Следы ангела (сборник)

И гляжу – точно, наш глава бежит, задохся весь, но уверенно так бежит, грузно, как генерал. Ничего не сказал, как подбежал. Сквозь толпу тоже в первый ряд полез. «Ты за кого, Капустин?» – спросил Чека. «За всех, за кого еще-то? За своих!» – И так Капустин это сказал сердечно, что спрашивать не стали, а кто для него свои-то, и так понятно.

В общем, когда до нас доехали, мы уже толпой вавилоновской дорогу перекрыли, и, ясное дело, сходить с нее не собирались. Первыми-то всё поняли бульдозеристы, они сразу разворачиваться стали, мужики, видать, хорошие попались. Но, а те, кто в машинах сидел, особенно в мерседесе-то, те еще постояли, поглядели на нас, не знаю, о чем уж они там думали, но явно даже если бы у них у каждого по пулемету было, то они бы не успели всех положить. Хотя если бы мы пулеметы-то увидели, может быть, и струхнули.

Стоят, значит, машины, чуть ближе к нам «Мерседес». Главный их бандит-то, Борис этот, сидит, покуривает, в окно дым пускает. И тоже молчит. Как и мы, тоже все стоим, ни звука.

И вот слышим, как замок в двери щелкнул, Борис, я так думаю, решил выйти, поговорить, да тут сразу Чека с Гришаней отреагировали, оторвались от толпы, сплюнули под ноги, к машине двинулись…

Так и не вышел Боря из своей машины, руку только высунул из окна, махнул всем своим, а помимо «Мерседеса» еще три иномарки дорогущие приехали, все начали резко назад сдавать, да разворачиваться.

Так уносились, будь здоров! Даже бульдозеры по вязкому полю объехали.

Опять зашумело все вокруг, загудело поле, мухи, собаки, слышны стали даже вдохи и выдохи, а выдохнули-то тогда все – ой, с каким облегчением выдохнули! Да давай обниматься друг с другом на радостях. Заплакали многие, конечно, у меня, вон, до сих пор слезы, как вспомню. Это ж никогда такой радости больше за своих не испытал я. Но с тех пор по- другому на людей смотрю, это ж надо какой подарок нам всем Господь тогда сделал! Вот у Него какие для всех уроки.

Долго мы еще тогда в поле вглядывались. Все казалось, передумают, вернутся. Нет, не вернулись, и больше так и не приехали ни разу. Говорят, Капустину звонили, угрожали, но ничего с главой не сделалось. А вот батюшка…

Через неделю после того нашего стояния в поле вызвали отца Никодима снова в епархию. Ну, он на лодочке своей и уплыл. Ни с кем в тот день не разговаривал, в себе был, в молитве, видать.

Уплыл, да и с тех пор не видели его.

Говорят, где-то нашли его лодку внизу реки-то, вся в крови. Ясное дело – это мафия его убила, отомстили, я так думаю. Царства ему небесного, а то, что в Рай он попал, так это к бабке не ходи. Святой человек. За одно лето столько добра нам сделал, ох, да что там говорить…

Мы храм-то продолжили восстанавливать, через год уж купола подняли. Наш златоглавый-то теперь дом родной для всех, отовсюду вон автобусами ездют молиться-то к нам. Но это все батюшка опять нас сгоношил тогда, он ведь к нам вернулся вскорости, ангелом вернулся.

Из-за стенки бабка заворчала.

– Отец, ну ты чего там, до утра решил рассказывать? Воды наноси мне!

– Сейчас, мать, кончаю уж, – прокричал в ответ дед.

– Да, ребенок-то уж спит, поди, перестань, потом дорасскажешь, – сжалилась над внуком.

– Не сплю я, ба, – пропищал Илюша, и сразу глаза свои еще шире открыл, на деда зыркнул – А ангел-то как, на фотографии, ты не рассказал же еще?

– Да что ты будешь делать, – вздыхала баба Аня.

– А правильно, вот я и хочу досказать. Осенью той же, где-то в октябре, к нам новый священник приехал. Говорит, назначали меня на несколько храмов в округе, да все они разрушенные, вот езжу, фронт работ оцениваю, а с ним еще репортеры были, чего-то они там про веру писали.

Ну, пошли они значит в храм, отфотографировали все, с нами поговорили, историю про батюшку и про то, как храм-то у нас хотели порушить, записали. И уехали. А через неделю снова вернулись, все как на шарнирах – бегают, фотографируют: вспых да вспых. Рассказали, что когда в прошлый раз-то фотографировали, вернулись когда к себе-то, давай проявлять пленку-то, и смотрят – на нескольких снимках облако какое-то, да вот же одна из тех фотографий. – И дед перекрестился, глядя на фотографию с облаком. – Сначала, рассказывают, думали, туман, да откуда туман? Днем дело было. Потом грешили, мол, кто-то курил, но, точно, никто не курил. Что за диво? Мистика какая-то, не то привидение, не то еще что потустороннее. Вот и решили они еще раз тогда приехать. И снова на нескольких фотографиях, аккурат под сводами, над амвоном, облачко это.

Бабки наши тогда первыми сказали, что это ангел, что отец Никодим это к нам вернулся, у Бога видать выпросил. А потом и батюшка новый тоже говорит: «Как есть ангел!». А кому как не отцу Никодиму здесь поселиться?

Напросили мы тогда снимков-то этих у репортеров, по домам разнесли, с тех пор вот молимся все. А хорошо, что выпросили-то, ведь как храм восстановили – сколько потом кто ни фотографировал, не было облачка никакого. Хотя люди говорят некоторые, что и без техники потом замечали дымку небольшую над куполом. Но я не видел, брехать не буду.

К Новому году снова репортеры приехали, рассказали, что узнали немного о батюшке, звали-то его в миру Никодим Дмитрич Надеждин, жену Валентиной, а сынок-то у них Илюшенька был. Слышь, чо говорю-то? Илюшой сына-то звали! Вон как матушка-то твоя угадала, хотя все жалела, что не спросила у батюшки при жизни имени. Ну, да это он ей шепнул, теперь-то понятно, а так бы с чего она решила тебя так назвать – не было у нас в роду никогда Илюш. Так что вот имя-то твое в честь сыночка батюшкинова получилось. Сдержала мамка обещание в лесу даденное-то. Ох, что же за человек он был, Никодим-то наш? Да не человек, ясное дело, ангел настоящий, как есть ангел, говорю же…

На том и остановил свой рассказ дедушка. На колонку пошел, а мальчишка еще долго на ангела смотрел, думал о чем-то. Да так и засопел в думаниях своих.

На следующее утро встал Илюша с кровати, вышел тихонько из дома – старики спали еще – и поплел к храму. А он белый с золотыми куполами – на горочке, замок из книжки сказок напоминает. Идет к нему Илюша по холму, под ним река течет, но не видно реки, вся в тумане. Илюша то на храм смотрит, то на туман, думает, наверное, это ангелов столько над рекой собралось, вот, оказывается, откуда туманы берутся. Небось, души тех, кто в деревне умирает, тут и остаются, а по утрам все на реку умываться ходят, вот и туман.

А вот и паперть, храм-то высокий, голову поднимешь – купола в небо, дверь нараспашку, а внутри не видать никого. Зашел Илюша да сразу под своды смотрит, а там теперь все расписано фресками, под самый купол все в картинках, не то, что на снимке у деда – тогда-то кирпичи одни были.

Долго смотрел мальчишка, все ждал, что облачко то увидит, что батюшка Никодим явится ему. Бабка уж какая-то подошла, она минут двадцать как уж молилась, да все за парнишкой наблюдала, догадалась, конечно, чего он здесь выглядывает.

– Да ты чего?! Голову себе свернешь, смотришь так! Беги, давай, домой, помолись, да беги, никто уж давно не видел его тут, не жди… – ласково посоветовала старуха.

А мальчик не отвечал, будто не слышал ничего и не видел, все смотрел под купол, не моргнет даже.

– Вот упрямый! – крякнула старуха и вышла из храма.

И вдруг в глазах Илюши вспыхнуло невиданным светом…

Следы ангела

Март, бездорожье, холод собачий – не спасает печка, до нужной деревни километров сорок. В такие моменты хочется оказаться в параллельном мире, в нем тепло и дорог нет вовсе…

Неожиданно справа вырос белый храм. Зрение сразу же сфокусировалось на его воздушной архитектуре. Я краем сознания отобразил, что машина, до того переваливающаяся с ухабины на ухабину, вдруг поехала ровно, и теперь я будто бы смотрел на храм в объектив кинокамеры, а та двигалась медленно, словно по рельсам, запечатлевая каждое мгновение красоты. Та кинолента до сих пор у меня в памяти – ничего столь бесподобного я больше не видел.

Нет, это не человеческая сила воздвигла храм, и не руки грешных лепили его узоры, и не они строгали единственный деревянный купол, поднятый высоко над землей, и гладкий настолько, что небо ласкалось об него каждую минуту.

Я не сразу понял, что храм заброшен. Отрезвев от красоты, увидел дыры в деревянных стенах и даже на одной из сторон приласканной луковки, заметил отсутствие окон и дверей. Будто церковь поела моль времени, но поела аккуратно, не нарушая красоты.

Никогда до этого я не заходил в заброшенный храм, но этот тянул к себе, забирал меня из марта, уводил от дороги, манил другим миром. И вот я пробрался через разбитую паперть, дошел до притвора…

И не стало слов.

Слов не стало, я чувствовал все и понимал, но слов не было. Не то чтобы я не мог подобрать их, нет, просто не было здесь места словам. Человеческая речь и разум остались в марте, про который я тоже забыл.

Три луча спускались от купола на амвон. Они не были широкими, но свет от них дымкой рассевался по всему храму. Нечто подобное можно увидеть летом поутру над рекой, когда легкий туман осторожно как бы целует гладь, заставляя ее дрожать мелкой зыбью. Но это на реке, а здесь дымка окутывала храм. Кое-где на стенах сохранились фрески, святые были едва различимы, но казалось, что они живы, казалось, они смотрели на меня, будто даже улыбались мне, даже что-то говорили… Говорили без слов.

Я прислушивался. О чем шептали мне они, залитые светом, в нем подрагивающие? Мне, который к ним попал случайно и на этот свет не имел благословения? Или имел? Что могли бы они до меня донести, до обычного путника очередного века, у которого есть все шансы стать последним? Мистическое откровение? Не мог я на него рассчитывать. А потому, покружившись на месте, рассматривая сотканные из дерева и облаков стены и кровлю, я закрыл глаза и стал ловить мысли, что побежали сквозь мою голову в неизвестном для меня направлении.