Нити жизни

– Заберут.

– Эти-то? – Его собеседник весело посмотрел на полицейских. – А зачем им тебя забирать? Что ты за ценность такая, и на что им сдался?

– Ну, не положено, вроде как, закон же нарушаем. – Сказал Антон, и вдруг понял, что чекушка уже у него в руках.

– Закон? Я расскажу тебе про закон. Однажды учёные ребята решили провести эксперимент: собрали стадо молодых поросят, и добавили им в лохань со жрачкой, какого-то пойла… пива, там или водовки. У них, конечно, в стаде был самый главный паханчик свинорылый. Вот он, как самый борзый, подошёл первый, принюхался, да и давай лакать. За ним другие. перепились, понятное дело, и начали бузить: – носятся, отношения выясняют. Самый главный пробует порядок навести, а его на хер посылают: не слушаются, в драку лезут – никакого, в общем, уважения. Ну, потом у них отходняк, похмелье, стало быть. Им опять в лохань этого пойла. Только тут уж ихний пахан смекнул, что давать им напиться, никак не возможно. Носится вокруг корыта, отгоняет остальных хрюкает на них злобно. А потом и вовсе лохань ту опрокинул. Вот тебе и весь закон. Понял?

– Ничего не понял.

– А чего тут понимать? Закон для них – И дедок махнул рукой куда-то, то ли в сторону полицейских, то ли наверх. – Это когда ты в их дела не лезешь и уважение к ним проявляешь. Они его ещё сто раз поменяют. А твое дело не бузить и пахана слушаться. А пьяный ты или трезвый, им это по барабану. Им на твою больную печень, строго говоря, начхать – лечить они тебя, всё равно, не будут.

– А зачем ты тогда рассказал про свиней?

– Это я для наглядности. Ты же не свинья. А менты … Поменьше на них смотри. Они не паханы, а поросята. Им тоже выпить охота. Чего ты бутылку греешь? Или передумал пить? Если ты про стакан, то нету у меня. Прямо из горла, давай.

Странная была чекушка. Сверху как сургучом запечатанная, а на этикетке надпись: " Казенное вино. Самарская губерния. 1/100 ведра"

– Не бойся. Пей.

И Антон выпил.

Ничего страшного с ним не произошло. А только стало на душе спокойнее. Может от того, что сегодня с его заботами и беготнёй было закончено, а на смену ему пришло приятное созерцание осени, и этот день можно было заменить любым, из когда-то прожитых и попытаться его повторить. Ничего из этого конечно не выйдет, но на какой-то момент ты вернёшься назад на десять или пятнадцать лет. И покажется, что вся жизнь ещё впереди, и вот-вот из сентябрьского прозрачного воздуха соткётся фигура той единственной, имя которой ты и назвать не сможешь, но при одном её появлении ты станешь персонажем из прекрасной, так и не написанной тобой, книги.

Он обернулся к своему новообретённому приятелю и оглядел его. Справа от него на скамейке сидел мужчина средних лет. И почему он окрестил его "дедком"? Он выглядел не намного старше Антона. Вот только одет странно, а в глазах его угадывался совсем другой возраст. Вековой, запредельно старый опыт. Тот тоже обернулся на него. Глаза у него были черные. Улыбающиеся, но не весёлые. Впрочем, и страха он не внушал.

– Так зачем ты ушёл со старой работы, если новую ты искать не хочешь?

– Я не ушёл, меня выгнали.

– Ну, это я понял. Но я спросил – Зачем ты ушёл?

– Ну, а как же .. если выгоняют?

– Тебя, когда-нибудь посылали? На хер, например, посылали?

– Бывало.

– Ты ходил?

– Нет, конечно.

– Разумеется. После этого можно обидеться. Можно самому послать. Можно даже ударить наглеца. Вернее, иногда просто необходимо его ударить. Ударить сильно, и как сказал классик: "…так чтоб из носа потекла юшка. Обязательно чтоб потекла. " Но совершенно не обязательно туда идти. – В речи его собеседника, вдруг появился одесский говорок.

– Так и что мне надо было делать? – Улыбнулся Антон.

– Не уходить. Это, по-моему, очевидно. – Его странный знакомый и с удовольствием закинул ногу на ногу.

– Ну, он все равно уволил бы. – Антон попытался сразить собеседника логикой и снисходительным тоном.

– Может и уволил бы, а может и нет. А может его завтра бы кондрашка скрутила бы или самого уволили. Да мало ли чего могло бы быть. А так ты только ему помог. Еще и заявление писал. Писал ведь?

Писал Антон заявление. Несколько раз переписывал и всё комкал листы бумаги и бросал их в мусорную корзину. А секретарша босса Юлечка, недоуменно смотрела на него и выдавала новый лист, раз за разом.

Собеседник же Антона с какой-то тоской смотрел в небо и бормотал, нечто непонятное -

Хлебы смерти тебе предложат,

А ты не ешь;

Воду смерти тебе предложат,

А ты не пей…

– Ну, он сказал, что так будет лучше …

– Я про это и говорю. – Он почти кричал – Не знает он, как будет лучше. Не может он этого знать!

Полицейские испуганно посмотрели в их сторону и почему-то заторопились. Но заторопились не к ним, а совсем в другую сторону. И быстро ушли с маленькой площади на которой сидели Антон и его неожиданный знакомый.

И вдруг выглянуло солнце и почему-то запахло весной. И так стало от этого запаха тоскливо, как будто природа прощалась и напоследок одаривала его тем, что он никогда больше не переживёт.

– У тебя есть ещё водка? – Спросил Антон глухо.

– Ещё? Да ты эту даже не начал. – Захохотал незнакомец.

И действительно в руках Антона была непочатая бутылка. Только этикетка была не та. Похожа, но другая – " Очищенное вино. Наследниковъ А.А. Коровкина въ Калязине".

– Как тебя зовут? – Спросил Антон, закуривая новую сигарету.

– Меня-то? Да, по-разному, зовут. Ты можешь называть Агафоном.

– Агафон? Серьёзно?

– Если серьёзно, то как меня только не называли. Но Агафоном я стал зваться в 1907 году, когда знакомый околоточный надзиратель, выписывал мне паспорт. Он не захотел вписывать моё, ставшее за много лет привычным, имя и написал созвучное -Агафон.

Антон ещё раз всмотрелся в этого странного человека. Он был одет широченные черные штаны и такого же цвета пиджак, белую в голубую полоску рубашку без воротника, и серого цвета кепку. На ногах его были коричневые ботинки, почему-то без шнурков, а поверх пиджака надет зелёная, драная куртка которая в местах прорех являла миру своё нутро – грязно белый синтепон.

– В каком году? Сколько же тебе … вам лет? – Переспросил он.

– Удивительно, согласен. – и Агафон снял кепку, под которой обнаружилась неожиданная копна рыжих волос с проседью. – Но ещё более удивительно, что тебя интересует год моего рождения, а не род моих занятий, не мои намерения относительно тебя, ни даже то, откуда эта водка, которую ты пьешь. Ведь я могу оказаться аферистом, например, или серийным убийцей, который травит случайных прохожих палёным алкоголем. Я, в конце концов, могу быть просто психом, сбежавшим из сумасшедшего дома. Не говоря уже о совершенно глупом, но вполне актуальным в ваше время предположении, что я иностранный шпион. Или, что гораздо хуже, иностранный журналист, пишущий о твоей стране гадости. Ты давно уже, я заметил, обращаешь своё внимание на факты несущественные, но пропускаешь, то что может кардинально изменить твою судьбу. И я начинаю сомневаться, что ты вообще хочешь её изменить. Впрочем, это тебе и не под силу. Но хотеть этого ты, как мне казалось, должен. Или, всё-таки, нет?

Он помолчал, глядя прямо в глаза, но вдруг прикрыв на секунду глаза, вскочил на ноги.

– Пойдем ка пройдёмся.

И вот они уже идут по Москве: Антон и странный человек со странным именем. Агафон идёт размашисто, помахивая невесть откуда взявшимся пакетом, не обращая внимание на то что в его ботинках нет шнурков. И ботинки тоже не обращают на это никакого внимания, а напротив сидят на ногах Агафона, как влитые и не думают спадать, а напротив, чётко впечатывая в прозрачный осенний воздух звук своих шагов. Антон же наоборот – то спотыкается, а то начинает подволакивать ногу и потому все время отстаёт.

– Куда мы идём? – У Антона сбилось дыхание.