Штурм России

– И еще… Я звонил на новое место работы – снова начал врать Сирманн, да настолько неправдоподобно, что поразился сам, – At my new work, they told I will be excepted 2 weeks later, сказали, Россию посмотрите пока. And I made a decision… to take a trip in Vladivostok with you. Never being there. I would… (На моей новой работе. Они сказали, я буду нужен через две недели. (Россию посмотрите пока) И я решил, слетаю тоже во Владивосток, никогда там не был. Я бы… /англ./)

Буря чувств не замедлила себя ждать:

– О чудесен! Яхве все видит и… lead us (ведет /англ./), майн друг! – и он бросился обнимать Густава

– Хорошо, я тоже рад, – выдохнул Сирманн, слушая, как трещат ребра, – Только сейчас я хочу принять душ и поспать.

– Учи русски, помогай… – бормотал, топя его в объятьях, Гёйсе.

Эту обструкцию прервал довольно тихий, но настойчивый стук в дверь. Пюйкеннен отстранился и, бросив удивленный взгляд на своего спутника, пошел открывать. Густав отрешенно повернулся к двери и взглянул на своего спасителя от удушья и переломов: В открытом проеме горела звезда ночных рандеву и валютных баров по имени Наташа. Белокурая невинность, на которой негде было ставить пробу, была явно довольна произведенным ей эффектом. Простенькое синее платьице, белые чулочки, чуть-чуть помады и – опа! – Открывший двери бюргер стоит с отвисшей челюстью, а второй, у стены – совсем помялся, едва дышит, бедняга. Лямур творит чудеса!

– Я к вам, святой отец, – проворковала Наташа, с видом грешного ангела, явившегося на исповедь. Ее «продюсер», как его было принято называть, или просто Вова Зубатый, сообщил, что в номере остановились похотливые проповедники, которые уже в холле, едва появившись в гостинице, стали всем показывать на пальцах, что им нужно в этот долгий вечер. Поэтому, начинай сама, а дальше пришлем Верку, и, если потребуется, еще кого-нибудь. Главное, найди, где у них деньги. Тебе – честно – 10 %. Эх, Вова, Вова, за 10 % паши сам, а сегодня делить буду я.

Однако, Гёйсе, не будучи глубоким знатоком женской натуры, истолковал все совсем иначе. Визит неожиданной гостьи в столь поздний час, а тем паче обращение «святой отец», он отнес к явлению божественной Воли и решил, что эта скромная девушка станет первым звеном в прочной цепи русских последователей финского бога Яхве. Он восхищенно потер рукавом висящий на груди значок и отступил от двери, приглашая гостью внутрь. Битва титанов началась.

Наташа прошла в номер, и, бросив полный обещаний взор на Густава, присела на краешек кровати:

– Меня зовут, Наташа, господа.

– О, Наташа! – радостно воскликнул Гёйсе, мысленно натягивая на голову этой монашки клобук, – Кто ви бить?

– Вы так хорошо говорите по-русски, – не отвечая на его вопрос, наигранно удивилась Наташа.

– М-м-м! Майн друг – о-кей, учитель по-русски, я – найн… О! – и он вежливо склонился, вспоминая русскую фразу, – Мени зови святей отец Гёйсе Пюйкеннен.

Добрый вечер, – осипшим голосом откликнулся Сирман, осторожно набирая в легкие воздух.

– Как хорошо у вас, – сообщила Наташа, обводя глазами фронт предстоящей работы, и неосознанно похлопала при этом по кровати. Отец Гёйсе понял все без слов, и с готовностью присел рядом.

– Do you know, – начал он долгий и тернистый путь возвращения заблудшей души к царству света, – что мире есть a lot of unanswerable факт!? For example, when Мария and Абрам… делай Иисус, Абрам has been loving Мария from distance `cause He`s been watching them! (Знаете ли вы… (что мире есть) много необъяснимых (факт)!? Например, когда (Мария и Абрам… делать Иисус, Абрам) любил (Мария…) на расстоянии, потому что Он наблюдал за ними. /англ./) – И он обернулся с Густаву, чтобы тот помог с переводом.

– Необъяснимый факт, когда кто-то наблюдает за тем, что делают Мария и Абрам, со стороны, – произнес тот, не заботясь о смысле.

«Да они действительно извращенцы», – подумала видавшее на своем веку всякое дитя порока, – «один, значит, будет смотреть, а другой в это время…» Однако Гёйсе вдохновенно продолжал:

– It was two thousands years ago! Nobody can do it until! Why? О, я – ответ! Because Яхве is a God! Он тоже… дружить Мария distance (Это было 2 тысячи лет назад! С тех пор никто не смог сделать так! Почему? (О, я – ответ!), Потому что Яхве – Бог! (Он тоже дружить Мария на расстоянии, /англ./), – запнулся Гёйсе, пытаясь подобрать нужное слово. Густаву опустил подробности и вновь перевел просто:

– Это было очень давно, и Яхве тоже дружил с Марией издалека.

– По интернету что ли? – простодушно удивилась Наташа, слегка заинтригованная таким началом.

– По Святая Книга! – торжественно произнес Гёйсе. Он поднялся и вскинул указательный палец вверх. Теперь его взгляд пылал, и весь он как будто вырос, стал величественным и могучим. – Я есть показать! – И он ринулся к сумке.

«Он будет делать это со мной на книге» – мелькнуло в голове у ночной бабочки. В это время Густав скрестил руки на груди и присел на табурет: происходящее стало приобретать интересный оборот.

– Святая книга, святая книга, – пел Гёйсе, копаясь в сумке, – Ага! Here`s a lot of (Есть много, англ./) интерестний Святая Книга, – продолжил Пюйкеннен, возвращаясь к представительнице паствы. Наташа в это время не сводила взгляд с толстого томика, пытаясь понять, не слишком ли сильно будет у нее после всего этого болеть спина, – Но люди – нет время: too many words, rules, устать читай, take a lot of time. But actual preacher have to use a… ясык! (Но люди- нет время): слишком много слов, правил, (устать читай), отнимает много времени, поэтому настоящий проповедник должен использовать… (ясык). /англ./) – И он открыл рот, при этом поболтав кончиком языка между зубами.

– У людей нет времени, чтобы тратить его на книги. А потому, чтобы не тратить много времени, настоящий проповедник использует свой язык, – констатировал Густав. Гёйсе в этот момент облизывал губы и демонстрировал достоинства своего языка.

«Вот это святоши!» – даже слегка брезгливо подумала путана.

– Have to use a ясык, to make you верить. One man не верить Яхве, he said (Должен использовать (ясык), чтобы заставить вас (верить). Один человек (не верить Яхве), он сказал…/англ./): «Я иметь мама! Я иметь жена!, – неожиданно затараторил Гёйсе по-русски, – Я иметь баран! Почему Яхве? Я всех иметь без Яхве!»…

– Ну, нет!, – вдруг прервала его тираду Наташа. Она вскочила с кровати, и по всему было видно, что слова Гёйсе ее серьезно задели, – За кого вы меня принимаете?! Может, вы там у себя, за границей, и делаете все это, но я с вами после барана не буду! Понятно? Мне это, может, неприятно! Меня сейчас вообще стошнит, – добавила она и, действительно, с трудом сдерживаясь, пулей вылетела из номера.

В комнате воцарилась тишина. Проповедник с раскрытым на полуслове ртом и поднятой вверх рукой удивленно замер. Он не мог понять, что же так обидело его первого слушателя в этой большой перспективной стране. Он вопросительно обернулся к Густаву, но тот только пожал плечами, так и не успев перевести гостье все тонкости финской проповеди. Медленным шагом Пюйкеннен вышел в коридор и слабо, безнадежно крикнул:

– Наташа?, – однако той и след простыл. К слову сказать, эта история произвела на нее такое сильное впечатление, что она в тот же час собрала свои вещи и, выплатив откупную Зубатому, покинула город. Теперь она, возможно, верная супруга и мать двоих очаровательных малышей, живет в каком-нибудь провинциальном городишке, но что мы можем с уверенностью утверждать – она больше никогда в жизни она не взяла в рот ни кусочка баранины.

Кристальнейшей души человек, никогда не мысливший ничего дурного, Гёйсе Пюйкеннен стоял посреди пустого коридора и печально смотрел вдаль. В эту минуту он являл собой скорбное и жалкое зрелище. На глаза ему навернулись слезы, все лицо его стало серым, и возле переносицы возникли две трагические морщины. Он словно прибавил в возрасте десять лет и потерял в росте десять сантиметров. Библия выпала из его рук на мягкую дорожку. Святой отец был чудовищно расстроен произошедшим. Он стоял и всхлипывал, глядя вдаль, пока через пару минут не появился Густав, и не увел его в номер. Спустя некоторое время они, не разговаривая, улеглись на кровати, и вскоре их поглотил неспокойный московский сон.

IV. Ход конем.

«Та-а-ак…Он прилетел в Шереметьево.

И не один, а с сопровождением.

Срочно выясните личность этого второго

и объясните мне, что происходит?!

Сам идет к нам в руки? Подозрительно. Не стоят ли

за всем этим эстонские спецслужбы?..».

Полковник Сергей Матвеев, руководитель Следственного управления ФСБ.

Вещие сны – миф или реальность? – такой оригинальный заголовок, набранный шестым петитом, украшает одну из полос популярной бульварной газеты, которую мы читаем по дороге на работу. Нам недалеко до тридцати, и мы внимательно читаем газету: рядом с нами пыхтит уже отжившая свое бабуля, и когда вагон покачивается, она испуганно хватается за поручень. Бабуля наивно ждет, когда освободится наше место, но нам ехать до последней. А газета между тем сообщает:

В самом центре Африки, под большим баобабом, до сих пор живет первобытное племя Масаи. Согласно фотографиям со спутника, они собирают коренья и с удовольствием едят сырое мясо, а по большим праздникам прыгают через костер. Их жизнь беззаботна и предсказуема, они в точности знают, будет ли в этом году в Экваториальной Гвинее снег, и когда, наконец, мусульмане и евреи станут добрыми друзьями. Считается, что Масаи разгадали тайну сна, и таким образом постигли будущее. Сон для них – куда больше, чем просто возросшая активность мозга накануне пробуждения.

Каждое утро дети племени приходят к старому морщинистому вождю и рассказывают ему свои сны, а вождь и другие старейшины племени внимательно слушают и объясняют детям, что может означать лев с черной гривой или банан со вкусом манго. Они учат детей управлять своими снами. «Управляя сном, ты управляешь своим будущим, – говорит вождь, – если падаешь с пальмы, представь, что трава внизу мягче страусиного пуха, если на тебя нападает крокодил, кусай крокодила первым. Побеждая во сне, ты можешь ничего не боятся в реальной жизни». Вдохновленные полученной информацией и пытаясь припомнить, что же снилось нам сегодня ночью, мы покидаем вагон.

Интересно, смог бы объяснить мудрый вождь Масаи, что значил удивительный сон, который привиделся Густаву Сирманну лунной русской ночью, первой из тех, что он еще встретит на этой чужой земле?

Цветной калейдоскоп рассыпался и, отражаясь в шести зеркалах, вновь соединялся невероятными группами. Радужные пятна пыхтели и били друг друга боками, все фигуры были вычурными и напоминали странные и враждебные цветы, которые даже пчелы облетали стороной. Их гудение, медленное и тягучее, как мед в сотах, вскоре заполнило весь эфир. Однако в тот момент, когда Густав ожидал уже увидеть полосатое брюшко и мохнатые лапки, чтобы вскинуть руку и крикнуть: «Привет, пчелка!», он понял, что это гудит грузовик. Двигатель, дававший 350 лошадей, не меньше, теперь находился прямо под ним и пучил воздух двуокисью углерода.

Сам Густав сидел рядом с водителем в не очень чистой кабине. За окном полз знакомый редколесный пейзаж. Солнце, желтое и влажное, словно вымытое золотое блюдце, катилось над кронами деревьев со скоростью километров 20, вместе с автомобилем. Дорога, а точнее колея, вела на съемочную площадку. В раскрытое окно дул свежий морской воздух, продувая душную кабину насквозь, теребя воротник рубашки и разбрасывая по лбу челку. Море находилось совсем рядом, буквально за деревьями, и иногда виден был то тут, то там его синий лоскут с далекими белыми барашками.

Лагерь, в котором жила съемочная группа, белел выгоревшими крышами фургонов. Между ними передвигались полуголые загорелые люди с добрыми, как у чеширского кота, улыбками. Они именно передвигались, потому что ходьбой эти странные движения назвать было нельзя. То по диагонали, то прямо – по шахматным правилам. Чуть в стороне расположился автобус: передвижной комплекс с аппаратурой, рядом – на автомобильной раме с широкими колесами – кран с корзиной для оператора.

Все повторялось. Бывает так, что где-то за пределами сна ты понимаешь: неправда, иллюзия, но краски и образы настолько реальны, что все, кажется, происходит на самом деле.

Водитель машины, кучерявый и желтозубый, сигналил, приветствуя всех вокруг, взмахивая в окно красной рукой. Густав тоже улыбался, скорее из вежливости. Перед ним вдруг, прямо по лобовому стеклу, поползли строки, которые он увидел в какой-то местной газете: «…почти вся съемочная группа из России. Исключение составляет лишь один наш соотечественник – настоящий профессионал, который приглашен с Государственного телевидения в качестве консультанта. С его помощью программа, конечно, приобретет завершенный вид и получит художественный смысл…»

Машина остановилась, зашипел воздух в тормозных цилиндрах, и Густав спрыгнул на землю. Он шел на свое рабочее место, в автобус, подчиняясь общим правилам, принятым в этом сне, прямо, строго направо, по диагонали, еще две клетки и он уже рядом. Вот – маленький стол, на котором громоздились монтажные контроллеры, а сверху висели мониторы. Один из них работал постоянно, на нем бежал тайм-код прямого эфира. Щелчок. Еще раз.

Он снова шел на рабочее место и смотрел по сторонам на знакомые лица охранников, рыжего техника и упитанного мужика из режиссерской группы. Он шел, осознавая, что он не должен быть здесь, что здесь – сейчас самое опасное место. Две клетки вперед… Его, конечно, уже хватились, ему звонили, но он отключил телефоны. Одна направо…Может, к нему даже приезжали домой, но так и не нашли. Две по диагонали. Вокруг улыбки и улыбки, но уже не такие добрые. Когда он превратится для них, или уже превратился, из просто не пришедшего пару дней на работу сотрудника, не самого важного, без которого вполне можно обойтись, в человека, которого будут искать беспрестанно, методично, проверять каждый след, который он мог оставить? Сколько времени у него есть, чтобы бросится отсюда стремглав, пока его не схватили? Тяжелое чувство охватило Густава, но он продолжал двигаться, как и все остальные, по странной закономерности, управляемый свыше неведомыми и могущественными игроками, разыгрывающими эту партию. Его охватило неприятное чувство, он вдруг понял, что от него ровным счетом ничего не зависит и его фигура может быть в любой момент разменяна.