Поль Верлэн. Стихи избранные и переведенные Ф. Сологубом

Только чудом перевоплощения стихотворный перевод может быть хорош. Но чуду не стать правилом, и потому только отдельные стихотворения в случайных совпадениях творчества могут осуществить чудо. Переводы Сологуба из Верлэна – это осуществленное чудо. Ему удалось осуществить то, что казалось невозможным и немыслимым: передать в русском стихе голос Верлэна.

С появлением этой небольшой книжки, заключающей в себе тридцать семь переводов, выбранных не по системе, а по капризу любви из различных книг поэта, Верлэн становится русским поэтом. Вот примеры:

В полях кругом,
В тоске безбрежной
Снег ненадежный
Блестит песком.
Как пыль металла
Лазурь тускла.
Луна блуждала
И умерла.

Или другой – тоже классических стихов Верлэна:

Слезы в сердце моем, –
Плачет дождь за окном.
О какая усталость
В бедном сердце моем!
Шуму проливня внемлю.
Бьет он в кровлю и землю, –
Много в сердце тоски, –
Пенью проливня внемлю.

Не чувствуется ли в этих строфах, взятых почти случайно, именно того интимного оттенка голоса, который дает Верлэну совсем особое положение среди поэтов XIX века? Кажется, сам Верлэн заговорил русским стихом, так непринужденно, просто и капризно звучит он. Стихи приведенные повторяют подлинник с точностью буквальной. Но даже там, где нет ее и не переданы все оттенки подлинника, там нет желания останавливаться и придираться: так это хорошо само по себе, так похоже на Верлэна.

Плешивый фавн из темной глины,
Плохой конец благих минут
Вещая нам, среди куртины
Смеешься дерзко, старый плут,
Над тем, что быстрые годины
Нас к этим праздникам ведут,
Где так грохочут тамбурины
И где кручины стерегут.

И не странно ли, что в этом новом голосе иноземного поэта, присоединившегося теперь к хорам голосов русской лирики, звучит нечто бесконечно знакомое, близкое, как будто этот голос уже звучал в русском стихе-пушкинской школы? Это признак глубокой ясности и чистоты стиля, найденного Сологубом при этом чудесном перевоплощении.

В этой книге нет ни одного слабого перевода. Но подлиннее других мне показались переводы: «Nevermore», «Grotesques», «La Chanson des Ingenues», «Marine», «Она прелестна в свете нежном», «Лунный свет», «Слезы в сердце моем», «Beams», «Я в черные дни не жду пробужденья»…

В предисловии к переводам Верлэна Сологуб высказывает ряд мыслей о лирической поэзии, которые, впрочем, еще больше дают ключей к творчеству самого Сологуба, чем Верлэна.

«В поэтическом творчестве, – говорит он, – я различаю два стремления, – положительное, ироническое, говорящее миру да, и этим вскрывающее роковую противоречивость жизни, – и отрицательное, лирическое, говорящее данному миру нет, и этим созидающее иной мир, желанный, необходимый и невозможный без конечного преображения мира. Поэзия Поля Верлэна – конечно, ирония.

Всякий знает лирически нежное имя Дульцинеи Тобозской, прекраснейшей из женщин. Ее прелести затмевают красоту Елены Прекрасной и очарование небесной очаровательницы – Афродиты. Всякая Прекрасная Дама и всякая Невинная Дева – только небесные и земные лики Дульцинеи. Но не всякий сразу вспомнит иронически точное, в метрическую книгу занесенное имя Альдонсы, той самой дебелой красоты, которую нашел Санчо-Пансо, посланный в Тобозо к Дульцинее.

Для лирического поэта, как для Дон-Кихота, нет Альдонсы, – есть Дульцинея. Для иронического поэта, как для Санчо-Пансо, нет Дульцинеи, – есть Альдонса.

Самый редкий уклон, – и это – уклон Поля Верлэна, – когда принята Альдонса, как подлинная Альдонса и подлинная Дульцинея: каждое же переживание ощущается в его роковых противоречиях, вся невозможность утверждается как необходимость. В каждом земном и грубом упоении таинственно явлены красота и восторг. Ирония становится мистической».

Так определяет Сологуб конечное противоречие между голосом и реальной действительностью жизни поэта, написавшего и «Sagesse» и «Paralelement».