В прицеле – Олимпиада

Далида перешагнула через убитого, поднялась на второй этаж, распахнула окно и, не мешкая ни секунды, спрыгнула во двор. Привычка носить днем кроссовки очень помогла. За спиной она услышала полные бессильной ярости и разочарования, сдавленные крики полицейских. Она была уверена, что стрелять они не станут, чтобы не спугнуть тех, кто скрывался в квартире журналиста. И не ошиблась.

Пригнувшись, Далида скользнула вдоль ограды монастыря босоногих кармелиток Дешо. Если бы ей доводилось когда-нибудь читать роман «Три мушкетера», она бы знала, что на этом самом месте, за монастырем Дешо, д’Артаньян сначала чуть не подрался с Атосом, а затем, быстренько подружившись с мушкетерами, вместе с ними переколол отряд гвардейцев кардинала.

Но она книжек не читала. Не знала и того, что позднее, уже не в книжке, а в реальной жизни, революционеры казнили здесь более сотни священников. Так, хоронясь за памятными историческими заборами, она огородами и переулками выбралась на площадь к собору Святого Сульпиция, свернула за угол, где и спустилась в метро.

Прага

В западной части Праги, на высоком берегу Влтавы, куда не достигают участившиеся в последнее время наводнения, располагался зеленый район, застроенный уютными виллами.

Социалистическое правительство Чехословакии, как эта страна называлась в старое доброе время, имело давние традиции гостеприимства по отношению к террористам. Здесь находили приют и отдохновение от преступных трудов итальянские, немецкие, ирландские, палестинские и даже японские боевики. Все, кроме неофашистов.

Сбросив коммунистический режим, чехи покончили с этой традицией. Но кое-какие завязки остались. В частности, небольшая вилла за глухим бетонным забором. Кому она принадлежала, сами террористы понятия не имели. Но здесь их принимали, снабжали оружием, взрывчаткой и необходимой информацией.

Место, где стояла вилла, называлось Лысой горой. На этой горе в старину табориты Яна Жижки окружили последнюю шайку адамитов – сатанистов, тех, что причащались человеческой кровью, с упоением предавались свальному греху, обивали свои телеги кожей, заживо содранной с крестоносцев, и мечтали залить землю кровью по лошадиную холку. Пленных и раненых сатанистов по приказу слепого полководца согнали в кучу, завалили обломками их же телег, хворостом и предали огню. Пепел и золу тщательно перемешали с землей. После этого на Лысой горе густо разрослись странные деревья.

Здесь сейчас и базировалась группа накбаитов Халима Серхана. Увы, сейчас Халим готовился отплатить гостеприимным хозяевам самой черной неблагодарностью. Прага должна была заплатить за членство и председательство в Евросоюзе и за политическую поддержку, оказанную Соединенным Штатам и Англии в их войне с Ираком.

Сигналом к началу действий группы Халима Серхана должен был послужить звонок из Америки от его брата Абдула. Халим ждал звонка двое суток, но тот так и не позвонил. Халим сам позвонил в Штаты, но брат не отзывался. Это могло означать только одно – Абдул Серхан и его группа арестованы или уничтожены. Вообще-то контрольным временем были сутки, но Халим никак не хотел поверить, что с братом могла случиться беда. Но поверить пришлось.

Осознав это, Халим взял в сарае велосипед и вывез его за боковую калитку виллы. Документы, кредитные карточки и наличные деньги загодя были рассованы по карманам его «тревожной» куртки. На улице он оседлал двухколесный аппарат и покатил вдоль заборов вниз, по направлению к реке.

Возле забора соседней виллы он заметил соседку – пани Мороженкову. Дама преклонных лет, она компенсировала потерю былой привлекательности невероятной интенсивностью расцветки и оригинальным покроем лица. Ее пунцовые, в обтяжку, щеки, лиловые надутые губы, начерненные ресницы оттянутых к вискам глаз приятно гармонировали с розовыми волосами.

«Прекрасное прикрытие, – отметил про себя Халим. – Рядом с ней даже слона не заметят».

Дама, похоже, также собралась на велосипедную прогулку, но потерпела неудачу. Она с недоумением вертела перед собой велосипедный насос. Халим остановился и галантно предложил свою помощь. Помощь была принята с благодарностью. Дальше они покатили вместе, непринужденно болтая.

Не успели они отъехать на сотню-другую метров, как навстречу показалась колонна черно-белых машин и микроавтобусов с мигалками и надписью «Местска полиция» – городовые. А также машины службы безопасности – белые с зеленой полосой и серебристые с сине-желтыми зигзагами и гордым девизом «Помогать и хранить».

Вне всякого сомнения, колонна направлялась навестить виллу, которую только что покинул Халим. Прямо перед его носом одна из машин вдруг остановилась, из нее выскочили двое, скрутили переходившего улицу смуглого парня и затолкали в машину. На Халима внимания не обратили, лишь скользнули глазами по его партнерше.

На развилке Халим расстался со своей яркой спутницей и тут же забыл о ней. Он думал о потерянном брате, о соратниках, которых собирался, но так и не успел предупредить, и в ярости заскрипел зубами.

Где-то на границе Афганистана и Пакистана

Кучка глинобитных построек за высокими заборами, которую только с большой натяжкой можно было назвать кишлаком, лепилась к скалам. В этих убогих постройках размещался лагерь талибов. Под стеной, в тени одной из хижин сидели двое молодых парней, одетых по-европейски. Бороды, которые они начали отпускать совсем недавно, походили скорее на щетину недельной давности.

Один из них, Равиль Хайрулин, сделал глоток теплой мутной воды и поморщился. Потом протянул фляжку соседу, которого называли Санчесом Гиеной.

– Тебе не кажется, что здесь даже камни пахнут кровью? – спросил Равиль. – Странно...

– Что странно? – не понял Санчес.

Они разговаривали по-русски, так как Санчес пять лет учился в Москве, а Равиль родился и вырос в Набережных Челнах.

– Во все времена люди в этих местах сражались и резали друг друга с такой яростью, словно кругом не безжизненная скалистая пустыня, а ценные плодородные земли. Кого здесь только не убивали! Скифов, персов, греков, римлян, арабов, монголов, англичан, русских, американцев. Ну и конечно, местных – пуштунов, белуджей и их соседей – таджиков и узбеков – резали не меньше.

– Ерунда, – не согласился Санчес. – Камни и вправду воняют, но не кровью, а тухлятиной. Потому что местные режут на них своих вонючих баранов. А воюют они не из-за земли, а просто от дикости.

Равиль удивился:

– Ты называешь стремление к свободе дикостью?

Санчес сплюнул. Слюна была липкой и тягучей.

– Смотри сам, – сказал он. – Вот живут рядом два народа. Один умный, а другой – дурак на дураке. Оба народа мерзнут, голодают, болеют. Плохо живут, в общем. Потом умный народ начинает строить теплые дома, шить одежду, добывать огонь трением. А дураки вместо этого только молятся своим духам и ждут. Ждут, когда наступит тепло, когда мамонт с обрыва свалится, когда молния в дерево ударит. Умный народ становится все сильнее и многочисленнее. Ему не хватает места, и он предлагает дуракам-соседям жить вместе. Территорию в обмен на разумный и осмысленный образ жизни, на знания и технологии. А дураки-соседи им отвечают, что лучше вымрут до последнего человека, но будут свято хранить свои племенные особенности – холод, голод, грязь и глупость. Все вместе это называется национальной гордостью. А чем дальше – тем хуже. Дураки, быть может, уже и сами рады бы теплый дом поставить или огня своими руками добыть, но не могут. Потому что тогда скажут, что это влияние врагов-соседей, чуждый образ жизни. Так и сидят дураки в своем неповторимом дерьме. Все умное и полезное считают враждебным. А если умные соседи попытаются образумить их силой, то дураки и в самом деле скорее погибнут, чем поумнеют. Так и помрут – вшивые и голодные, зато свободные. Вот, к примеру, французы и немцы покорились Риму и сами создали великую культуру и великие империи. А гордые афганцы отбили все нашествия и бережно сохранили свою неповторимую и оригинальную дикость. Для них любой прогресс – враждебное и тлетворное влияние Запада и посягательство на свободу.

Равиль покачал головой.

– Нет, ну почему любой? Ведь оружие они предпочитают современное, а не копья с дубинами... – Он с тоской огляделся и спросил: – Ну а мы тогда что здесь делаем?

Санчес сделал еще один глоток теплой, затхлой воды и вернул флягу Равилю.

– Талибы, конечно, дикари, но они наши союзники, – сказал он. – А мы ведем борьбу с мировым и особенно американским империализмом.

– В этой дыре? – Равиль невесело усмехнулся. – Ты противоречишь сам себе. Вспомни, когда ты в последний раз видел американца.

– Живого или мертвого? – уточнил Санчес.

С улицы из-за глинобитного забора-дувала послышались крики мальчишек:

– Американцы! Американцы едут!

Для детей это был настоящий праздник – побегать за «Хамви» американских саперов, покидать в них камнями, при этом ругаться и плеваться. А что делать, когда нет ни мультиков, ни компьютерных игр? Даже в бутылочку не поиграешь – пить вера не позволяет, а целоваться не с кем. Разве что с ишаком.

Вдали, поднимая тучи пыли, показалась колонна из нескольких «Хамви» в сопровождении бронетранспортера. Для обычного рейда саперов машин было подозрительно многовато. Это поняли и боевики-талибы, которые, несмотря на жару, бдительно дежурили на боевых постах.

Равиль взял автомат, но Гиена Санчес тронул его за рукав и указал в противоположную сторону. Там вниз по склону горы спускалась цепочка фигурок в камуфляже песчаной расцветки. Видимо, где-то за скалами они высадились с вертолетов, и теперь можно было ожидать воздушного налета.

– Окружают! – крикнул Равиль.

Среди американских десантников Равиль заметил фигурки бойцов пакистанского спецназа. Нет, это была не рядовая зачистка. Их обложили, как волков, и шли уничтожать.

Талибы рассыпались за дувалом, занимая круговую оборону. Не прошло минуты, как застучали первые выстрелы и очереди. Внутри периметра дувала разорвались пущенные навесом мины, засыпая боевиков песком и мелкими осколками камня. Талибы понимали, что шансов на спасение у них нет, и собирались дорого продать свои жизни.

– Давай за мной! – бросил Равилю Санчес.

Тот с удивлением последовал за товарищем. Санчес подбежал к хижине, под полом которой была вырыта яма зиндана. Сейчас там содержались двое пленных голландских журналистов. Охранял их бородатый талиб в коротких – выше щиколотки – штанах.

Вбежав в хижину, Санчес без лишних слов выстрелил охраннику в голову. Все произошло так быстро, что ни жертва, ни Равиль не поняли, что происходит. Санчес наклонился к убитому и отцепил от его пояса две пары ржавых наручников. Одну бросил Равилю.

– Надевай!

Он откинул крышку, закрывавшую вход в примитивную тюрьму, и спрыгнул вниз. Послышался шум возни, тихий вскрик, за ним еще один. Потом над люком поднялась голова Санчеса. Он показал свои скованные браслетами руки.

– Чего ждешь? Давай сюда.

Равиль только теперь понял, что задумал его сообщник. Он отбросил автомат в угол хижины, быстро защелкнул наручники на своих запястьях и скользнул в люк за Санчесом. Внизу, в темноте, можно было едва различить трупы двух заложников-голландцев. Их оттащили подальше в угол.