Белая Рать

– Так что давай, вылезай из угла. Пусти стужу в голову и расскажи спокойно, с чего это ты вдруг супружницу в колдовстве винишь. Расскажи все, как есть. А там, глядишь, разберемся в чем дело.

Позади Пересвета кто-то кашлянул. Не успел ратник обернуться, как заискивающий голос спросил у него:

– Ну что?

Как оказалось, вслед за Пересветом в дом вошла парочка коренастых мужиков, отличных друг от друга лишь по цвету порток, а вместе с ними он… сухой старик с вилами.

– Не ведьма? – полюбопытствовал старик.

– Нет, не ведьма.

– А Глеб? Может быть это Глеб упырь?

– Нет.

– Так может малая? Малая-то с нечистым якшается?

– Нет.

Старик тихонечко взвыл. Уголки его дрожащих губ потянуло к земле. Он бросил вилы и резким шагом двинулся прочь из избы. Один из мужиков, было дело, попытался остановить его со словами: «Володь, ну ты чего?», – но старик в ответ крепко боднул его плечом, послал всех присутствующих к чертовой матери и выбежал на улицу, прикрывая лицо руками.

– Не веришь мне? – спросил Глеб.

– Я верю, – честно ответил Пересвет. – Я верю, что тебе показалось, что твоя жена ведьма. Такое сплошь и рядом, ты уж мне поверь. Помню, случай был. Мужик обвинял тещу в том, что та псоглавица. Мол, псиной воняет и гавкает постоянно. Ну и что ты думаешь? Выяснилось, что она не гавкала, а кашляла. А псиной воняла из-за того, что купила у цыган шапку, которая на поверку оказалась не бобровой, а…

– Так значит, не веришь?

– Глеб, завязывай.

– Я понял! – пастух недобро улыбнулся. – Ты с ней заодно. Вы все с ней заодно.

Ничто так не бодрит обстановку, как нож, приставленный к горлу ребенка. И как это бывает в таких ситуациях, все дружно пригнулись, вытянули руки ладонями вперед и затянули: «О-о-о!».

Сталь ножа коснулась детской шеи. Глеб был настроен серьезно.

Девчонка, маленькая, хорошенькая, послушно застыла, открыв рот в беззвучных рыданиях. Слезы градом, сопли оползнем и слово «мама», кое-как выдавленное сквозь животный ужас – вот и все, что она сейчас собой представляла.

– А я ей дочь не оставлю, – сказал пастух, еле удерживая себя от истерики. – Будь я проклят, если я ей дочь оставлю. Я ее убью. И себя убью. И перед богами чист останусь, потому как по совести поступил.

– Стой!

Вот и вся чертовщина, – подумал Пересвет. – Мужик-то сумасшедший.

Повторить эту мысль вслух стало бы чревато, и потому он сказал:

– Верю! Я тебе верю! И вижу теперь, что ты не шутишь.

– Да что ты говоришь, ведьмин прихвостень? Уверовал?

– Уверовал, Глеб, уверовал! Прямо вот чувствую. Что-то в ней сидит недоброе, – Пересвет кинул на хозяйку дома презрительный взгляд. – Ну что ты, ведьма, довела мужика?

– Довела, Пересвет Лютич.

– У-у-у, зараза!

Ратник погрозил женщине кулаком и осторожно, без резких движений, двинулся к столу. Когда он подошел, между ним и безумным пастухом осталось чуть меньше пяти шагов.

Глазом, невидимым Глебу из его угла, Пересвет подмигнул женщине. Мол, делай, как я скажу.

– Да только и ты меня, Глебушка, пойми. Не могу я ее прямо здесь зарубить. Без суда-то.

– Почему?

– Так не раскалывается она, падлюка, – Пересвет вдарил тыльной стороной ладони о другую ладонь и указал на хозяюшку. – Смотри, какова. Стоит вся из себя такая, дескать, переживающая. Как будто бы и не ведьма вовсе.

– И что? Ты же сам сказал, что чувствуешь…

– Так мало ли что я чувствую? Ты представь, Глеб, что будет, если Рать начнет девок казнить за то, что кто-то что-то почувствовал? Это что ж тогда случится?..

…знамо дело что. Чума, паника, голод. И до кучи отборные страхолюдины, которых никаким на свете приданым замуж не сплавить. Святая Инквизиция в этом преуспела.

– Я ее с собой в Старый Порог заберу. Натопим смолы, наточим колы, вопросы каверзные подготовим. Мало-помалу, да расколется, стерва. А уж тогда и казним ее добрым людям на потеху.

– Тогда уводи ее! – закричал пастух. – Уводи ее из дома сейчас же! И чтобы духу ее здесь больше не было!

– Именно так я и поступлю, – согласился Пересвет. – Вот только сперва горло промочу, а то пересохло. Эй ты, ведьма! Ну-ка напои меня перед дорогой!

– Сию минуту, Пересвет Лютич.

Услужливая и суетная, женщина кинулась к крынке с молоком.

– И смотри там…

– А? – женщина замерла.

– Не трави меня!

– А, ну да. Как это я сразу не сообразила. Не буду травить, Пересвет Лютич, не буду.

– И еще…

– А?

Снова замерла. На этот раз, уже будучи готовой плеснуть молока в березовую чашу.

– Убери это убожество. Есть у тебя посуда побогаче? Глиняная, например.

– Есть, Пересвет Лютич, есть.