Алишер. Backstage

А еще мне очень хотелось написать для нее песню. Это же так круто – знать, что в мире есть искусство, посвященное именно тебе. И когда миллионы человек слушают композицию, ты точно знаешь, для кого она была написана. Правда, пока что у меня не очень получалось. Мне было стыдно даже перед самим собой, когда я писал сопливые романтические рифмы вроде «кровь-любовь», а что-то настоящее, закипавшее где-то в глубине сердца, отчего-то приобретало совсем другие оттенки, к которым я, похоже, еще не был готов. Это сложно объяснить словами, но…

Это чувства, которые переполняют сердце, когда в пять утра идешь с любимой по едва освещенной фонарями улице, потирая разбитую губу, потому что десять минут назад ты отбивался от отморозков, которые решили пристать к вам из-за того, что им не понравилась прическа или одежда. Тело еще трясет от адреналина, а девушка держит твою руку и впервые дарит поцелуй. Но ты прекрасно знаешь, что завтра мир все равно останется таким же, каким был сегодня. Жестоким и серым. И больше всего на свете хочется взорвать его к чертовой матери, чтобы никогда не видеть злобных пьяных лиц, несвязно бормочущих: «А ты че? Кто по жизни будешь, а? Че такой невнятный? Это че у тебя в ухе, серьга что ли? Ты п****р, что ли?».  Мир, в котором вы завтра не встретитесь, потому что твоя шестнадцатилетняя подруга после уроков пойдет на работу и будет прятать зарплату от матери, которая перероет весь дом в поисках денег на бутылку. И тебе захочется взять и увезти ее из этого ада, но ты не сможешь, потому что сам всего лишь подросток. В твоем сердце будет кипеть гремучая смесь огромной любви и огромной ненависти ко всему, что мешает стать счастливыми. И ты никогда не забудешь минуту расставания, и еще долго будешь скрежетать зубами, пытаясь уснуть в собственной кровати.

Скоро рассвет, выхода нет. Ключ поверни и полетели!

Мой жалкий гитарный комбик, работающий от шести батареек, издавал ужасные звуки. Но мне было все равно. В этот вечер я пел. Кажется, впервые по-настоящему пел, понимая и чувствуя каждое слетавшее с моих уст слово. И песни, исполнявшиеся по третьему или четвертому кругу, звучали как в первый раз. К черту песок, к черту ветер. Сегодня я хочу петь.

Я закрывал глаза, мне было все равно – слушают меня или нет. Совсем неважно, сколько денег положили в мою шапку. Сегодня в сердце столько грусти, что мне нужно либо напиться в хлам, либо петь. И, кажется, я понял, что спеть свою боль так же сложно, как испить. Но разница все-таки есть. И она огромна – утром ты проснешься без разрывающего изнутри похмелья.

Вот так, увлеченный игрой, я и не заметил, как площадь опустела. Часов в девять стало темно, а фонари почему-то не зажигались. Подсчитав прибыль, я улыбнулся – этих денег вполне бы хватило на то, чтобы сходить с Кариной в ресторан. Осталось лишь найти заведение, в которое меня пустят. Странно, но больше всего мне удалось заработать именно в тот вечер, когда я совершенно не думал о деньгах. А, может, вовсе и не странно?..

– Эй, пацан!

– Да? – ответил я, поднимая голову.

Передо мной стояли трое парней примерно моего возраста с пивом в руках. И, судя по голосам, банкет у них продолжался уже довольно давно.

– А ты, чего, слышишь, на гитаре играешь здесь? – спросил один из них.

– Ну, да, играю…

– А «Мурку» сыграй нам, а? – загоготал другой.

– Я не умею, – ох, не нравились мне эти ребята.

– А почему не умеешь? А чего ты тогда играешь?

– Разное… «Сплин», «Кино»…

– А, слышишь, Толян, – парень с синей наколкой на пальце ткнул друга кулаком в плечо. – Он из этих, патлатых… хэви-метал, там, и вот это вот… а чего ты, пацан, нормально заработал, да?

Парень, которого назвали Толяном, протянул руку к шапке, в которой лежали деньги, и бесцеремонно вытащил оттуда несколько купюр.

– Серый, – сказал он другу, протягивая деньги, – на пузырь «белой» хватит нам?

– Не, – улыбаясь, а, вернее, оскалившись, Серый выхватил шапку из моих рук. – А вот этого хватит.

– Отдайте деньги! – громко сказал я.

– Чего он сказал? – переспросил у приятеля Толян.

– Про деньги говорит, – подыгрывал ему Серый.

Третий парень, до этого не сказавший ни слова, подошел к чехлу, на котором лежала моя гитара, и взял инструмент в руки. Мне было противно и мерзко видеть, как он трогает гитару.

– Положи на место! – сказал я.

Но парень и не думал слушать. Тогда я толкнул его в грудь и выхватил инструмент из рук. Этого они и ждали.

– Э, слышишь, – оживился Толян, – вот и косяк за тобой. Мы культурно подошли побеседовать, а ты толкаешься, буровишь тут. Серый, что делать с ним будем?

– В зубы дать бы надо! – Серый подошел ко мне, я рефлекторно сделал шаг назад.

– Ну, ладно, чего ты? – парни продолжали разыгрывать свой спектакль. – Добрый я сегодня, понял?

– Значит, деньги у тебя забрали за косяк твой, понял, нет? – продолжал мне истолковывать свои «понятия» Серый. Я лишь молчал в ответ.

– Так что не быкуй больше на улице, ананас! – загоготал Толян, обратив внимание на мои дреды.

– Да пошел ты, козел! – не выдержал я.

Через несколько минут я сидел на холодном асфальте, потирая разбитую бровь, и глядел вслед уходящим с площади гопникам. Они уходили спокойно, не разбегались, громко смеялись, видимо, радуясь, что смогут сегодня нажраться в хлам на украденные у меня деньги. Парни чувствовали безнаказанность. Ведь в этом мире намного проще быть такими, как они.

Еще минут через двадцать на площади появилась Карина. Ее мама задержалась на работе, поэтому девушка только сейчас смогла выйти из дома. Мы вышли на улицу и, в свете фонарей, Карина рассматривала синяк на моем лице.

– Знаешь, Алишер, могло быть и хуже, – пожав плечами, сказала она.

– Куда уж хуже… – пробормотал я.

Гопники отняли мои деньги, разбили бровь, а, самое главное, сломали гитару. Это был подарок от мамы. Она привезла инструмент несколько лет назад из заграничной командировки. Гитару я очень любил, но теперь от нее остались лишь жалкие осколки.

– Г******ы, – ругался я, выпуская облако табачного дыма.

– Не расстраивайся, – утешала Карина. – Ты же можешь попросить маму купить новую гитару, правда?

Знаешь, это ведь кажется таким простым – попросить. Тем более маму. Тем более, когда она хорошо зарабатывает. Но я не мог. Вернее, мог… но не хотел. Понимаешь, важнее всего для меня свобода. Одно дело получить в подарок от мамы гитару, когда тебе четырнадцать лет. И совсем другое – сейчас, когда я уже считал себя взрослым.

О какой свободе можно было мечтать, когда для счастья тебе нужно кого-то просить? Нет… я должен разобраться с этим сам. И вот тогда строки о свободе, спетые мной, приобретут смысл. Я до сих пор верю в это.

– Нет, Карина, просить мне не хочется, я как-нибудь сам разберусь, – улыбнулся я.

– Ну, ладно, – ответила девушка, – можно я хотя бы угощу тебя кофе?

– Я бы лучше пива выпил, – честно признался я.

– Алишер! – укоризненно покачала головой Карина. – Тебе вчерашнего мало было? Кто мне утром жаловался, что его тошнит?

– Ладно, ладно… кофе так кофе…

Глава 2

– Где поснимаем? Дома или здесь?

– Давай во дворе, тут свет хороший.

– Ладно…

– Я в кадр вопрос не буду задавать. Просто ответ снимем. Скажи, Алишер, как на твою жизнь повлияло отсутствие образования? Ты так сформулируй, чтобы зрители поняли, какой был вопрос, хорошо?