Форма стекла

Кларк вырос в семье польки и ирландца. Когда Ирвин узнал от Кларка, что тот гей. Он чуть не сошел сума от горя. Он места себе не находил. И в одно солнечное утро, побросав вещи в машину, уехал в неизвестном направлении. Позже он писал письма, писал без обратного адреса. Ирма читала их в «тихушку» от Кларка. Плакала по ночам, уткнувшись в подушку. Смерившись с тем, что ее сын гей, а муж предатель, она продолжила жить дальше, стала встречаться с другими мужчинами. Задышала полной грудью. Через полгода, объявился Ирвин. Они встретились случайно в кафе. Он сидел за столиком, когда услышал колокольчик весивший над дверью, поднял глаза и увидел ее. Красные туфли прошли к стойке, приятный голос заговорил:

– Два кофе, пожалуйста!

Бариста кивает и отворачивается к кофе машине, что бы сварить напиток, продувка системы шипит, пар вздымается к потолку и растворяется в воздухе, как раз тогда когда, знакомый голос произносит:

– Привет Ирма! Как жизнь? Смотрю ты не одна!

Ирма вздрагивает, оборачивается, видит Ирвина, выдыхает схватившись за сердце.

– Ты меня напугал – дрожащим голосом, говорит она.

– Я смотрю, ты не одна? – повторяет свой вопрос Ирвин – Хахаля себе нашла!

– Не твое дело. Ты оставил меня с сыном и уехал черти куда.

Бариста вежливо окликает даму.

– Мисс ваш кофе – Парнишка протягивает пару кофе на подложки и ретируется.

– Давай не будем ругаться – вдруг спокойно продолжает Ирма.

– Ух, как неожиданно. Хорошо, пошли за столик и поговорим.

– Не могу, меня ждут, слушай, я вот что хотела сказать, я тебе сейчас сообщу, а ты сам принимай решение.

– Что такое?

– Твой сын… у них свадьба с Марком, ты придешь?

Бариста издает смешок. И тут же жалеет об этом. Ирвин бросается на него с кулаками. Ирма отталкивает мужа в сторону, стаканчики шлепаются об пол, как пакеты с молоком. Бариста кричит, что сейчас вызовет охрану, если они не свалят ко всем чертям. Ирвин поднимает руки, дескать, прости все нормально мы уходим. На улице, их пути расходятся, она кричит ему в след, где и когда состоится свадьба.

И вот мы снова на торжестве. Народ веселиться. Некоторые из них уже предались алкогольному безумию. Вынесли огромный торт, на верхушки кремового торта фигурка молодожен. Между толпы протискивается какой- то мужик, толкает прохожих локтями, на лице недельная щетина, в руке пистолет, никто его не замечает, Марси думает, что это какой – то приглашенный актер или типа того. Ирма замечает и узнает мужа, кричит ему, но ее крик заглушает музыка, тогда та срывается на бег. Не успевает она до него добежать, как слышит оглушительный грохот, гости ахнули, музыка оборвалась, штукатурка посыпалась с потолка, музыканты с гостями сбились в кучу. Марк и Кларк остановились как вкопанные, хотя до этого безудержно плясали. Ирвин тяжело шагает, пьяный в доску, идет к торту, отрывает фигурки молодоженов и кричит притихшей толпе:

– Разве это нормально! – гости таращатся на него – Да как вы смеете! – Он сжимает фигурки в своей руке и роняет на пол. Шоколад размазывается по пальцам. – Вы только посмотрите, до чего мы докатились! – Показывает он пальцем на прижавшихся к друг другу любовников – Это же не правильно! – кричит мужик, размахивая пистолетом – Неужели он тебе нравиться?! – Посмотри на вон ту девчонку! Посмотри! – Подходит он все ближе к паре геев. Хватает сына за шкирку и тянет за собой, тянет ближе к Марси. Девочка дрожит. Стоит столбом. Холодное дуло пистолета приставлено ко лбу. Никто не смеет мешать. Ирма плачет, Марк вместе с ней. Только отец Марка пытается разуметь Ирвина, новый хахаль Ирмы тоже не из робкого десятка.

– Эй! Ирвин, давай ты отпустишь пушку! И мы спокойно все обсудим.

– А давай ты пойдешь нахер – Он сдергивает с бедной девчонки блузку, пуговки падают на пол. Та дрожит как банный лист. Плачет. Всю тушь размазала по щекам.

– Давай Кларк! – Хватает Ирвин парня за локоть, покажи что ты мужик, вцепись в эти упругие груди!

– Я не хочу папа! – Кричит Кларк и отшатывается от отца в сторону – Марси, я прошу у тебя прощения, за отца! А с тобой дорогой папа, мы кажется все решили, в тот день, когда ты сорвался и уехал. Ты бросил нас с мамой. А ведь она сегодня тебя ждала. Ждал и я. А ты, а ты… Парень осекается, когда видит, что пистолет который еще с пол минуты назад был у лба Моли, теперь направлен на него.

– Так значит. Убьешь своего сына! Стреляй!

Громыхает выстрел. Вороны слетают с дерева. Гости визжат. Разбегаются кто куда. Кларк хватается за горло, между пальцами хлещет кровь. Парень падает на колени и потом валиться на бок. Марси первая бросается к другу, пытается зажать рану. К ней присоединяется и Марк, рубашка вся в крови. Он кричит, что бы вызвали скорую. Хахаль Ирмы сбивает с ног стрелка, заламывает ему руку и забирает пистолет. Ирма дрожащими руками набирает номер скорой.

Кто-то звонит в полицию.

Приют.

Пока все дети играли в прядки. Катались с горки, бегали друг за другом, крича: «Ты теперь водишь», играли в футбол или рубились в баскет. Шестнадцати летний парень с грустной «физой» стоит у забора, вцепившись в прутья и ждет, когда его заберут. Уже изрядно стемнело, и красивый закат сопровождал его грусть, как вдруг загораживая солнце, на горизонте появились двое мужчин. Оба в белых рубашках, пиджаки через плечо и их роскошные черные галстуки развивались по ветру. Кто – то из пацанов выкрикнул: «Смотрите за Джейкобом педики приехали». И тут же получил по зубам от парня постарше.Старшак пригрозил пальцем, дескать так нельзя говорить, неприлично. Ворота приюта им открыла старуха, сняв с петли увесистый замок и размотав цепь. Мужчины зашли, на шее у одного из них зиял огромный шрам. Джейкоб слегка напрягся. Они подписали все бумаги. Забрали пацана и уехали.

Парень вырастит в семье геев, потом окажется каким то чудом у нас и по уши влюбиться в Ольгу. Проще сказать упадет лицом в грязь. Наступит ногами в жир. Здесь все переменилось, я уже говорил. Здесь геям не место.

Джейкоб, Ольга и столик на троих.

– Ничего себе история! – Восклицаю я – То есть грубо говоря твой дед, чуть не убил одного из твоих отцов?

– Yes так оно и было. Мой grandfather хотел застрелить моего отца.

– Твой дед был, как бы это сказать довольно стереотипным.

– Так и есть, просто псих, каких еще поискать.

– Ох Джейкоб – говорю я, сделав глоток кофе – Здесь таких людей, искать не придется.

Парень отвел глаза и в очередной раз покосился на входную дверь. Мы ждали Ольгу. Она опаздывала минут на сорок. За это время Джейкоб, сумел рассказать мне свою историю, как потерял родителей, как от него все отказались и он попал в приют, как потерял зуб и как обрел новых родителей и сразу двух отцов, как стеснялся их и стесняется до сих пор. Как ему тяжело давалась учеба в школе, а здесь у нас, он достаточно комфортно себя чувствует, несмотря на все новые поправки и законы. Он ни пьет, ни курит, играет в баскет. И ростом почти с меня.

– Слушай, а как вы познакомились с Ольгой? – дай думаю спрошу, пока та не пришла.

– Оу это быть в магазине, я искать джинсы, а она подойти и сказать, а давай сфотографируемся, для коллекции высоких парней. Она встала поодаль и сфотографировала нас обоих на свой мобильник.

Через пару минут зазвонил телефон. На проводе Ольга, я подумал, ну наконец, как только зайдет я смогу спокойно свалить.

– Алло!

– Макси! – закричала она в трубку, мне аж пришлось убрать ухо – Включи новости по первому! Случилось нечто ужасное.

Я захожу в интернет на своем смартфоне, включаю новости и вижу страшную картину. Арестовали двоих мужчин в аэропорту, некого Марка Томсона и Кларка Томсона, один из них буянил и мешал пассажирам, второй пытался провести марихуану.

Я досмотрел до конца. Сказал Ольге, что бы ждала нас дома, мы скоро приедем.

– Джейкоб – сказал я, сделав как можно более серьезный вид. – Ты говорил своим отцам, не приезжать?

– Я… я пытаться им позвонить, но они не отвечать.

– Твою ж мать, почему соврал Ольге? Теперь твое вранье вышло боком. Твоих отцов арестовали. Держат в порту. Сейчас поедем туда вместе. Ты молчишь и говоришь только когда спрашивают или кивай.

– А за что их задержали? – нахмурился Пацан.

– Один дебоширил, другой марихуану пытался провести.

Джейкоб буквально выбежал из кафе, чуть не сбив официантку. А я спокойно пошел за пацаном, который уже крутился у моего «Чироки». Сели в машину и через лабиринты улиц выехали на шоссе. Через двадцать минут добрались до порта. Парнишке повезло, что сегодня он познакомился со мной. Знакомства хорошая штука. Мы зашли в здание порта. Там хмурый охранник, заставил вытащить все предметы из карманов. Каково было удивление Джейкоба, когда я вынул из заднего кармана удостоверение полицейского. Еще больше удивился охранник. Все потому, что пиджак я сегодня напялил на старую потертую майку. Но за воротник заложить, я еще не успел. Мы прошли в кабинет сквозь толпу зевак и репортеров, к начальнику. Двое бедолаг сидели в наручниках. Строгий начальник поднял взгляд на нас, в котором читалось недоумение. Какого черта? И кто мы такие? Я попросил Джейкоба выйти, а сам рассказал начальнику, кто такой я, кто эти двое голубков и зачем приехали. Естественно наврал, сказав, что это журналисты, мои давние друзья, приехали написать статью о российской полиции. А трава, это лекарство от глаукомы. Спасибо моей маме и липового медицинского заключения. Это я насчет глаукомы естественно. За которым мы заехали к ней в больницу, она у меня врач. В общем путем нелегких манипуляций и липовых справок, я смог вытащить этих двоих из кутузки. Не теряя времени, мы поехали к Ольге.

Я помню перрон.

Я помню перрон. На улице дубак. Мы в форме. Провожают родители. Мамы и папы, сестры и братья. И среди них, съежившись от холода стоит Ольга, ей тут уже одиннадцать лет. Мне двадцать один, откосить не удалось, в институт не поступил, так бы дали отсрочку. Мама плачет, отец смотрит гордо, сильно пожимает руку. Серые голуби взгромоздились на провода, где-то в дали слышен лай собак. Проводница, грузная тетка в красивой форме, смотрит серьезно, просит провожающих покинуть вагон. В крайний раз обнимаю маму, потом обниму еще не раз, жму руку брату, обнимаю сестру и в последний момент встрепенувшись бежит ко мне Ольга. Давние обиды за велосипед прошли. Не уследил, толкнули, упала, с кем не бывает. В следующий раз увижу родных и малую только через год. Малая будет писать, с некоторыми ошибками, но все же приятно. Помню в части, схватил табуретку, глаза налились кровью, кричу что-то вроде: