Узы Крови. Таежный рубеж
– На войне другому учат, Митя, – голос Вадима прозвучал резче, чем он хотел.
Воспоминания о войне, о том, чему там учили, всегда были болезненны, а сейчас, на грани, они ощущались как удар под дых. Мальчик немного поежился от его тона, но не ушел. Помолчал, ковыряя пальцем трещину в старой ступеньке, потом спросил тише, почти шепотом:
– Дядь Вить, а вам… плохо? Вы бледный какой-то… И руки у вас дрожат…
Вадим замер. Заметил. Конечно, заметил. От детских глаз ничего не скроешь.
– Устал просто, – соврал он, не поворачивая головы. – Жарко сегодня. Душно.
– А хотите, я вам воды принесу? Из колодца? У нас там вода холодная-холодная, ледяная прямо! Сразу легче станет! – с искренней готовностью предложил Митя, вскакивая.
Эта простая, детская забота на мгновение тронула что-то давно зачерствевшее в душе Вадима. Этот ребенок… он был единственным во всем поселке, кто смотрел на него без страха, без подозрения, с какой-то необъяснимой, чистой симпатией.
– Не надо, Митя. Спасибо. Я сам скоро пойду, – он попытался выдавить улыбку, но губы слушались плохо, скривились в какой-то гримасе.
Мальчик снова присел на корточки, молча наблюдая за его работой. Вадим старался сосредоточиться на выдергивании гвоздей, игнорировать слабость, тошноту и цепкий взгляд ребенка. Он взял новую доску, примерил ее к месту старой, гнилой, начал забивать свежие, блестящие гвозди. Раз… два… три… И тут, на очередном ударе, молоток соскользнул с гладкой шляпки гвоздя. Тяжелый боек с силой обрушился на пальцы его левой руки.
Резкая, острая боль пронзила кисть. Он вскрикнул, отдергивая руку, молоток со стуком упал на землю. Кровь тут же выступила из-под разбитых ногтей, окрашивая пальцы в багровый цвет.
– Дядь Вить! – испуганно воскликнул Митя, подскочив к нему. – Ой, кровь! Больно, да?! Сильно ударились?
– Ничего… страшного, – процедил Вадим сквозь зубы, зажимая ушибленную руку правой.
Боль была сильной, пульсирующей, но он привык к боли. Гораздо хуже было другое – запах. Запах его собственной крови. Густой, сладковато-металлический. Он ударил в ноздри, пробуждая внутри голодного, рычащего зверя. Жажда, которую он с таким трудом сдерживал все утро, взревела, требуя своего, застилая сознание красной пеленой.
Голова закружилась сильнее, мир поплыл перед глазами, горло сдавил знакомый спазм. Он почувствовал, как подкашиваются ноги, как неудержимое, чудовищное желание попробовать эту кровь – свою собственную – захлестывает его. «Только не здесь! Только не при нем!» – мелькнула паническая мысль. Он опёрся спиной о стену дома, пытаясь устоять, борясь с подступающей темнотой и этим омерзительным, почти непреодолимым искушением. Его трясло.
– Сейчас, дядь Вить, сейчас! – Митя вдруг сорвался с места и стрелой помчался к реке, протекавшей неподалеку. Через минуту он вернулся, неся в сложенных пригоршнях ледяную воду. – Вот! Приложите! Мне бабка говорила, от ушиба и крови холодное помогает!
Он осторожно плеснул водой на разбитые пальцы Вадима. Ледяной холод немного привел в чувство, помог отогнать дурноту, на мгновение приглушил рев жажды.
– Спасибо, Митя, – прохрипел Вадим, благодарно глядя на мальчика. Его искренняя, простая забота сейчас была важнее любых лекарств, якорем, удержавшим его от падения в бездну.
– Да не за что, – смутился Митя, но тут же снова посерьезнел, внимательно глядя на руку Вадима. – Ой… А кровь… она у вас уже почти остановилась. И рана… смотрите, она уже как будто затягивается… Прямо на глазах!
Вадим быстро отдернул руку, спрятал ее за спину, сердце упало. Черт! Регенерация! Он совсем забыл о ней в пылу борьбы с жаждой. Мальчик снова заметил. Слишком много заметил.
– Тебе показалось, Митя, – сказал он как можно тверже, стараясь придать голосу строгость. – Просто царапина. Несильный ушиб. Иди домой. Уже обед скоро, тетка заругает.
Но Митя не уходил. Он смотрел на Вадима своими серьезными, умными глазами, и во взгляде его было уже не только сочувствие, но и какое-то новое, пугающее понимание. Страх смешивался с любопытством.
– Вы не такой, как все, дядь Вить, – тихо, почти шепотом, повторил он слова, сказанные им несколько дней назад. – Совсем другой. Но вы… не злой. Ванька Косой и его дружки – вот они злые, они котят топят и собак камнями бьют. А вы – нет. Вы меня тогда защитили. И кошку с дерева сняли. И сейчас… хоть вам и больно было очень, вы не ругались, не кричали на меня.
Он помолчал, потом шагнул чуть ближе и почти заговорщицки добавил:
– Я никому не скажу. Про руку. И про то, как вы быстро заживаете. И про то, как вы на дерево за кошкой залезли, будто взлетели. Честно-честно. Это будет наш секрет. Ладно?
Вадим смотрел на него, и что-то в его душе, давно зачерствевшее, покрытое шрамами, оттаивало под этим чистым, доверчивым взглядом. Этот мальчишка… он видел его странности, его отличия, почти угадывал его тайну, но не боялся. Он верил ему. Доверял. И предлагал свою детскую дружбу, свое молчание как защиту. Это было опасно – для них обоих. Но отказаться от этого он не мог.
– Ладно, Митя, – сказал Вадим так же тихо, и впервые за долгое время улыбнулся почти искренне, хотя улыбка и вышла немного кривой. – Секрет. Наш с тобой секрет. А теперь иди. И будь осторожен.
Мальчик просиял, словно ему подарили самую большую драгоценность. Он кивнул и, бросив на Вадима последний, полный преданности взгляд, побежал домой. Вадим смотрел ему вслед, чувствуя сложную смесь облегчения, тревоги и странной, почти забытой теплоты. Одинокий мальчишка в глухом сибирском поселке стал его первым… союзником? Хранителем его тайны?
Вадим посмотрел на свою руку. Кровь уже полностью свернулась, от разбитых ногтей остались лишь едва заметные следы, боль почти прошла. Но шепот жажды внутри не исчез. Он лишь затаился до ночи. Ночь обещала быть долгой. И страшной. Охота была неизбежна. Но теперь, кажется, у него появился еще один стимул бороться. Не только за себя. Но и за то доверие, что светилось в глазах маленького, любопытного, но такого взрослого мальчика.
Глава 7: Лесные Знаки
Инцидент с Митей и хулиганами, а главное – хрупкое доверие, которое неожиданно возникло между ним и мальчиком, оставили в душе Вадима смешанные, горькие чувства. Он спас ребенка, поступил как… как должен был поступить нормальный человек. Но эта простая человеческая реакция лишь сильнее подчеркивала зияющую пропасть между тем, кем он когда-то был, и тем, кем становился теперь. И тем, кем его могли посчитать, заметь они слишком много.
Он снова почувствовал себя канатоходцем, балансирующим над бездной под пристальными, недобрыми взглядами сотен глаз. Вадим вернулся к своей рутине – тяжелая работа на лесопилке, редкие вылазки в магазин, починка ветхого дома. Но теперь он был еще более настороже. Он внимательнее следил за собой, за своими реакциями, за проявлениями силы, которую приходилось постоянно глушить. И с еще большим вниманием прислушивался к тому, что происходило вокруг, к тревожным шепоткам, к знакам, которые подавала тайга.
А происходило странное. Тревога, до этого витавшая в воздухе Кедровки неясным предчувствием, липким страхом перед неизвестностью, начала обретать более конкретные, зловещие очертания. Сначала об этом заговорили охотники, возвращаясь с дальних путиков и зимовий. Один за другим они приходили в поселок хмурые, злые, с пустыми руками или с мизерной добычей – парой рябчиков, тощим зайцем. Пропал соболь, исчезла белка, даже лось, казалось, ушел из здешних лесов.
– Ушел зверь, – хмуро бубнил в мастерской у Федора старый Егорыч, морщинистый, кряжистый мужик, всю жизнь промышлявший пушниной. – Совсем ушел. Чисто вымело. Куда – непонятно. Всю жизнь здесь хожу, почитай с малолетства, такого не помню. Будто мор какой на тайгу напал. Или… напугал кто зверя сильно. Так напугал, что он все бросил и удрал, куда глаза глядят. Следы видел – паника у них была, не иначе.
– Да ладно тебе, Егорыч, год на год не приходится, – отмахивался Федор Борода, пытаясь сохранить спокойствие, но Вадим видел, как напряглось его лицо – пушнина была важной статьей дохода для многих в поселке, включая его самого.
– Не год это, Федор, не год, – упрямо мотал головой Егорыч. – Я след зверя читать умею. Они не просто ушли. Они бежали. От страха бежали. От чего – не знаю. Но страшно им было. Очень страшно.
Потом и другие стали замечать неладное. Птицы вели себя странно – то замолкали все разом на несколько часов, погружая лес в звенящую, неестественную тишину, то вдруг срывались с места огромными, кричащими стаями без видимой причины, словно спасаясь от невидимого хищника. Волки, которые раньше изредка подходили к поселку зимой в поисках легкой добычи, теперь совсем пропали, даже воя их не было слышно по ночам. Зато лисы, обычно осторожные и хитрые, стали чаще появляться на окраинах, вели себя нагло, почти не боясь людей, таскали кур прямо со дворов среди бела дня.
– Не к добру это, ой, не к добру, – качала головой бабка Клавдия, столкнувшись с Вадимом у колодца. Ее маленькие, глубоко посаженные глазки сверлили его с нескрываемым подозрением. – Примета верная: зверь бежит – беда идет. Хозяин леса гневается, ох, гневается… Нарушен порядок! Чужие ходят, грешат!
Вадим слушал эти разговоры, эти перешептывания, и его собственная тревога росла, переплетаясь с чувством вины. Он вспоминал слова Ильича: «Зверь – он беду раньше человека чует». Что же такое они почуяли? Ту самую тварь, что оставила узловатые следы у зимовья Синицына? Или что-то еще? Может, они чуяли его?
И вой… Тот странный, не волчий вой, который он слышал уже несколько раз, теперь стал почти регулярным явлением. Он раздавался по ночам, далекий, но отчетливый, идущий, казалось, со стороны Черного ручья. Низкий, протяжный, какой-то утробный, он заставлял стыть кровь в жилах и поднимал дыбом волосы на затылке. Люди старались не говорить о нем вслух, но Вадим видел, как они вздрагивают, услышав его, как плотнее запирают двери и окна, как крестятся украдкой.
А потом снова объявился Лёшка Рыжий. Он буквально налетел на Вадима у магазина Агнии, глаза его горели лихорадочным, почти безумным блеском, сам он был взъерошенный, грязный, одежда порвана, руки дрожали.
– Соколов! Слышь, Соколов! Я снова видел! Ты представляешь?! Снова! Этой ночью! – закричал он, не заботясь о том, что их могут услышать.
Несколько человек, стоявших у крыльца, обернулись, кто с любопытством, кто с насмешкой, кто со страхом.
– Что ты видел, Лёшка? Успокойся, отдышись, – Вадим попытался отвести его в сторону, подальше от зевак.
– Огни! Синие! Там же, у Черного ручья! Яркие такие! Прямо над водой плясали! И гул! Земля под ногами гудела, как трансформатор! Точно тебе говорю! – он говорил быстро, сбивчиво, захлебываясь словами, размахивая руками. – Я близко подходил! Хотел посмотреть, что там… А оно как бабахнет! Не взрыв… а… как волна тугая! Звуком ударило! Меня аж на землю швырнуло! Еле уполз! Голова до сих пор трещит!
Выглядел он не столько напуганным, сколько дико возбужденным и злым на то, что ему не верят.
– Ты чего орешь, Рыжий? Опять нализался паленой? Или грибов каких в лесу наелся? – насмешливо окликнул его один из мужиков у магазина.
– Да не пил я! Клянусь! И не ел ничего! – взвился Лёшка. – Я видел! Оно там есть! Настоящее! А вы… вы все трусы! Сидите тут, дрожите! Боитесь правде в глаза посмотреть!
– А ну, цыц! Угомонись! – рявкнул подошедший сержант Петренко. Вид у него был усталый и злой. – Опять за свое? Я тебе говорил – еще одна жалоба на твои пьяные выдумки, и поедешь в район, на принудительные работы! Лес валить! Понял? А ну, марш домой! И чтоб духу твоего здесь не было!
Лёшка с ненавистью посмотрел на сержанта, потом на усмехающихся мужиков, потом на Вадима, ища поддержки, но не находя ее. Во взгляде его было отчаяние, обида и упрямство загнанного в угол.
– Я докажу… – прошипел он сквозь зубы. – Я всем докажу… Вы еще увидите… Вы еще попомните мои слова…
Он резко развернулся и побежал прочь по улице.
Вадим проводил его тяжелым взглядом. Синие огни… Гул… Звуковая волна… Что это? Природное явление? Выход каких-то газов, как он предположил сначала? Или что-то иное? Связанное с Хозяином Тайги? С той аномалией, центром которой был Черный ручей? Или… с Древними? Он вспомнил то синеватое свечение, которое видел сам несколько недель назад. Он тогда списал это на усталость или игру света. Но теперь… теперь он уже не был так уверен. Слишком много странностей происходило вокруг. Слишком много знаков подавала тайга.
Он зашел в магазин за хлебом и солью. Агния выглядела встревоженной, под глазами залегли тени.
– Опять этот Лёшка… – сказала она тихо, пока отрезала ему ломоть от каравая. – Совсем с катушек съехал парень. Или… правда что-то видел? У нас тут всякое бывает… Говорят, у ручья того место нехорошее. Блудное. Люди там и раньше терялись, и звери туда не ходят… А теперь еще и огни эти… Не нравится мне все это, Виктор. Совсем не нравится.
– Может, просто болотные газы? Или шаровая молния? – предположил Вадим, хотя сам в это уже не верил.
– Может, и газы, – пожала плечами Агния, но взгляд ее оставался тревожным. – А может, и нет. Ты сам-то как думаешь, Соколов? Ты человек пришлый, свежим взглядом смотришь… Да и замечаешь ты, поди, больше нашего. Вижу я. Веришь во всю эту чертовщину? В Хозяина? Или… в то, что это люди делают?
Она смотрела на него в упор, и ему снова стало не по себе от ее проницательности, от того, как близко она подобралась к его собственным сомнениям.
– Я верю, что дыма без огня не бывает, – уклончиво ответил он. – Если люди боятся и звери бегут – значит, есть причина. Какая – не знаю.
– Вот и я не знаю, – вздохнула она, протягивая ему сверток. – Но тревожно мне, Виктор. Очень тревожно. Будто беда на пороге стоит. Береги себя. Пожалуйста.
Вадим вышел из магазина с тяжелым сердцем. Тревога Агнии, отчаяние Лёшки, мрачные предупреждения Ильича, странное поведение животных, вой по ночам, синие огни, его собственная внутренняя тьма… Все это сплеталось в один тугой, удушающий узел. Лесные знаки были повсюду. И они явно указывали – что-то грядет. Что-то большое и страшное. И он, Вадим, волею судьбы или по чьему-то злому умыслу, оказался в самом центре надвигающейся бури. А жажда внутри него становилась все сильнее, требуя своего, отвлекая, затуманивая разум в самый неподходящий момент. Ночь приближалась. И охота была неизбежна.
Глава 8: Ночная Охота
Предчувствие беды плотным, удушающим туманом висело над Кедровкой. Оно ощущалось в затихшем лесе, в косых взглядах людей, в тоскливом вое собак по ночам. Что-то надвигалось из тайги, из распадка у Черного ручья. Но была и другая беда, та, что сидела внутри, скреблась когтями за ребрами, шептала ядовитые обещания в самые темные часы.
Жажда. Она вернулась не просто так – она обрушилась, как лавина, сметая остатки самоконтроля. Дни превратились в мучительное ожидание ночи, а ночи – в непрекращающуюся пытку. Тело ломило, кости выворачивало тупой, ноющей болью. Голова раскалывалась от напряжения и голода – не того голода, что утоляется хлебом, а другого, глубинного, требующего иного. Обычная еда вызывала приступы рвоты. Слабость была нечеловеческой – не усталость мышц, а истощение самой жизненной силы, будто тело пожирало само себя изнутри.
«Еще немного… еще одна ночь… и я сорвусь… Прямо здесь, в поселке… На глазах у всех…» Эта мысль была страшнее боли, страшнее самой жажды. Стать тем, кого они боятся. Подтвердить их самые дикие суеверия.
Борьба была отчаянной. Вспоминались слова Олены: «Контроль… Железная узда…» Пустые слова. Как контролировать то, что сильнее тебя? Медитация? Мысли путались, перед глазами плясали красные круги, всплывали картины Багрецовки – кровь, экстаз, холодные глаза Древнего. Работа до изнеможения? Тело отказывалось принимать пищу, силы таяли. Зверь внутри лишь злобно скалился в ответ на все попытки усмирить его голод.
«Я человек! Не тварь!» – эта мантра звучала все слабее, почти неубедительно на фоне воя инстинктов. Взгляд сам собой задерживался на соседской собаке, на курице… Хищная, оценивающая мысль мелькала прежде, чем удавалось ее отогнать с омерзением. «Нет… Так нельзя… Потеряю контроль – конец. Облава… вилы… костер… Или просто стану монстром, которого они ищут…» Выход был только один. Страшный, отвратительный, но единственный. Охота. Снова идти в лес. Убивать. Пить кровь.
«Только зверя… Только чтобы выжить… Утолить муку… Контролировать… Помнить… Я смогу… Должен смочь…» Решение далось тяжело, с новой волной боли и ненависти к себе. Но оно было принято.
Подготовка шла почти в лихорадке. Выбрана ночь – самая темная, безлунная, облачная. Выбрано место – далеко от Кедровки, на север, подальше от Черного ручья, в глухом, нехоженом лесу. «Никто не должен видеть». Нож – остро наточен. Топор – крепко сидит на топорище. Рюкзак – вода, спички, тряпье для перевязки – бесполезное, но привычка осталась. «Готов… К бою. С собой».
Кедровка уснула. Глухая ночь окутала поселок. Тенью выскользнуть из избушки. Тайга встретила плотной, влажной темнотой и тишиной, которая звенела в ушах. Двигаться быстро, бесшумно, как учили когда-то. Ноги сами находили дорогу между корнями. Инстинкты обострились до предела, превратив ночь в мир оглушающих звуков и запахов. Прелая листва, влажный мох, терпкая смола, грибная сырость – все било в ноздри с нечеловеческой силой. Писк полевки под корнями звучал как выстрел. Каждый шорох, каждый вздох ветра отдавался в голове. И сквозь это – низкий, вибрирующий зов изнутри. Зов охотника. Голод.
Долгий путь вглубь чащи. Подальше от людей. Слабость отступила, сменившись лихорадочным, почти болезненным возбуждением. Тело двигалось легко, уверенно, послушное древнему инстинкту. «Зверь… просыпается… Нет! Контроль! Держать!» Но как держать, когда каждая жилка требует добычи?
След! Крупный. Лось. Сохатый-одиночка. Запах – сильный, свежий, мускусный, ударил в ноздри, заставив сердце забиться быстрее, гулко, отбивая ритм погони. «Вот он… близко… Теплый… Живой…» Идти по следу, уже не таясь, быстрее, быстрее! Мир вокруг изменился – стал резче, контрастнее, цвета ночи – глубже. Видеть в темноте так, словно сама тьма расступилась – каждая травинка, каждый камень. Слышать учащенное биение сердца лося где-то впереди, чувствовать волны его животного страха.
Поляна. Залитая призрачным, мертвенным светом проглянувшей луны. И он – огромный, могучий, темный силуэт на фоне неба. Лось! Величественный хозяин этого леса. Он почуял опасность в последний момент, вскинул тяжелую голову с короной рогов, зафыркал, ударил копытом землю, напряг мышцы для прыжка. Но было поздно. Хищник оказался быстрее.
Прыжок. Полет тени. Удар. «Контроль! Помнить! Не отключаться!» Сознание отчаянно цеплялось за реальность, не давая туману забвения поглотить себя. Память сохранила страшные обрывки. Руки – «Нет! Когти!» – сжимающие могучую шею с нечеловеческой силой. Тошнотворный хруст позвонков. Горячий, густой, пьянящий запах крови, заполнивший все вокруг. Первый жадный, судорожный глоток – волна эйфории, силы, забвения прокатилась по телу, смешанная с омерзением и ужасом перед собой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: