«Нет. Не может быть! Я же мимо стрелял… мимо…»
«Господи… Помилуй… Не хотел я, ты знаешь – не хотел!!!»
Кинулся на кровать – «…нет, нет, нет!!!», бился о спинку лбом, до крови…
Потом вырубился, разметавшись одетым на одеяле.
…И снился Щукину сон, будто стоит он в тихом дворе, окруженном высоким белым забором. Тут и там в зеленях торчали то обрывки белых мраморных колонн, то обломки статуй. На многочисленных скамьях сидели задумчивые люди в длинных белых одеждах.
Так вот где они все!
Совсем рядом один из сидящих тихо плакал – было видно мокрые впалые щеки, щетину, в руке дрожала закрытая книга. На вид ему было лет тридцать пять, но бледная кожа и мешочные подглазья сделали его стариком. Подполковник, некстати оказавшийся рядом, участливо спросил, что случилось.
Мужчина поднял грозовые глаза:
– «Варяг» потонул… Они погибли все. Вы хоть представляете?
Щукин вспомнил, что это было еще в начале века, но вида не подал:
– У вас на нем были родственники?
– Нет, – мужчина вздохнул и свесился головою еще печальнее. – Просто жалко. А вам – нет?
Затем неожиданно схватился за голову худыми руками и стал раскачиваться, приговаривая: «Они меня мучают… мучают…»
– Кто – они? – занервничал Щукин.
Мужик перестал раскачиваться, поднял веки и жалко улыбнулся:
– Они, с «Варяга». Они меня мучают…
Налетевший порыв ветра замял неловкую паузу шорохом листвы.
– У вас есть жена?
– Есть, а как же! – обрадовался подполковник нормальной теме, – У меня замечательная жена. Маша зовут. А вашу?
– Настя. Она умерла два года назад.
– Простите…
– Ничего! Мы все равно скоро увидимся.
Внезапно мужчина зарыдал в голос.
Щукин, пробормотав извинения, поспешил отойти в зеленую глубь дворика; вскоре из зарослей послышалась тихие фортепьянные переливы и какие—то звуки, похожие на пыхтение. Взору его открылась опушка со странным хороводом. Десятка полтора людей неспешно кружились в длинных белых рубахах, плавно вздымали и опускали руки в такт музыке, и Щукин увидел, что рукава у них длинные, как у паяцев. Все танцевавшие были мужчинами, глаза их закрыты, но он уже знал, что они такие же водянисто—серые, как и у недавнего собеседника. Почти каждый шевелил губами, словно разговаривал сам с собой. Наверное, весь хоровод был в трансе; увиденное вызвало в нем внутреннее отвращение, почти протест, но вместе с тем – и успокоение.
Так и проснулся: в зелено—белом спокойствии, без мыслей в голове. Вся подушка – в крови, на лбу запеклась ссадина. Побрел в туалет – моча была теплой, доброжелательной, хоть и попахивала спиртовыми фракциями. Застегнув ширинку, подполковник почувствовал удовлетворение.
Через два дня наведался участковый, с неодобрением уставившись на грязь в коридоре и щетинистого, немытого жильца, спросил, не слышал ли чего особенного Щукин прошлой ночью.
– Нет… Пьяный был, спал. Жена уехала, – хозяин коротко дал понять причину запустения. – А что? Опять убили кого?
– Да тут вчера местную молодежь из снайперской винтовки чуть не замочили, прямо во дворе. Их там трое сидело… распивали, развлекались. Парня одного ранили – к счастью, легко отделался! Осколок от бутылки отскочил, прямо в руку. Кровищи было… но ничего, жить будет.
«Слава Тебе, Господи!!!»
– Да ты что!…
– Я тебе говорю. Помнишь, того бандюка с месяц назад завалили? Так вот, пуля та же. В гитару рикошетом попала, прямо в ней и нашли. Баллистики сказали – свинец—то знакомый! Ствол один. А шмаляют из окон, где—то во дворе… Ищем.
– А девушка?
– Что – девушка? Девушка цела. Перепуганная насмерть, дома сидит. А у нас дел до черта. Труп нераскрытый, убийца на свободе… В общем, сам понимаешь – весь отдел на ушах. Ладно, пошел я. Увидимся… Будь осторожней, этот придурок ночной явно не в себе, даже в собак лупит, и в окна палит. Так что вечером во двор не выходи, занавески задергивай… И соседям, кстати, скажи.
– Скажу.
– Слушай, а ведь у тебя, кажется, ружье было…
– И сейчас есть, – Щукин напрягся, резко покрывшись потом. – Я уже давно с охотой завязал. В ящике лежит…
– А что за ружье?
– Двустволка старая… Показать?
– Да не, на надо. Я ж тебя, поди, лет пятнадцать знаю, а то и больше! И вот что… Ты это… квасить кончай. Железка, какая бы ни была – здоровья не стоит. А у нас с тобой годы уже не те, чтоб так над собой изгаляться. Когда Маша—то приезжает?
– Так не на чем везти, Степаныч. У нее там добра целый воз, а такси брать дорого.
– Если чем смогу помочь – позвоню.
– Вот спасибо…
– Колян, я вот что скажу. Ты на дачу свою поезжай. Кислородом подыши, в баньке попарься, в себя приди. А то как жене, на глаза—то? Вон, морда расквашена – дрался, что ль? Ты смотри… Я тебя в пятницу отвезу, так и быть.
– Ох, классный ты мужик, хоть и мент! Не злись – пошутил. С меня причитается!
– Бывай.
Неожиданно участковый остановился в дверях, словно вспомнил что—то важное:
– Постой—ка, Щукин! А почему ты про девушку спросил? Я ж вроде и не говорил, что там девушка была…
Подполковник замялся ровно на секунду, и сам удивился своей выдержке; видно, так опух, что мимика уже незаметна…
– Так… Это… Понятно, что девушка! Парни ведь с гитарой сидели, не сами же себе песни травили… И потом, я вроде крик женский слышал.
– Ты ж говорил – не слышал ничего?