Лавердо

– Не совсем понятно.

– Чего не понятно?

– Сами себе создаем сложности. Зачем? – Сеня окончательно осмелел.

– Помните законы диамата? Противоречия ведут к изменениям. Противоречия есть всегда. Если вы сами не внесете изменения, их внесут другие. Прогресс отменить нельзя. Муки выбора. С этим-то вы сталкивались. Нынешнее положение вещей вам не нравится. Взвесили для себя – идти вправо или влево. Выбрали. Потом снова не нравится. Опять муки выбора.

– А если бы геологи не нашли нефть в Сибири – какое противоречие? Какие муки? – головастому студенту не понравилось, что солирует в разговоре дуралей Кашин. – Стоит ГЭС и работает.

– А у вас как проектировщиков разве нет дилеммы – сделать прочную плотину и экономичную – меньше затратить бетона? Ведь нужно экономить деньги народного хозяйства. Вы спроектировали по минимуму прочности и ошиблись. А после паводка вода надавила на дамбу – пошли трещины.

– Это записывать в конспект? – спросила девушка, которая визжала, она и оказалась той старостой Валентиной, которая отмечала присутствующих. – Про статус-кво вы будете спрашивать на экзамене?

– Про это вас спросит жизнь. Не я. И не только сопромат вам поможет в работе, но и философия. Не проспите эту науку.

– А я и сопромат еле-еле на тройку сдал, – посетовал Кашин.

Все опять засмеялись. Улыбнулся на этот раз и доцент.

– А как связана гегелевская триада и Сенин… случай? – осмелела и Валентина, не побоявшаяся выглядеть непонятливой.

– Например, не отмечать отсутствующих на моей лекции, – усмехнулся доцент. – Скучная лекция – так мне проще. Вам пропускать нельзя – накажут. Тезис. Но есть моя профессиональная гордость. А вам жалко зря потраченного времени – слышен храп. Антитезис. Налицо противоречие. Синтез – можно пропускать, но учить философию дома, и сдать экзамен по-любому. А я постараюсь, чтобы вам стало интересно. Через призму диалектики поймете всё, что случится с вами.

– То есть можно не ходить на лекции? – обрадовался Сеня и провел жирную трещину на рисунке плотины.

– Да.

Студенты радостно зашумели. Валентина несколько расстроилась, потеряв статус грозного вахтера.

– Да, важный нюанс! – философ зажал ладонью подбородок и продолжил почти заговорщическим голосом: – Не забудьте! После инновации грядет хаос. Обязательно будет хаос! Это любопытнейший моментец. Когда старый статус-кво сломан, а интеграция еще не началась. Тогда необходимость перемен и случайность нового пути уравниваются. Легкая пушинка перевешивает одну из чаш весов. Вдруг начинается бифуркация. Река не течет от истока к устью по прямой. А это, казалось бы, с точки зрения закона экономии энергии – самое естественное. Река петляет. Бред! Но такова реальность. И меняет русло не один раз в жизни, а постоянно. Каждый раз через случайную бифуркацию. Так и в социальных системах. Спонтанный выбор индивида может повлиять на исход тенденций общественного уровня. Вот ваш коллега случайно разбил ухо, а мы поменяем ваше мировоззрение. Бифуркация? Бифуркация.

Лекции по диалектическому материализму потекли по другой долине: стали интереснее, с примерами из мировой истории. Но посещение снизилось – в мозгах студентов свобода выбора победила философские категории. Только Сеня не пропустил ни одного занятия и стал «героем семестра». Единственный минус – доцент не успел прочесть всю программу – много времени ушло на лирические отвлечения. За что и получил, как потом доложила всезнающая Валентина, нагоняй от руководства кафедры. Вот такой получился синтез.

А у Кашина новый статус-кво оказался лучше. Говорили, что, несмотря на все старания, он на экзамене отвечал невпопад, но философ поставил ему «хорошо». Из общего человеколюбия.

В конце того семестра я умудрился сильно простудиться, сдавал сессию позже других. И попросил у Сени конспект, чтобы подготовиться к экзамену по философии. Гроссбух так и остался у меня. Прошло полстолетия. Антресоль, никому не нужная общая тетрадь, комок, подкативший к горлу, поплывший вид на парк.

Я пошел в ванную, промыл глаза. Вышибло лицо доцента, остались лишь узкие роговые очки и скошенный подбородок. Не запомнил я и фамилию (Сеня записал только имя-отчество – Михаил Иванович), но метаморфоза в лекциях сразу всплыла в памяти. Больше такие самокритичные преподаватели нам не читали. Да и вообще редко встречались на жизненном пути люди, готовые публично признать ошибки, хотя диалектика кричит, что мы сотканы из противоречий. Но кто ее понял, эту науку?

Сам Сеня – образчик парадокса. На сторонний взгляд, ущербная, хоть и незлобивая овечка в стаде, с возможностями – от земли не видно. Предел мечтаний – водитель грузовика в деревне и бутылка водки после бани по субботам. Но такой судьбе противостояла несгибаемая крепость русской провинциальной натуры. И она оказалась крепче обделенных стартовых возможностей – Сеня стал хорошим инженером.

* * *

Когда же мы с Кашиным виделись в последний раз? Кажется, это было в 2000 году. В новой столовой за Химическим корпусом. Да, точно – юбилей выпуска 1960 года.

Тогда на входе в Главное здание висела вывеска: «Санкт-Петербургский Технический Университет». Но обыватель не изменял вековой традиции и в разговорах называл наш вуз по старинке – Политех.

Большие окна столовой иллюминировали ярким светом. Выпускники надели лучшие свои гардеробы. Организовать такой банкет – дело не простое. Но комсорг (в прошлом) Павел Знаменов справился. Узнал телефоны, дважды всех обзвонил по списку, собрал деньги, договорился со столовой, закупил алкоголь. Вечеринка разгонялась. Стадия узнавания забытых лиц: «ой, ты ли это?!», «как я рад тебя видеть!», «сохранил старые гримасы, курилка!» – перешла в подбадривающе-льстивую: «хорошо выглядишь», «всё молодеешь», «всё такой же, только поседел». Подгребли опаздывающие, расселись за столами. Павел не изменившим ему зычным басом предложил выпить «за здоровье, несмотря на седьмой десяток». Ему тут же попенял Шура, душа (в прошлом) курса:

– Ну, комсорг, начал за упокой! Какое здоровье в наши-то годы! Давай выпьем за наших девушек! Они прекрасны. Как и сорок лет назад!

– Ха! Шура, лукавишь. Хочешь за здравие, а чего сам брякнул «сорок лет назад»? – парировал Павел.

– Молодец, Паша! Верно подметил. Не зря тебя звали правдоруб, – начался забытый обмен остроумными подколами.

– Не скинуть так просто груз времен!

Вспомнились былые пикировки ребят: все заулыбались, зазвякали фужеры, заглушая грустную ноту.

Последующие тосты и алкоголь растопили холод десятилетий: от банальных вопросов «как живешь?» перешли к милым воспоминаниям «а помнишь, как тогда?..». С удлинением ряда пустых бутылок разговоры перетекали в формат тет-а-тет, становились искреннее. Кто чего достиг и не достиг? Кто кому ставил подножку? Кто подсказывал на экзаменах? Злополучный Сеня с третьей рюмки осоловел, откинулся на спинку стула и всхрапнул. Его под руки перенесли в гардероб на банкетку.

Павел Знаменов подсел к Тамаре. Протянул стопку.

– За дружбу нашей «пятерки»! Как вспомню – так плакать хочется! Больше такой душевности по жизни не встречал!

– Со мной?! За душевность нашей компании?! – Тамара нажала на слово «нашей», в голосе сквозила издевка, но в ответ чокнулась.

– А что? Чем плоха? Почти братия. Так весело больше не было за всю жизнь.

– Согласна. Так весело было только в студенчестве. Но, как всегда, есть нюанс.

– Какой?

– Почему ты хочешь выпить именно со мной?

– Помнишь, как съездили в Крым?! Каждую минуту – новая шутка! – Павел сделал вид, что не понял намека. – Я всё организовал. Я и сбил нас всех в кучу.

– Дружная, да-а, крепкая! Особенно, когда ты выгонял меня из комсомола… Как сбил – так и разбил! Вдребезги!

Знаменов свободной пятерней зачесал волосы ото лба к затылку, а потом тыльной стороной ладони как будто смахнул каплю с усов. Тамара вспомнила, что он так всегда делал, когда кто-то высказывал сомнение в его незаменимости. Смешно, что эта привычка-двухходовочка – зачесывать вихры и элегантно подтирать нос – сохранилась.

– Ой, чего ты разворошила старье? Сколько дождей с тех пор пролилось.

– На кого пролились?

– На наши головы. Кислотные дожди. Но еще не все ячейки памяти окислились. Вот и думаю…

Она вспомнила, как они вдвоем в молодости щеголяли друг перед другом, да и перед другими начитанностью. Она сыпала цитатами из классики, он – красивыми метафорами. Никто из компании не мог так, даже Шура.

«Значит, не забыл тот случай – не стерся гештальт, – подумала Тамара. – И не лукавь – подсел неспроста именно ко мне, не просто освежить былое, что-то хочешь выведать. Постарел ты, Пашка, конечно, как и все мы, но крепко природа и родители тебя сколотили: рост великана, густые кудри, пусть и седые, трубный бас. Даже в чем-то похорошел – эти жуткие подростковые прыщи на лице исчезли. Теперь такие брутальные рубцы. Да и порода чувствуется не пролетарская: гордая осанка, костюм носишь как лорд. Откуда аристократизм? Но чего ты, Пашка, мнешься? Как тогда. Сам начал разговор. Уж сформулируй четко: чего надо? Ведь ты косил под правдоруба, не я. Проверяешь – помню ли я? Нет, дружок, не забыла тот нож в спину. Рана заросла густым мхом – это факт, но и простить – не простила. Или не совсем густым?»

– Время такое было: сам себе не принадлежал, – продолжил Знаменов примирительным тоном.

– Да, времена были лицемерные. Веселились все вместе, но фигу кто-то держал в кармане обязательно. Помнишь, ходили всей гурьбой в театр? На «Оптимистическую трагедию»?

– Конечно, помню: я сам организовывал культпоход.

– Там один персонаж сказал: а вожачок-то сволочью оказался! Не про тебя ли?