Соседка (сборник)

Лена, уже привыкшая к такому распорядку, да и к тому, что Петр как муж в последнее время к ней несколько охладел – нет, любить и уважать ее как мать своего ребенка он не перестал, просто в их отношениях поубавилось пылкости, – спокойно отправилась в спальню одна.

Петр положил перед собой на столе стопку писчей бумаги, раскрыл блокнот с последними записями, и начал писать развернутую текстовку – как и просил редактор, – к первому снимку. Это был мастер-наладчик из тракторно-полеводческой бригады по фамилии Букашкин.

В любое другое время он бы еще раз просмеялся над этой забавной фамилией, тем более, что носитель ее был здоровенным, под два метра, мужиком с пудовыми кулаками, никак не похожим на букашку, и гаечный ключ, с которым он сурово позировал, в его кулаке был похож на игрушечный.

Но из головы Петра не шло видение: там, внизу, как раз под его квартирой, разгуливает сейчас в коротеньком халатике, обнажающем стройные, немного полноватые ножки, или уже лежит в постели, разбросав эти самые ножки, и возможно, думает о нем эта чертовка Тамара. И Петр, отгоняя эту соблазнительную картинку, тряс головой и кусал губы.

После долгих творческих мук, перебиваемых настырными эротическими видениями, он все же написал одно предложение: «Афанасия Букашкина, мастера-наладчика второй тракторно-полеводческой бригады совхоза «Путь Ильича», не зря называют «мастер золотые руки». И пошел курить.

Выйдя в подъезд он, как был в тапочках, спустился на первый этаж, задержался на секунду у обитой кожей двери Тамары и, оглянувшись по сторонам, припал к ней ухом, задержал дыхание. Из-за двери слышалось негромкое бормотание телевизора.

«Не спит!» – взволнованно подумал Петр, поднес было палец к кнопке звонка, но тут же отдернул его. Сбежал вниз, сел на лавочку у подъезда и трясущимися руками воткнул в рот сигарету, прикурил, ломая спички.

«Идти сегодня к Томе, не идти? – лихорадочно размышлял он. – Ах, как хочется!.. Но ведь так и попасться недолго. А вдруг Лена или дочь проснутся – в туалет там, водички попить, а меня нет на кухне. Хотя они обе знают, что он ходит курить в подъезд – не лезть же каждый раз в спальню, откуда и был выход на единственный балкон… Нет, так дела не делаются. Надо будет или командировку придумать на пару деньков, или просто остаться дома – фотографии делать, и прошмыгнуть к Томе средь бела дня…»

Вот, блин, проблема-то свалилась нежданная на его голову. Но отказываться от соседки, самой выбравшей его для романтических отношений, вовсе не хотелось.

Так ничего не решив и выкурив две сигареты подряд, Петр поднялся к себе. Дома было тихо, жена и дочь продолжали дрыхнуть – одна в супружеской постели, другая на диване в гостиной.

Петр снова уселся за стол, принялся за второе предложение текстовки к фотографии этого мордоворота Афанасия Букашкина: «За что бы он ни взялся этот мастер, все горит в его руках…».

Редактор наверняка поморщится и вычеркнет эту строчку. Ну и ладно, на то он и редактор. Интересно, а что он напишет взамен? Хотя куда интереснее, что сейчас делает Томочка. Продолжает его ждать у вполголоса бормочущего телевизора, или уже заснула?

Петр поглядел на наручные часы – пошел уже первый час ночи. А ведь точно заснет без него! Может, рискнуть, а? Вон же, выходил покурить, как обычно он всегда делает, когда работает ночами, никто из домочадцев и не ворохнулся, привыкли уже…

А коварное распаленное воображение между тем продолжало рисовать перед ним картинки, главными персонажами которых были он и соблазнительная соседка Тома. Да такие красочные и недвусмысленные, что Петра прямо за столом настигла мучительная и устойчивая эрекция. Эта мука становилась уже невыносимой и требовала немедленной разрядки.

И Петр, так и не взявшись за третье предложение, решительно отложил ручку в сторону, затолкал в карман спортивных штанов сигареты и спички, и снова пошел – как бы курить. «Минут за пятнадцать-двадцать управлюсь, – лихорадочно думал он, крадучись спускаясь по лестнице. – Для первого раза достаточно. А там поглядим…»

Он нажал на кнопку звонка у знакомой двери. И она почти тут же бесшумно распахнулась – Тома как будто все это время стояла в прихожей и ждала Петра.

Выглянув за дверь и, быстро осмотревшись по сторонам, она схватила Петра за рубашку и втащила его в прихожую, захлопнула за ним дверь. Тут же закинула ему теплые оголенные руки на шею, привстала на цыпочки и, прижавшись упругой теплой грудью с неожиданно твердыми сосками, впилась в губы. От нее исходил кружащий голову аромат – видимо, надушилась чем-то импортным. Во всяком случае, Ленка так одуряюще никогда не пахла.

Не прекращая целоваться, они мелкими шажками просеменили в гостиную и упали на раздвинутый диван (Петр успел самодовольно про себя отметить – «ждала таки!»). И только он навалился на Тому, как даже через шум в ушах от пульсирующей возбужденной крови расслышал шлепки босых ног там, наверху, в своей квартире.

Петр обмер: неужели дочь проснулась и пошла в туалет? Сейчас обнаружит, что на кухне свет горит, а его нет, и пойдет, разбудит мать. Хотя какая ей разница, на кухне он или нет? Может, просто забыл выключить свет, и ушел спать к матери… А если это не дочь бродит, а жена проснулась, а его нет? Выглянет в прихожую, а его и там нет…

– Ну, ты чего? – недовольно спросила Тома.

– Да так, ничего, вроде послышалось, – отдуваясь, прошептал Петр.

– Э, да у тебя и правда ничего, – разочарованно протянула Тома, почувствовав сникшее настроение Петра. – Ты чего напугался, дурачок? Никто сюда не зайдет, не бойся. Ну, ну, давай… Чего ты?

Но Петру «давать» было нечем. Тогда раззадоренная и не желающая оставаться ни с чем, Тамара взяла инициативу в свои руки.

Петр сгорал от стыда, но не противился стараниям Томы, тем более, что ему это было приятно, даже очень. Наконец, он воспрянул духом и плотью и был готов вознаградить Тамару, но тут послышался приглушенный детский плач из спальни. И как ни пытался распалившийся Петр удержать Тому, та вырвалась и убежала к разревевшемуся сыну, бросив на ходу:

– Подожди, я сейчас!

Петр чувствовал, что его бесплодный пока визит к соседке затянулся и лучше бы ему вернуться домой, пока не поздно. Но какая-то сила буквально пригвоздила его к дивану: он не хотел уйти вот так, впустую. Тем более, что возрожденная с помощью Тамары готовность его продолжала оставаться на высоком уровне.

И когда Тамара, наконец, вернулась, он откинул простыню, демонстрируя эту готовность. Та хихикнула:

– Вижу, вижу!..

И сама оседлала его. И у них получилось! Почти. Потому что спустя пару минут раздалась трель дверного звонка. В ушах Петра она прозвучала как грохочущая очередь крупнокалиберного пулемета, и он даже не заметил, как с перепугу с такой силой толкнул с себя Тому, что та шлепнулась на пол и громко выругалась:

– Ты что, совсем одурел со страху, козел?

– Так звонят же! – свирепо прошипел Петр, возя руками по дивану. – Где тут мои штаны были?

– Да пусть хоть зазвонятся, я никому не открою, – попыталась было успокоить его Тома, вставая с пола и вновь устраиваясь на диване.

Но Петра уже буквально колотило, и он трясущимися руками натягивал одну штанину сразу на обе ноги.

– Я тебя прошу – посмотри в глазок, кто там, не Ленка моя?

– Ой, трус-то како-ой! – насмешливо протянула Тома. – И чего я только на тебя глаз положила, спрашивается…

Но к двери пошла, наверное, специально при этом повиливая круглой попой. Петр, глядя ей вслед, с сожалением отметил: «Эх, блин, какая фигурка. Какая фигурка, а!?».

Справившись, наконец, со штанами, он заспешил в прихожую.

– Ну, кто там?

– Да никого, – оторвалась от глазка Тома. – Может, соседка моя, Петровна, была? Она как поддаст, так обязательно шляется по подъезду, ищет собеседников.

– А ну-ка…

Петр нагнулся, заглянул в глазок. На площадке, во всяком случае, в поле его зрения, действительно никого не было. А любвеобильная Тома в это время прильнула к Петру сзади, запустила бессовестную руку ему в штаны.

– Ты что, уже оделся? – жарко прошептала она. – Нет, так дело не пойдет. А ну, марш на диван! Я еще не все сказала…

Но перенервничавший и перетрухнувший Петр понимал: ничего у него сегодня больше не получится. И ему надо молить Бога, чтобы домашние не обнаружили его отсутствия, хотя прошло уже – о, черт! – почти час!

– Извини, Тома, – проникновенно сказал он, мягко извлекая ее шаловливую ручку из своих штанов. – Давай в следующий раз, ладно?

– А следующего раза может не быть!

В голосе Томы прозвучали одновременно и горечь, и обида. Но Петр уже не слушал ее, а еще раз взглянув в глазок, щелкнул задвижкой и вышел на площадку, прислушался. Вроде тихо. И он на цыпочках стал подниматься по лестнице.

– Эй!

Петр испуганно обернулся.

– Тапочки свои забери, альфонс недоделанный!

Из полуоткрытой двери высунулась белая рука с зажатыми в ней тапками и швырнула их на площадку. Пластиковые тапки упали на бетон с дробным костяным стуком. Петр зажмурил глаза. Но в подъезде по-прежнему царила тишина.