровержимы.

– Этих данных… – он сглотнул. – Этого достаточно, чтобы переписать все учебники. Чтобы заставить замолчать любого скептика. Даже… даже твоего отца.

Анна кивнула, глядя на поднимающееся над океаном солнце. Его первые лучи золотили воду и песок, касались уставших Сияющих.

– Да, – тихо сказала она. – Но я боюсь, что для людей вроде моего отца и Кассандера это будет лишь доказательством того, насколько они опасны. Не «мусор», а угроза. Угроза, которую нужно уничтожить в первую очередь.

Она повернулась и медленно пошла к модулю, оставляя на песке следы. Она была готова к битве. У нее было оружие. Но она понимала – самая тяжелая часть борьбы только начиналась. Теперь ей предстояло сражаться не за признание разума, а против страха, который этот разум вызывал у ее собственной цивилизации.

А на горизонте, в проясняющемся небе, уже висела, подобная хищной птице, холодная блестящая точка. «Скиф» плыл по орбите.

***

Они молча вернулись в модуль. Влажная, пропахшая озоном и морем одежда тяжело свисала с них. Внутри царил хаос – сорванные со столов предметы, лужи воды на полу, мигание аварийных индикаторов. Но это был хаос иного порядка, мелкий и незначительный после того космического урагана мысли и воли, что бушевал снаружи.

Сергей, не говоря ни слова, принялся за работу. Его движения были резкими, почти яростными. Он проверял системы, сбрасывал предохранители, приводил в порядок оборудование. Он не смотрел на Анну. Казалось, он боялся встретиться с ее взглядом, в котором все еще отражались отсветы планетарного разума.

Анна же стояла у иллюминатора, вытирая лицо сухим полотенцем. Она смотрела на пляж. Сияющие лежали неподвижно, их свечение было тусклым, как у угольков после мощного пожара. Они были истощены. «Роение» потребовало от них колоссальных затрат. Ради чего? Чтобы познать шторм? Чтобы защитить хрупких пришельцев? Чтобы поговорить с ней? Она не знала. Но чувствовала ответственность, тяжелую, как свинцовый плащ.

– Связь… – хрипло произнес Сергей, тыча пальцем в замигавший главный коммуникатор. – Восстанавливается. Орбитальный ретранслятор снова в сети.

Анна медленно кивнула. Она знала, что это значит. Молчание закончилось. Театр был готов, и на сцену сейчас выйдет главный актер.

Она подошла к терминалу. Данные с датчиков были сохранены, зашифрованы и продублированы на три независимых носителя. Один она спрятала в потайной отсек своего полевого терминала. Второй отдала Сергею.

– Что это? – устало спросил он, принимая маленький кристалл.

– Страховка, – ответила Анна. – Если со мной что-то случится, ты должен это передать. В Академию. Елене Витальевне. Любой ценой.

Он сжал кристалл в кулаке, не глядя на нее, и сунул в карман.

– Договорились.

В этот момент экран терминала ожил. На нем не было лица Кассандера. Была лишь лаконичная, официальная текстовая строка, высланная с борта «Скифа».

«Генерал-майор Малинин – шеф-контролеру Малининой. Прибыл. Ваш отчет ожидается в течение часа. Подготовьтесь к брифингу. Катапульта „Архивариуса“ переведена в режим ожидания моего персонального кода. Малинин.»

Никаких «дочка», никаких вопросов о самочувствии. Только сухая констатация фактов и приказ. Типичный отец. Типичный генерал.

– Всего час, – прошептал Сергей. – Что мы ему покажем?

– Мы покажем ему только то, что он готов увидеть, – сказала Анна, ее голос внезапно обрел стальную твердость. Она открыла папку с данными. – Предварительный отчет о биологическом разнообразии. Стандартные геологические пробы. Запись погодных условий. Ни слова о «Роении». Ни слова о контакте.

– Но… данные! – возразил Сергей. – Мы же должны…

– Мы должны выиграть время, Сергей! – она резко повернулась к нему. Ее глаза горели. – Он прилетел не слушать. Он прилетел выносить приговор. Если мы сходу вывалим на него это, – она ткнула пальцем в график энерговыброса, – его реакция будет единственно возможной: немедленная нейтрализация угрозы. Он не станет разбираться. Он солдат. Он видит потенциальное оружие – он его уничтожает. Понимаешь?

Сергей сглотнул и кивнул. Он понимал. Слишком хорошо понимал.

– Значит, мы… лжем?

– Мы опускаем неудобные факты, – поправила его Анна. – Стандартная бюрократическая практика. Мы представляем Фиалку как уникальный, но пассивный биологический заповедник. Высокоорганизованную, но неразумную экосистему. Мы просим время на дополнительное изучение. На основании статьи 14-б о сохранении уникальных биологических видов.

– Он не купится.

– Возможно. Но это даст нам день. Может, два. За это время сигнал, который мы отправили, может быть, кто-то получит. За это время… – она посмотрела на пляж, – …они могут восстановить силы.

Она принялась за работу, ее пальцы летали по клавиатуре. Она создавала идеальный, безупречно скучный отчет для Департамента. Сергей помогал ей, подтасовывая геологические данные, вычеркивая любые упоминания о синхронной пульсации, заменяя их на «стадный инстинкт, схожий с поведением земных светлячков».

Они работали в лихорадочной спешке, пока час не истек.

Ровно через шестьдесят минут главный коммуникатор снова подал сигнал. На этот раз это был запрос на видеосвязь.

Анна глубоко вздохнула, поправила воротник своего все еще влажного комбинезона и кивнула Сергею. Тот нажал кнопку принятия вызова.

Экран разделился надвое. Слева возникло бледное, напряженное лицо доктора Кассандера на орбитальном командном пункте. Справа…

Справа был ее отец.

Генерал-майор Лев Малинин сидел в кресле на мостике «Скифа». Он не был облачен в парадный мундир, лишь в строгий темный полевой комбинезон с нашивками рода войск космического флота. Его лицо, испещренное сетью морщин, выжженное солнцами десятков чужих миров, было непроницаемо. Холодные, стального цвета глаза смотрели прямо в камеру, не выражая ровным счетом ничего. Ни гнева, ни любопытства, ни усталости. Лишь абсолютный, леденящий контроль.

– Шеф-контролер Малинина. Контролер Петров, – его голос был ровным, глуховатым, лишенным каких-либо эмоциональных обертонов. Он всегда так говорил. И на семейных ужинах, и отдавая приказы на поле боя.

– Генерал, – кивнула Анна. Ее собственный голос прозвучал хрипло. Она видела, как взгляд отца скользнул по ее мокрым волосам, по грязи на комбинезоне, но он не прокомментировал это.

– Доктор Кассандер сообщил мне о… нестандартном развитии ситуации на объекте, – начал отец. – А также о вашем неповиновении прямому приказу. Я ожидаю объяснений. И отчета.

– Отчет готов, генерал, – сказала Анна, отправляя файл. – Мы столкнулись с рядом биологических аномалий, потребовавших более глубокого изучения. Объект PX-377-Г, «Фиалка», демонстрирует невероятно сложную симбиотическую экосистему. Местные биологические объекты, условно названные «Сияющими», обладают развитой системой биолюминесцентной коммуникации, что, однако, не выходит за рамки сложных инстинктов, схожих с поведением земных головоногих или светлячков.

Она говорила ровно, спокойно, глядя прямо в камеру. Она была не дочерью, говорящей с отцом. Она была офицером, докладывающим командиру.

Лев Малинин молча просматривал отчет на своем терминале. Его лицо ничего не выражало.

– Геологические данные контролера Петрова не показывают аномалий, – наконец произнес он. – Биологические же данные… избыточны. Вы потратили значительное время на изучение второстепенных деталей, контролер Малинина. Время, которого у Департамента нет.