Терпение дьявола

– Специалисты уже закончили? Можно туда войти?

– Вам троим можно, СИПы свою работу сделали, сейчас будут выносить тело.

Криминалист зашагал к бараку, Лудивина увязалась за ним, а Сеньон положил руку на плечо Гильему:

– Я никогда тебя не спрашивал… Ты верующий?

– Э-э… В церковь не хожу, но в общем да, верующий. А что?

– Тогда рекомендую помолиться.

– Не темни, Сеньон. К чему ты клонишь?

– Когда войдем в барак, сам увидишь. Если дьявол существует, сейчас ты попадешь в логово одного из его эмиссаров. – Сеньон хлопнул коллегу по плечу и пошел за Лудивиной и Филиппом.

Заинтригованный Гильем пару секунд смотрел им вслед с некоторой опаской, затем тоже направился к бараку.

* * *

С канделябра свисала цепочка, на цепочке раскачивалась металлическая подвеска – круг из паутины. Этот маятник отмерял время странного, причудливого мира вокруг. Лудивина остановила его двумя пальцами и огляделась. Чудила собрал в одной комнате множество диковинных вещей и старой мебели. На первый взгляд бесполезные, все эти предметы имели важное значение, подчинялись определенной логике, возможно, служили ориентирами в личной вселенной их владельца.

Команда из отдела идентификации преступников расставила повсюду прожекторы на треножниках, чтобы собрать и исследовать улики. Так что в квартире с замурованными окнами, которая совсем недавно походила на затопленную мраком пещеру, теперь стало светло как днем, и от этого находиться здесь было еще неуютнее: стены, сплошь покрытые эзотерическими надписями, нанесенными кровью убитых животных, кишащая червями и мухами гора их останков и длинная захламленная комната с исповедальней, в которой сидел труп, предстали во всей своей невыносимой мерзости. СИПы в белых комбинезонах уже складывали инструменты; несколько сумок были набиты пакетиками с образцами для анализа. На дверных ручках и косяках остался черный порошок, который они использовали для снятия отпечатков, и такие же пятна виднелись на всех поверхностях, где предположительно могли остаться «пальчики». Ребята махнули рукой Филиппу Николя, поздоровались с тремя жандармами в гражданском и закинули сумки на плечи.

– Оставьте прожекторы, парни, – попросил криминалист-координатор. – А «Блюстар» вы не применяли?

Лудивина мысленно перелистала учебник криминалистики. Реагент под названием «Блюстар» позволял обнаружить следы смытой крови на вычищенных поверхностях даже спустя много лет. Он заменил традиционный люминол, который попутно разрушает содержащуюся в крови ДНК. Благодаря «Блюстару» стало возможным проведение генетической экспертизы найденных образцов.

Один из СИПов обвел рукой стены, исписанные туманными словами:

– Да тут повсюду кровища! Не вижу необходимости искать еще и скрытые следы.

Филипп Николя покивал, словно признавая, что ляпнул, не подумав. Главное отличие между детективными романами и реальными расследованиями в этом и состоит: вымышленные криминалисты неизменно пускают в дело все доступные методы, проводят все возможные анализы, не заботясь ни о потраченном времени, ни о выполнимости задачи, ни о финансовых расходах в первую очередь. Но любое расследование ограничено рамками строго просчитанного бюджета, и всякий раз решается вопрос, стоит ли игра свеч. Даже если бы специалисты собирали на местах преступлений максимум образцов, в дело пошла бы лишь малая их часть, потому что каждый лабораторный анализ стоит денег, а кошелек у Фемиды не бездонный. Особенно во времена, когда всем приходится потуже затягивать пояс. В периоды кризисов страдают и мертвые, и сама истина…

Лудивина достала из кармана фонарик, решив обследовать плохо освещенные закутки, и отправилась на прогулку по кафарнауму; Сеньон подошел к трупу в исповедальне, а Гильем остался один в сторонке – все еще пребывал под впечатлением тошнотворного зрелища в виде горы из мертвых собак и кошек.

– Безумие какое-то, – пробормотал он. – Сколько же их там?..

Порог комнаты переступил жандарм в униформе. За ним следовал высокий, очень худой человек в поношенном костюме и джинсовой рубашке, с одной стороны торчащей поверх брючного ремня; в руке у него был кожаный чемоданчик.

– Доктор Леманн! – шагнул к нему Филипп Николя.

Лудивина радостно обернулась – Леманн был не только выдающейся личностью, но и самым компетентным судмедэкспертом из тех, кого она знала. Врач – взлохмаченный, с мутными глазами, будто его разбудили среди ночи, – поприветствовал всех сразу сдержанным кивком и, ни на кого не глядя, отправился осматривать место преступления. Проходя мимо кучи гниющих тушек, кишащих мухами, он обронил совершенно безразлично:

– Ничего себе пудинг.

Возле исповедальни Леманн поставил чемоданчик у ног Сеньона, достал оттуда пару латексных перчаток, хирургическое зеркальце и маленький фонарик, а затем приступил к внешнему осмотру трупа.

– Если бы мои пациенты знали… – пробормотал он, осторожно расстегивая ворот рубашки мертвеца, чтобы исследовать рану и шею.

– Что знали? – спросил только что подошедший Гильем.

– Чем я занимаюсь в перерывах между приемами! Приходя к врачу, все озабочены мыслями о собственных проблемах и о состоянии своего здоровья, но никто не думает о самом враче.

Лудивина невольно улыбнулась. Леманн параллельно с работой на жандармерию вел обычную медицинскую практику, чтобы «щупать не только холодное мясо», как он говорил, и особое удовольствие ему доставляло пугать людей, которые принимали за чистую монету все его байки.

– Приходя на прием, – продолжал он, – больные ни на секунду не подозревают, что зеркальце у меня в руке за два часа до этого пригодилось для осмотра жертвы с перерезанным горлом. Я его дезинфицирую, разумеется, но все равно ведь забавно! Пациенты услужливо высовывают язык или раздвигают ягодицы и наклоняются, доверчиво выставляя на обозрение свою сокровенную сокровенность. Большинство из них воспротивились бы при мысли о том, что для их обследования я использую те же инструменты, что служат мне при осмотре разлагающихся трупов.

– Да ладно! – уставился на него доверчивый Гильем. – Вы не меняете инструменты?

– Они металлические! – отрезал врач, помахав зеркальцем у него перед носом. – Мне что, покупать новые для каждого покойника и каждого пациента? Водичка, мыло – и полный порядок! Так, у нас тут самое начало трупного окоченения, глаза светлые, билатеральный мидриаз…

При этих словах Лудивина вспомнила то, что выучила не так давно. Билатеральный мидриаз – расширение обоих зрачков, признак смерти головного мозга, а также сильной боли, испытанной жертвой в последние мгновения жизни… Может, тот, кто перерезал этому человеку горло, изготовил те самые куски кожи? Что, если мы имеем дело с серийным убийцей? С извращенцем, который упивается чужими страданиями, лишает свои жертвы возможности сопротивляться, чтобы в полной мере насладиться агонией? Современный вампир…

Лудивина вдруг осознала, что почти рада такой вероятности. Нужно было срочно взять себя в руки, спуститься на землю. Она уже сталкивалась с подобными явлениями, и ничем хорошим это не закончилось. Ничем. Это был кошмар. Повсюду смерть, страдания, ужас. И все же с тех пор она ни разу не испытывала такого нервного подъема на работе, такой лихорадки…

Спокойствие, ты бредишь. Ведь ты ни за что на свете не согласишься пережить это снова.

Луч фонарика в ее руке прошелся по этажеркам и задержался на полке с коллекцией маленьких уродливых черепов, размером не больше клементина[20 - Гибрид мандарина и апельсина-королька. Выведен в 1902 году французским священником и селекционером братом Клеманом Родье.] каждый. Птицы. Десятки птиц. За ними стояли пластиковые баночки с пауками. Этажерка была слишком далеко, рассмотреть не удавалось, поэтому Лудивина протиснулась между двумя креслами с распоротой кожаной обивкой, обогнула колченогий мольберт, проскользнула мимо журнального столика, который оседлала пыльная лампа под выцветшим абажуром… Теперь можно было идти вдоль стены с книжными полками, заваленными всяким хламом, и внимательно его разглядывать.

Все это время судмедэксперт продолжал осмотр трупа в присутствии Сеньона. Сейчас они переговаривались вполголоса, и доктор Леманн, похоже, наконец обрел всю надлежащую серьезность.

Лудивина наклонилась к полке с флаконами, заткнутыми пробками, – и сразу отпрянула. Внутри были глаза. Желтые и зеленые, с вертикальными зрачками. Глазные яблоки животных. Рядом стояли банки с вырванными когтями. Дальше – птичьи лапки. Черные перья. Засушенная ящерица. Клок белой шерсти. И пузырьки с разноцветным порошком – красным, шафрановым, бежевым, коричневым… Лудивина находилась в логове безумца. Она продолжила исследование, не вполне понимая, что именно хочет найти. Нужны были более конкретные сведения о владельце квартиры – быть может, какой-то документ, который позволит установить личность, записная книжка, мобильный телефон, письма, что угодно, лишь бы это навело их на след. Но кроме нагромождения хлама и тошнотворных ингредиентов, ничего не попадалось.

В соседнюю комнату уже подоспела группа из пожарно-спасательной службы, и Гильем наблюдал, как ребята топчутся на месте, раздумывая, с чего начать, чтобы очистить помещение от горы гниющих тушек. В конце концов пожарные принялись закидывать их по одной в большие мешки для строительного мусора, кое-как подхватывая из общей кучи. Зловоние там стояло страшное, не помогали даже белые полумаски-респираторы, которые были на каждом.

Гильем оказывал им исключительно словесную поддержку.

– О, тут даже кролики есть, – скорбно комментировал он. – Почти все без головы! Головы свалены в кучу отдельно! У них нет глаз!

«Хочешь, покажу, где глаза?» – мысленно предложила ему Лудивина, застряв между шкафом и огромным холстом в раме – это была картина, разрезанная тремя взмахами ножа. На картине парусный корабль боролся за жизнь в разбушевавшемся море. «Прямо как я», – иронично подумала Лудивина и разозлилась на себя за пессимизм.

Еще минут двадцать она обшаривала полки и наконец сдалась. Ничего полезного здесь не было. В другом конце комнаты Сеньон, доктор Леманн и двое жандармов в форме принялись укладывать труп в мешок. Осмотр in situ[21 - Здесь: места преступления (лат.).] был почти завершен.

Лудивина извивалась, изгибалась, изворачивалась и выкручивалась, чтобы добраться до конца этого лабиринта из предметов мебели и вещей, до тех пор, пока не оказалась в тупике – было ясно, что нужно возвращаться тем же путем, но от мысли, что снова понадобится пройти мимо желто-зеленых глаз, ей стало тошно. В итоге она опустилась на колени, морщась от боли в плече, и принялась высматривать проход под столами и столиками, накрытыми засаленными скатертями. Надо бы в медпункт заглянуть – рука слишком сильно болит… Но она себя знала: конечно же, никуда не пойдет.

В тот угол комнаты, где она сидела, свет прожекторов почти не попадал – все они были направлены на исповедальню. Лудивина зажала зубами рукоятку фонарика и поползла вперед, кряхтя от боли. Протиснулась между банкеткой и свалкой пустых ящиков из-под шампанского, затем на четвереньках начала петлять под разномастными столами и столиками. Наглоталась пыли и, когда стало совсем невмоготу, села на пол, высморкалась и позволила себе немного отдышаться. На мгновение в этом густом лесу из ножек столов и стульев, под сенью «листвы» из ветхих, запачканных скатертей, она почувствовала себя маленькой девочкой. Если меня тут сейчас увидят – изведут насмешками, до конца месяца не отстанут! Она была рядом с участком стены, исписанным, как и все остальные, безумным автором. Красные чернила еще не остыли, когда он ими воспользовался. Это было омерзительно. Человек, сделавший это, вызывал отвращение.

В круг света от фонарика попали французские слова. Оказывается, не весь текст был на латыни, как ей показалось сначала. Лудивина подползла на животе поближе и приподнялась на локте, чтобы прочитать:

…Он существует! Он реален. Есть путь к обретению Его милости, есть способ причаститься Его всевластия. Зримые врата… Его пытались превратить в бесплотный образ, в миф, в легенду, которая годится лишь на то, чтобы пугать детей и простодушных, но каждый день перед рассветом и когда сгущаются сумерки, Он ступает на землю, являет Себя среди нас, лелеет грозные замыслы и привечает избранных, дабы сделать нас пророками, провозвестниками Его пришествия. Славься, Сатана! Да настанет царствие Твое! Да осветит сияние Твоих раскаленных углей наш мир и бросит на нас отблески Твоего…

Лудивина вздохнула. И вот этой чушью исписаны все стены в квартире. Чудила не терял времени, только разум.

Она продолжила свой путь по-пластунски, как боец на поле битвы, проползла мимо трухлявого сундука по дырявому паласу и увидела проход к исповедальне и ноги коллег, стоявших вокруг черного чехла, из которого торчала рука, сведенная смертельной судорогой. Ну наконец-то. А то я тут как Алиса в Зазеркалье. Словно попала в другой, мрачный мир без ориентиров…

Она выбралась из-под очередного столика, задев скатерть, с которой на нее тут же осыпались клубы пыли, начала отряхиваться и случайно заметила, что один из ковриков, устилавших главный проход, лежит криво. Остальные выстроились ровной цепочкой, словно обозначая дорогу от входа в комнату до исповедальни, а этот немного выбивался из ряда. Лудивина привстала на коленях и посветила на него фонариком. Вдоль края коврика серый слой грязи, покрывавший весь линолеум на полу, был светлее. Когда старую картину снимают со стены, где она провисела много лет, под ней остается такой же бледный прямоугольник. Этот коврик сдвинули на пару сантиметров…

Она подползла ближе и внимательно осмотрела участок пола в поисках крови или отпечатка подошвы – без особых надежд, конечно, потому что с момента обнаружения трупа здесь уже прошла туда и обратно толпа народа.