Нерон. Блеск накануне тьмы

Я воздам вам за те годы…

– Цезарь, ты здесь! Ты с нами! – поприветствовал меня Эпафродит, когда я подошел к его штабу, и жестом пригласил меня пройти к столам, за которыми не покладая рук работали с различными списками его секретари. – Мы оцениваем ущерб и фиксируем потери. Запросов, понятное дело, поступает очень много.

– Ты можешь возместить потерянное время? – вопросил я. – Есть пункт, где оказывают подобную помощь?

– Цезарь? – Эпафродит непонимающе уставился на меня.

– Списки имен, собственность, еда… все эти вопросы можно решить. Но нельзя вернуть время и, конечно, жизни. Эти потери – незаживающие, вечно саднящие раны.

– Цезарь, мы не боги, – развел руками Эпафродит. – Мы не можем вернуть или восстановить то, над чем имеют власть только боги и что живет лишь однажды. У дома много жизней, у человека – только одна.

– Все так, – согласился я. – И мы должны признать, что наши силы ограниченны, хотя те обездоленные на полях хотят, чтобы у нас было больше власти, чем мы уже имеем.

– К этому их подталкивают желания, но никак ни знания, – сказал Эпафродит. – Мы делаем то, что в наших силах, и не должны испытывать муки совести от того, что не можем сделать больше. У каждого из нас есть свой предел. Как говорится, выше головы не прыгнешь.

– Ну надо же, ты прям философ, а я думал, что ты мой главный секретарь и администратор.

Эпафродит рассмеялся:

– Чтобы стать эффективным помощником императора, надо быть еще и немного философом.

– Тебе удается, – одобрил я. – Если ничего не имеешь против, пойдем, покажешь мне один из твоих пунктов помощи.

В ближайшем раздавали еду – доставленное из соседних городов зерно. Несколько мужчин и женщин контролировали процесс. Очередь была длинная.

– Из сельской местности к нам на помощь прибыло много людей, – объяснил Эпафродит. – Без них мы бы вряд ли справились.

У следующего пункта несколько врачей оказывали помощь пострадавшим, на столах были разложены бинты, медицинские инструменты и масла от ожогов. Тут же стояли походные койки, на которых лежали обессилевшие люди, рядом – сваленные в кучу клюки и костыли.

– Много ожогов, что естественно, – пояснил главный врач. – Но и переломов с открытыми ранами тоже немало. Раны воспаляются от грязи, мы обрабатываем их вином и маслами, но около половины так и не заживают. В результате люди либо умирают, либо мы ампутируем конечности. Есть еще и те, кто умирает от шока во время ампутации. – Он тряхнул головой. – Столько человеческих трагедий. Мы работаем день за днем, а люди все идут и идут.

Я поблагодарил его и пошел дальше.

На пункте по раздаче одежды обстановка внушала хоть какой-то оптимизм. Работники улыбались, а страждущие в лохмотьях быстро хватали предлагаемые им туники, плащи и шляпы.

– Откуда все это? – спросил я.

– Пожертвования от фермеров и деревенских жителей, – ответил главный на этом пункте. – Они очень щедры.

Мы пошли дальше, и Эпафродит сказал:

– Кстати, о щедрости. Сенека сделал просто огромное пожертвование. Похоже, отдал в залог бо?льшую часть своего состояния.

– Сенека?! – изумился я.

Впрочем, он ведь ушел на покой, а не умер, так чему удивляться? Старик занялся написанием своих философских трудов на загородной вилле, просто я последнее время слышал о нем только из вторых уст, вот и удивился.

Мой старый наставник порвал все связи между нами. Было больно, но я сумел переступить через это и жил дальше.

Он не одобрял принимаемые мной решения, главным образом – брак с Поппеей и то, что я осмелился выступать на публике как музыкант, тем самым нарушая его стандарты римского этикета.

И как и любому учителю, Сенеке не нравилось быть свидетелем того, как растет ученик и, набирая силу, перестает послушно следовать его советам.

– Ему следует прибыть в Рим и обсудить с нами последствия пожара. И то, как мы будем со всем этим разбираться, – сказал я, а сам втайне порадовался возможности повидаться со старым учителем.

Далее мы подошли к пункту, который более других был насыщен человеческой печалью. Здесь на огромном щите размещались записки и целые списки – их было так много, что они стопками лежали друг на друге.

Женщина возле одного из столов помогала людям грамотно составлять запросы, а также снабжала их имеющимися у нее сведениями.

Я подошел к доске и посмотрел на эти скрижали человеческой боли.

Помогите найти дочь Паулину Фаусту. Последний раз видели в ночь пожара в таверне «Орел» в Большом цирке. Двадцать лет, голубые глаза, светлые волосы, одета в зеленую тунику. Сообщите на пункт оповещения.

Пропал муж Марции, Албин Лонгин, служил в охране склада зерна в Восьмом районе. Сорок один год, черные волосы, высокий, шрам на правой скуле. Последний раз видели, когда пытался потушить пожар на складе.

Кто-нибудь видел мою мать? Зовут Метелла, тридцать два года, темные волосы, невысокая. Последний раз видели, как она в белом платье бежала со мной по Виа Лата. Нас разлучил огонь. Помогите найти!

Криспина Бальба.

Наши дети – Гай семи лет и Випсания пяти лет от роду – потерялись в толпе в ночь пожара. Молимся о том, чтобы вы были живы, и вечно будем проклинать себя за то, что не смогли удержать вас в руках. Ноний Этин.

– Не показывай мне больше, – я этого не вынесу, – сказал я и развернулся, чтобы перейти к следующему пункту помощи и отвлечься на что-то еще.

Слезы застилали глаза. Я понимал, что, несмотря на все усилия, не смогу помочь этим людям, что моя боль ничтожно мала в сравнении с их болью, но слезы… Я ничего не мог с ними поделать.

– Пойдем к пункту оказания легальной помощи, – дрогнувшим голосом предложил Эпафродит. – Закон – штука сухая, слез не терпит.

Этот пункт был обширнее всех других.

За длинным столом сидели как минимум пять юристов, а за ними стояли еще столы с переписчиками, ящиками картотек и свитками юридических законов.

Я поинтересовался, как у них все устроено, но почти не слышал, что мне отвечали: простые слова, которые я прочел на пункте оповещения, еще звучали у меня в голове и мешали сосредоточиться.

Глянув через голову одного из юристов, который что-то монотонно мне говорил (скорее всего, отвечал на мой же вопрос), я замер и перестал вообще что-либо слышать.

Это было как удар молнии. За одним из дальних столов сидела та, которую я уже не рассчитывал увидеть в этой жизни.

Мы встретились взглядом, только она, в отличие от меня, не была потрясена, разве что немного смутилась. Или мне так показалось из-за слабого зрения?

– Акте… – наконец выдавил я.

Она встала. Да, это была она.

– Цезарь, – подойдя ко мне, Акте слегка поклонилась.

– Не называй меня так!

Женщина, которую я любил, та, на которой хотел жениться, которую хотел сделать своей императрицей, теперь, после долгой разлуки, не нашла ничего лучше, чем обратиться ко мне, используя мой официальный титул?