Алина и Марта, любимые подружки

– Ничто. Пока-пока, – стала обижаться М.

– Ты сумасшедшая? Марта, в чём дело!

Алина догнала её, когда Марта забирала вещи из аудитории. «Давай расскажу, мне есть, что сказать», – просила она подругу, и Марта аккуратно села на ступеньки, её тряпичная сумка развалилась.

– На самом деле, не знаю, как сказать… Я сегодня поняла, что перестала учиться, и у меня вдохновение перекрыто. Я уже не наблюдаю никого и ничего не могу перенять, понимаешь? У меня в голове одни шаблоны: вот «простой человек», типа рабочий, слесарь он или кто. Да блин, я даже не знаю, кто это, что это значит – как я могу играть его жену, любовницу, простую бабу, феминистку, наркоманку, кассиршу – я не знаю. Мне хотелось похожих ролей раньше, чтобы на меня было похоже, но это тоже какой-то шаблон, который всё ценное в голове подавил. И у меня плохое чувство есть, что у нас в мастерской никто этого не видит, все играют хрен знает что. У нас курс роботов каких-то, все техничные, но я даже не знаю, у кого смотреть игру нешаблонную.

– Понятно. Наверное, я не знаю. Мне не нравится, что мы как будто ненавидим друг друга. Как можно тогда что-нибудь делать. Артём талантливый, смотри у него игру без шаблонов.

– Да нужно на других людей смотреть, понимаешь, у Артёма и у нас всех одни и те же ошибки, потому что мы только друг друга и видим. И ещё противно, что все как бы уже, ты знаешь, спали со всеми, и круг немножко узкий такой… Эти наши – если хотят сыграть мужика из Тулы, то они по телеку его увидят и превратят в актера из ГИТИСа, это же просто …. – У Алины соскакивал голос почти до пения, а глаза краснели. – Эти мужики получаются у всех как в советских фильмах, рабочий класс, но блин, где это сейчас видно, они что – такие же? Крестьяне, НЭП, шестидесятые, и дядя Юра, который у нас чинит свет? А студенты? Я видела Мишу и его друзей, там, на дне рождения – и меня схватило просто, они – никакие. Но как это сыграть?! Нужно брать их и превращать во что-то! Надо же каждую чёрточку усваивать и приделывать её к образу, но блин – это даже мне сейчас интересно, а завтра нет, завтра мне надоест на других смотреть! А как я себя изменю? Всех полюблю на свете, чтобы всех наблюдать внимательно? Как можно вот этих никаких ребят полюбить, хотя жалко их, но… ёёё, я не знаю! – Алина опустилась в кресло.

– Так всё, хватит, Алин, ты очень серьёзная моя Алечка, это странно даже как-то…

– Даа, а надо странно! Уже не надо нормально, надо странно! Я уже не могу вариться в нашем этом соку, Марусь! Я позову Мишу и, может, ещё каких-то людей посторонних и, пожалуйста, давай попробуем, чтобы они вот получились самими собой плюс то, что мы именно для каждого из них придумаем – и чтобы не похожи были ни на кого во-о-бще!

– Да, а потом мы просто скажем «Миша, до свидания» и ничего на этюдах не покажем… Потому что ты понимаешь, какая это ё-моё ответственность, я не умею работать с нулём, я сама ещё почти что ноль!

– Но это же не совсем ноль, я вот сегодня увидела у Миши пластику, которую можно использовать, и так у каждого из них – кто-то сидит на стуле как другой не умеет, кто-то в кофте дурацкой закутался и ржёт, ну правда! Если начать их запоминать, и если они на сцене будут такими же, только будут ещё что-то делать, ну и там будет драматургия, – то всё! – и улыбка уже подбрасывала Алинины брови. – И мы сможем материал подобрать, когда поймём, что из них получается, тогда как раз правильно, да? Я имею в виду, правильно, что сначала человек, потом уже пьеса, которая ему подходит… И мы будем искать общее для всех, или делать серию этюдов про каждого… Надо только искать людей, про которых вообще мало всего есть, как будто их в кино никогда не было, и в театре не знают, как их играть…

Потом они посвящали в свою идею Игорь Васильевича, друзей и знакомых спецов. И если девушкам предлагали на кого-то обратить внимание, кого-то приводили – они не отказывались, смотрели внимательно, старались найти хотя бы несколько слов о каждом человеке для своих блокнотов.

Миша-то согласился работать с ними и чуть не утонул в этом согласии, настолько показалось, что вдруг решились все противоречия. Но впереди-то была каждодневная работа над решением этих противоречий, над тем, где говорить да, где говорить нет, как и кого любить – в общем, как всё пересобрать в новых счастливых обстоятельствах.

А у Алины теперь были такие ощущения во сне: какой-то порог, баланс на краю окна или пропасти. На секундочку испуг, но сразу воспоминание, какой покой недавно пришёл. А чувство пропасти всё равно не уходит, только это уже не страх. Она качается туда-сюда, обеими руками держась за дверной косяк. Как нарастает панический приступ, заставляя задыхаться, так внезапно нарастало блаженство, сначала очень простодушное, как у пляжника под солнцем в шесть часов вечера, а потом трепетное: там и ужас, и предвкушение счастья. Его, наверное, чувствовали библейские герои, когда понимали, что разговаривают с Богом и получают от Него все необходимые силы, чтобы исполнить пророчества.

Тут Алина вскочила: ей вроде бы потом снилось, что её глотает крокодил. Она устала от какого-то калейдоскопа и уже проваливалась. Но вот особенное ощущение: во всём сне было дикое богатство всего, и оно утомительно, только если всё разбросано, не едино. В общем, было здорово, было озарение, но надо ещё поспать, чтобы прийти в себя. А потом подумать.

Но и на утро гудение свободы и богатства было отчётливым и пугающим. Как будто в душном и занавешенном помещении убрали шторы и открыли окно, и все звуки интенсивной жизни теперь слышны полностью, ну и, конечно, воздух, а ещё вид на гармоничные вдруг полугородские пейзажи с филигранными процессами и только удачными сочетаниями многочисленных красок и линий. Значение и красота буквально всех и вся резали Алине глаза, она этого пока боялась и нежилась в необычном состоянии, – это была такая победа и свобода, как в далёком детстве, когда отец подбрасывал в воздух и неизменно ловил: там были и полёт, и надёжные объятия. Алина скоро станет звать новую свободу «свободой выбора ролей», ведь тяготивший её собственный характер, какой бы он ни был, ослабил хватку, и она теперь могла чуть не в каждом видеть событие, увлечься и помечтать о каждом и верить в реальность мечты.

А Марта болела, о ней беспокоились. Но когда она выздоровела, то Алина и Миша приехали к ней в гости, и все втроём отметили выздоровление. Это было в сосновой гостиной, пахло смолой, и щенок из приюта благодарил за приручение, обмахивая по-летнему открытые ноги и слизывая с Мишиных рук пот непривычного возбуждения, когда счастье привалило и проживается постоянно.