Легенды о Дневе. Право на счастье. Часть 2

– Знаю – слёзы скатились по глазам инквизитора, он вспоминал то, что было с ним после бала. После того, как Роман подошёл к нему.

***

– Я никогда не думал, что ты можешь так низко пасть в моих глазах, Скелдриг – Роман стоял под навесом и дышал полной грудью. Дождь продолжал барабанить, но инквизитор очень любил такую погоду. Лёгкий холод пробирал его, заставляя тело остывать.

Скелдриг стоял поодаль от своего мэтра, он облокотился на одну из колон и просто пытался переварить весь сегодняшний вечер. Он понимал, что сейчас Роман будет втаптывать его в грязь, но по сути будет прав. Илина – черноволосая чертовка, которая так въелась ему в сердце, смогла опозорить его при всех.

– Мне безразлично, что ты думаешь, Роман.

– Сколько лет я воспитываю тебя, только и слышу дерзость, Скелдриг. Подумай своей пустой головой, ты инквизитор, а она ничтожество, которое требует уничтожения. Неужели ты настолько малахолен, что поведешься на девичью грудь и продолжишь опускаться в дерьмо всё глубже прямо на моих глазах. Ты ничего не добился в жизни сам. Всё, что у тебя сейчас есть, сделал я!

– Ты сделал так, что у меня нет возможности быть человеком. Ты превратил меня в марионетку, цепного пса, который по твоей команде только и может, что убивать и подставлять. Я устал от этого, я тоже имею право на счастье!

– Ничтожество. Ты так долго ноешь о своем счастье, что меня уже тошнит слышать это. Ты сам хотел большего, ты – великий Зверь из Штенда, сейчас стоишь и пытаешь убедить меня. Меня, Скелдриг, того, кто взрастил тебя, в том, что какое-то магическое отрепье может так глубоко влезть к тебе в душу за несколько часов. Говоря такое, подумай дважды. Получается или я дурак и не понял, что ты слабак, а, следовательно, зря потратил столько лет и сил на тебя! Либо, ты ничтожество, которое пора списать со счетов и отправить в родную деревню, наворачивать коровам хвосты! – Роман был зол, он подошёл к Скелдригу, посмотрел в его глаза и продолжил, стоя у самого лица инквизитора. – Ты сам выбирал свою судьбу. Ты сам пытался быть лучше и выше всех. Так пытался, что попал в тюрьму за убийство мужика, который просто пил пиво. А теперь оказывается, что ты не лучший из инквизиторов, а жалкое подобие мужчины.

– Я был пьян в тот день – Скелдриг опустил глаза вниз.

– Если тебе, щенку, так нужно сраное счастье, то, пожалуйста, забирай его! Хватай своими грязными руками и проваливай на все четыре стороны, но только после того, как отдашь долг стране, службе и непосредственно мне.

– Да, Роман, я хочу быть человеком, а не твоей игрушкой! – Скелдриг закричал так, что его было слышно даже в коридоре. – Я сделаю то, что требуется, уйдёт на это год или два, мне плевать, но потом я уйду! И ты забудешь, как меня звали, ты найдёшь себе нового ученика. Ты хочешь развалить Верландию, хорошо, мы сделаем это вместе, но потом я уеду навсегда. Я лучше буду копать землю и выращивать капусту, как все люди, а не строить из себя неведомо что, играя эту роль.

– Смотрю эта колдунья плотно ухватила тебя сегодня за жабры. Ты червяк, Скелдриг, ты так и не понял за эти годы свою роль. Ты всего лишь пешка, я могу убрать тебя с доски прямо сейчас, и картина не изменится. Я даю тебе последний шанс – Роман прищурился, глядя в глаза инквизитора. – Или ты соберёшься и сделаешь то, что от тебя требуют, или я использую тебя, как уличную девку, и раздавлю. Тогда ты и почувствуешь вкус своей свободы.

Скелдриг молчал, он больше не мог терпеть то, что его жизнью играют, как хотят.

– Молчи дальше и впредь, перед тем, как что-то сказать, подумай, иногда стоит засунуть свой язык в задницу, мой милый друг. А сейчас мы возвращаемся к Альвуру. Его ответ мне интересней, чем твоё нытье.

***

Солнце возвысилось над горами. Скелдриг повернулся к Илине и, глядя в её уставшие от бессонной ночи, глаза сказал:

– Пора – он протянул свои руки к Илине и прижал её к себе.

Обнимая свою единственную любовь, фарфоровую ведьмочку, которая всё это время жгла его нутро, не давая покоя и сводя с ума, он поцеловал её.

Девушка прильнула ещё сильнее, не взирая на боль, которая снова возвращалась к ней. Она нежно гладила инквизитора по голове и впивалась в его губы. Казалось, она забыла, что именно этот человек принёс ей столько страданий, Илина не хотела отталкивать его, не понимая саму себя, она затягивала момент, пока мысль «Это всё же не Брайтон» не промелькнула в её голове. Тогда она резко поднялась, взяла в руки нож, который лежал рядом и сказала:

– Скелдриг, прощай навсегда, мой бедный обвинитель, обычная жертва судьбы, такая же, как и я. Ты не Зверь из Штенда, нет, сегодня ты был Скелдригом Гаем, одиноким воплощением непонимания и отрешённости от мира. Этот поцелуй был твоим.

– Прощай, моя любовь – чуть слышно выдавил из себя инквизитор.

Нож молниеносно блеснул в лучах солнца. Кровь хлынула брызгами во все стороны, оставаясь незаметными липкими пятнами на чёрном саване Харуда. Горло инквизитора расползлось, а голова запрокинулась назад. Он в ужасе хватался за шею, рефлекторно пытаясь унять кровотечение, хрипел, алый источник сил хлестал, заливаясь в глотку инквизитора. Он задыхался, во рту у него взбилась кровавая пена вперемешку со слюной, которая скользила по щекам и заливалась в нос. Илина спокойно наблюдала, за тем, как Скелдриг бьется в агонии, навсегда лишаясь солнечного света.

Колдунья чувствовала свободу от того страха, который окутывал её. Слёзы потекли по её лицу, она верила, что Брайтона ещё можно вернуть, но пережив всё, что было, она хотела остаться здесь, рядом со Скелдригом. В одночасье, монстр который истязал её, палач, обвинитель, Зверь из Штенда стал одним из призраков, который казался таким тёплым и родным. Она не хотела отпускать его, он был тем, кто просто не нашёл понимания в мире. Она плакала, сидя около тела, которое принадлежало Брайтону. Плакала, жалея то ли себя, то ли проклятого инквизитора. Она вспоминала прошлую ночь, когда он втоптал её в грязь и понимала, что это то, к чему она сама шла. Скелдриг такой же, как и она, он всегда добивался своего. У него было право на счастье, которое волей судьбы переплелось с ней.

Девушка рыдала, не останавливаясь. Она крепко прижималась к бездыханному телу, понимая, что плачет не по Брайтону, а по зверю, которого только что лишила жизни. Зверю, которого служба инквизиции, Роман Дорц и она загнали в клетку, откуда можно было выйти, только перегрызая глотки своим хозяевам. Жалость, гнев, отвращение, всё смешивалось в ней в непонятных чувствах. Колдунья била тело кулаками с криками, что ненавидит, а после целовала окровавленные губы и просила прощения за то, что встретилась на его жизненном пути, превратив благородного мученика в обезумевшего ублюдка, который погубил себя и свою жизнь в попытках лизнуть руку, до которой было не дотянуться. Словно дворовый пёс, он получил вместо еды камнем по рёбрам, и был оставлен погибать.

Время остановилось. Всё вокруг кружилось и терялось, как только девушка открывала глаза. Её дыхание сбивалось, она кашляла, давясь слюной, слезами и кровью. Совсем обессилев, Илина упала рядом и закрыла глаза. Она просто провалилась в небытие, где даже не понимала спит или умирает. Пришла в себя она уже около полудня. Колдунья не хотела даже вдаваться в подробности, сколько она пролежала в обнимку с покойным телом Брайтона, оплакивая инквизитора Скелдрига. Как только девушка смогла открыть глаза, она взяла нож и пошла в сторону храма. Колдунья шла медленно, сковываемая болью и слезами. Илина обнимала себя за плечи, пытаясь унять дрожь, которая ознобом накатывалась на тело. Её горло буквально горело от кашля.

Девушка брела по дороге в храм, крепко сжимая нож в руке. Она не знала, зачем ей туда идти снова. Продолжить начатое, чтобы добиться положительного результата, или погибнуть, найдя своё пристанище, будучи растерзанной послушниками, или же стать одной из них. Сознание мутнело, и колдунья не могла даже ухватиться хотя бы за одну мысль из своей раскалывающейся головы. Только её ноги ступали по твёрдым маленьким камням туда, где она должна была завершить свой путь.

Без времени и осознания, в её голове всплыли слова Левардье, которые он однажды произнёс вечером дома:

– Мы не выбираем, кем нам быть, мы только вольны принять тот факт, что рождены волками. Раз мы волки, то нам остается выбрать свой путь, по которому мы обязаны дойти до самого конца, иначе братья будут считать волка без цели слабым, презирать его и в конце концов сами отвернуться от своего же собрата. Быть волком, значит быть воином, который волен выть только тогда, когда его путь оказался неверным. Родившись волком, ты не обязательно им умрёшь. Есть те, кто умирал цепными псами, но и они шли своей дорогой.

Илина чувствовала себя волком, который шёл своей дорогой, без права ещё на одну ошибку, без права жаловаться или сожалеть, шёл вперед без претензий и надежды на счастье.

***

Темнота окутывала всё вокруг, только маленький кусочек света бился изо всех сил, чтобы не погаснуть, а в центре стоял огромный орган. Все мёртвые рядами тянулись в такт безутешной и яростной музыке. Сотни убитых, сотни убийц, сотни палачей и тысячи висельников. Все они тянулись, словно муравьи, со всех сторон темноты. Крепкая мужская спина виднелась перед органом, его руки умело и виртуозно двигались, с неудержимой злостью нажимая на клавиши. За органом сидел Брайтон, его лицо было искажено, он играл самую старую и яростную мелодию, которую когда-либо знал. «Эпитафия пирата» в исполнении мёртвого пирата звучала жестоко и неудержимо, некая ирония прослеживалась во всём этом, своей игрой Брайтон изливал всю боль, которая скопилась в его сердце.

Все заточенные здесь понимали, что единственный способ покинуть вечную темноту только что ускользнул от него. И пусть в этом месте никто никогда не чувствует ни боли, ни страха, ничего, что присуще живым, все понимали насколько сильно пирата разрывает изнутри злость, отчаяние и обида. Его искажённое болью и злобой лицо, пустые глаза, в которых у живых в такие моменты блестят слёзы. Всё это дополняла яростная и в то же время полная отчаяния музыка, которую Брайтон со всеми эмоциями выплескивал, ударяя пальцами по клавишам органа.

Некий акт прощания, вот на что было это похоже. Пират навсегда прощался со своей любимой, которая увела не того, прощался с самим собой, понимая, что Пиранья Брутц больше никогда не сможет бороздить океаны и моря, рассекая водную гладь. Всё, что так любилось ему, больше никогда не приобретёт прежний смысл, оставив только горестный отпечаток в памяти, который со временем исчезнет навсегда. Завеса поглотит его, как это сделала с остальными, стерев их образы и личности, превратив в тех, чей удел просто быть, а вместе с тем завеса заберёт и последние воспоминания об Илине. Она исчезнет из памяти, и пират больше никогда не сможет даже представить её лица.

Прощание – один из самых тяжёлых моментов. Именно в эти доли секунд, каждый отдает право на счастье во власть судьбы, которая перепишет или вовсе зачеркнёт мгновение. Безропотное прощай, своеобразное согласие на то, что больше ты не являешься хозяином своего я, разрешая жизни вновь и вновь заворачивать тебя в круговорот. Когда оба говорят прощай, они мысленно готовы принять это, в надежде, что увидятся вновь. Когда же только один произносит это слово, он берёт всю тяжесть за обоих только на себя, решая, будет ли место новой встрече.

Последний вой

Главной исторической отметкой развития страны является первое собрание Верландского Конклава, которое проходило в открытом поле недалеко от деревни Лессая. В собрании участвовали всего семь колдунов и король Медрик. После собрания правителем и было принято решение выделить отдельный замок для магического состава страны. Конклав занял уже действующую полуразрушенную крепость, которая носила название «Волчья гора». Вокруг этого замка в дальнейшем и возник город Алько, где расположился центральный Конклав западных земель.

«История Верландии». Глава 117 параграф 4.

Много дней прошло с отплытия корабля «Месть Короля и Королевы», Шоан и его братья не раз возвращались в родные края. Их путь от Стэмлина до леса и обратно уже был обычным и невыносимым. Чёрные волки и сегодня лежали на камнях под причалом, наблюдая за суетой жителей. Вдруг глаза всех пятерых остекленели.

– Шоан, ты слышал, что сказал Долон? – громко воскликнул Святовеж.

– Да, она появится там вечером, мы успеем! – Шоан оскалился.

– Мы долго ждали. Это идеальная возможность – вдохновлённо сказал Мерикл.

– Мы будем следить. Нападём утром, когда их разум будет уставшим, а внимательность притупится, – произнёс Шоан, – а теперь в путь!

Пятёрка обернулась людьми. Они медленно пошли через порт туда, где должна была появится дочь Сколльи. Их путь был почти окончен.

***

Сильный ветер обдувал со всех сторон, Левардье устало смотрел вдаль. Корани и принцесса медленно опустились на пожухлую, сухую траву. Трансгрессировка выкинула их не там, где планировалось. Волк всячески пытался сориентироваться, где они сейчас находятся. Вдалеке он разглядел чёрные клубы дыма, тонкой ниточкой тянувшиеся в небо.

– На горизонте дым.

– Мы пойдём туда? – поинтересовалась волчица.

– Да. Нам нужно сменить эльфийские наряды. Там узнаем, в какой части страны мы находимся. До деревни идти всего часов шесть.

Девушки молча поднялись на ноги и послушно отправились за волком. Левардье шёл быстро, он не мог медлить с докладом Дженетиве, на кону стояла государственная безопасность. Промедление грозило долгой и затяжной войной с тяжёлой оккупацией. Эльфы были намного лучше подготовлены к войне. Только вот к какой…

– Валерана, объясни, как твой народ ведёт войны. Раньше они не вступали в конфликты, особенно после эпохи раскола.