Восхождение царицы

Улыбка сошла с его физиономии. Вот и хорошо.

– Легионеры не желают покидать Египет, – сказал Потин. – Они обосновались здесь, женились, завели детей.

– Иными словами, они уже не солдаты, а гражданские люди? – уточнила я. – Раз так, мы в них не нуждаемся: исполнять свои обязанности они уже не могут, а гражданского населения нам и без них хватает. В Александрии миллион горожан.

Я выдержала паузу, обвела их взглядом и заявила:

– Вы должны задержать убийц и выдать их Бибулу.

– Нет! – воскликнул Феодот. – Это значило бы признать его нашим господином. Египет – независимая страна!

– Настоящая независимость подразумевает еще и выполнение законов, принятых в цивилизованном мире, – возразила я. – Показать, что власть контролирует положение в стране и способна исправлять ошибки – признак силы, а не слабости.

– Правда в том, – усмехнулся Потин, – что ты боишься римлян. Поэтому ты склоняешься перед ними и унижаешь себя.

Как смеет он говорить это? Я перед кем-то склоняюсь? Я унижаю себя?

– Это ты унижаешь Египет, выставляя нас укрывателями преступников, – промолвила я, оправившись от возмущения. – Вижу, ты совсем не любишь свою страну.

– Да я люблю Египет больше, чем ты можешь вообразить!

– Ну так послужи Египту. Найди убийц. Приведи ко мне. Если у тебя нет желания посылать их Бибулу, я сделаю это от своего имени. – Я посмотрела на брата: – Хочешь что-нибудь сказать?

Он покачал головой.

– Хорошо. Потин, приказ тебе ясен.

Рослый евнух сидел неподвижно, как каменная статуя в храме.

На совете я вела себя уверенно, но, когда все разошлись, вдруг засомневалась. С одной стороны, мое решение было законным и справедливым, однако разумно ли оно с политической точки зрения? Скорее всего, это оттолкнет от меня большую часть населения Александрии. Впрочем, оскорбление римлян навлечет на нас куда более грозную опасность, чем недовольство или даже бунт. Рим никогда не забывал и не прощал обид. Я оказалась в ситуации, когда удобного выхода просто не было.

Убийцы – трое обычных с виду людей – были схвачены и препровождены к Бибулу. Римский магистрат удивил нас тем, что поступил в строжайшем соответствии с законом. Речь шла об убийстве сыновей Бибула, однако он заявил, что не имеет права карать убийц, подлежащих суду сената. Пусть торжествует правосудие, а не кровная месть.

О римский закон! Попади мне в руки убийцы моих детей, я позабыла бы про все законы на свете, кроме извечного права матери мстить за кровь ее чада. Законы хороши до поры, однако они не совершенны и не заменят собой справедливость. Греческие боги знают об этом больше, чем римское право.

История с Бибулом вызвала в народе сильное возмущение и настроила всех против меня, поэтому я почти убедила себя в том, что убийство – провокация Потина. (Я знаю, что на самом деле это не так. Но ответь, Исида: боги благоприятствовали ему?) Теперь люди говорили, что я «лизоблюдка», «рабыня Рима» и истинная дочь своего отца, потерявшего престол как раз из-за пресмыкательства перед иноземцами. Гнать ее прочь! Долой!

А в скором времени в Египет прибыл сын Помпея с просьбой предоставить войска и провизию для предстоящей войны с Цезарем. Нам пришлось согласиться, и в результате сотни наших солдат на шестидесяти кораблях отправились сражаться за чужие интересы. Помпей и его сторонники были изгнаны из Италии пресловутым Цезарем, действовавшим без оглядки на сенат – так, словно он повелевал своей судьбой. Говорили, что он удачливее всех, что его главное оружие – скорость и неожиданность, что он всегда обрушивается на врагов раньше, чем те успевают понять, кто против них выступил. Говорили, что он преодолевает сотню миль в день, нанося молниеносные удары.

Здесь я позволю себе опровергнуть некоторые клеветнические измышления. Их стали распространять в мой адрес позднее, с подачи Октавиана. Это он распустил слухи о том, будто бы во время посещения Помпеем Младшим Александрии мы с ним стали любовниками. Я встречалась с ним, я устраивала для него пиры и с гордостью показывала ему город, но он ни разу не коснулся моей руки – такой поступок нарушил бы правила этикета. Я была девственницей и хранила свое целомудрие, как Афина. К тому же Помпей не отличался привлекательностью!

Кроме совета и народа, против меня выступил сам Нил. При последнем разливе вода не поднялась до требуемого уровня, что означало неизбежный голод. Наши ученые разработали точную схему соответствия подъема воды и видов на урожай, и критический уровень назывался «локоть смерти». В тот год воды великой реки не поднялись выше роковой черты.

Над разливом рек властны лишь боги, однако виноватыми обычно оказываются правители. Я приказала раздавать зерновые пайки из старых запасов, но вышло так, как всегда бывает в подобных случаях: народу хлеба не хватало, зато его было достаточно у спекулянтов. Люди умирали с голоду. В Александрии начались бунты. В сельской местности возникла угроза восстаний. Чем выше по Нилу, тем сильнее проявлялось недовольство. Жители Верхнего Египта находились далеко от столицы и никогда не имели тесной связи с государством Птолемеев. Теперь же они и вовсе начинали думать об отделении.

Примерно в то же время умер священный бык Гермонтиса, и надлежало найти ему преемника. Эта замена осуществлялась путем сложной церемонии, разработанной до мелочей, в ходе которой нового священного быка препровождали по Нилу к храму, где ему предстояло обитать. В древности подобные водные процессии возглавляли фараоны, но ни один из Птолемеев никогда в таком обряде не участвовал. Между тем Гермонтис, лежавший в нескольких милях вверх по течению от Фив, был одним из очагов брожения, и я сочла политически целесообразным принять участие в церемонии. С одной стороны, это позволяло на время удалиться от интриг двора, а с другой – сулило надежду на укрепление моей позиции и, может быть, умиротворение беспокойных областей.

Царскую ладью приготовили, и я отправилась в путь. Я с нетерпением ожидала путешествия; по моим расчетам, оно должно было продлиться дней десять.

Сидя под навесом на корме ладьи, я наблюдала за проплывавшими мимо землями. Чем выше мы поднимались – мимо пирамид, мимо Мемфиса с его поблескивавшими в лучах солнца белыми стенами, – тем заметнее становились последствия обмеления Нила. Его берега по-прежнему окаймляли зеленые пальмовые рощи и поля с красно-черной почвой; стояли те же глинобитные хижины, ослики вращали те же колеса. Полоса земли, непосредственно примыкавшей к реке, с виду почти не изменилась, но стала уже. К плодородным берегам подступали золотистые, порой пепельно-белые пески. Над ними возвышались обожженные солнцем каменистые утесы. Ширина зеленой прибрежной полосы разнилась – от неполной мили до десяти миль; однако эта зона жизни всегда оставалась в пределах поля зрения, а позади брала свое мертвая пустыня.

Ночь наступала мгновенно: стоило рыжему шару солнца погрузиться в обмелевший Нил, окрасив его на миг кровавым багрянцем, как приходила чернильная тьма и на небосводе высыпали миллионы звезд. Вместе с тьмой наступала тишина, и, несмотря на разгар лета, разливалась прохлада.

Через три дня после Мемфиса мы проплыли мимо каменного города. На мой вопрос, что это за место, капитан сердито проворчал:

– Город фараона-отступника, да забудется навеки его проклятое имя!

Я, однако, его имя помнила – Эхнатон! Правда, известно мне о нем было немного: он пытался распространить новую религию, основанную на почитании единого бога Атона. Жрецы Амона в Фивах постарались вытравить память об Эхнатоне, и теперь мы смотрели на развалины – все, что осталось от фараона и его замысла. Я могла лишь порадоваться тому, что мои венценосные предки никогда не пытались раздавить или принизить какую-либо религию, так же как и навязывать кому-то свою. Птолемеи, в том числе и мой отец, не скупились на строительство в Верхнем Египте храмов старым богам, и мы можем гордиться тем, что оставили по себе замечательную память – такие знаменитые храмы, как святилища в Эдфу, Эсне и Ком-Омбо.

Вскоре после того, как заброшенный город злосчастного фараона остался позади, мы проплыли мимо расположенных на восточном берегу алебастровых карьеров Хатнуба, откуда родом большая часть наших сосудов для мастик и благовоний.

Два дня спустя мы миновали последний греческий аванпост на Ниле – город, основанный первым Птолемеем в четырехстах милях от Александрии. Дальше иностранное влияние теряло силу.

На девятый день нашего путешествия мы достигли места, где Нил совершал резкий поворот, и поплыли на восток. Близ самого локтя излучины, у города Дендера высился храм Хатор, богини любви. Это недавнее сооружение, его достраивали по велению моего отца. Правда, с воды я разглядела лишь поднимавшиеся над бурой стеной из глинобитного кирпича резные колонны и пожалела, что из-за нехватки времени не могу остановиться и осмотреть святыню.

У следующего изгиба Нила – там, где река снова поворачивала на запад, – стоял городок Копт, известный мне в силу своего важного торгового значения. Здесь, где Нил ближе всего подходит к Красному морю, лежали маршруты верблюжьих караванов, направлявшихся к портам за товарами из страны Пунт и Аравии. Мой отец был сильно заинтересован в этом торговом пути; он считал, что Египту следовало смириться с торговой гегемонией Рима в Средиземноморье и усиленно развивать торговлю с Востоком и Индией.

Предыдущие Птолемеи основали на побережье Красного моря ряд городов, получивших имена их цариц: Клеопатрис, Арсиноя, Береника. Береника – самый южный город, он долгое время служил пунктом паромной переправы пойманных в Африке слонов. Однако в последнее время торговля слонами приходила в упадок, поскольку они уже не обеспечивали, как прежде, решающего перевеса на поле боя. Юлий Цезарь разработал тактику борьбы против этих гигантов, и они уже не внушали ужас одним своим видом.

Юлий Цезарь… Я невольно задумалась об этом человеке, поражавшем своей неистощимой изобретательностью в области военного дела. Взять тех же слонов – почему никто до него не догадался использовать их слабые места? Оказалось, что под градом камней и метательных снарядов животные впадают в панику, поворачиваются и обращаются в бегство, топча свои же войска. Столетиями слоны считались самым грозным оружием, но Цезарь, похоже, покончил с их господством на полях сражений. Как Помпей победит такого воина? Я жалела, что нам пришлось выступить на его стороне, ибо это могло обернуться для Египта большой бедой.

Миновал еще день, и мы добрались до Фив с их циклопическими храмами. Этот город был оплотом древних верований, а жрецы здешних храмов Амона по-прежнему имели огромное влияние на местных жителей. Птолемей Четвертый столкнулся здесь с сопротивлением туземной династии. В конечном счете он сумел установить контроль над Фивами, но это стоило ему утраты других, по большей части заморских, владений Египта, вернуть которые так и не удалось.

Жрецы и храмовые служители выстроились на спускавшихся к воде ступенях и приветствовали проплывающий караван заунывным пением священных гимнов. На фоне огромных зданий их фигурки казались крохотными. Над водой витал аромат курившихся благовоний.

На другом берегу Нила, напротив Фив, простиралась безжизненная земля, где среди камней были высечены гробницы фараонов. Именно здесь находился погребальный храм великой царицы Хатшепсут – совокупность террас, уступов и ниш, вырубленных в монолитном утесе. Некогда святилище украшали фонтаны и миртовые деревья, но время обратило в пыль все, кроме сухого, как кость, камня. Неподалеку стояли великие погребальные храмы Рамзеса Второго и Рамзеса Третьего, а также колоссы Аменхотепа Третьего – сидящие статуи около сорока локтей в высоту. Однако жрецы, призванные совершать поминальные службы, давно умерли, как и древние владыки. В этом царстве смерти ничего не происходило, и заброшенные святилища, как выбеленные временем кости, впитывали в себя жар пустыни.

Чуть дальше на западном берегу Нила показался Гермонтис, конечный пункт нашего путешествия. В отличие от Мемфиса или Фив, в этом маленьком городке не было ничего примечательного. Лишь храм, где обитал священный бык, воплощение самого Амона, да подземные катакомбы – там хранились мумифицированные останки его предшественников. Когда мы подплывали, жители городка во главе с бритоголовыми жрецами в белых полотняных одеяниях высыпали к берегу. На их лицах было написано нетерпеливое любопытство.

«Неужели это действительно царица? – думали они. – Позволено ли нам к ней приблизиться? Правда ли, что она богиня?»

– Ваше величество, – возгласил старейший жрец, – священный бык радуется тому, что вы собственною персоной соблаговолили прибыть для участия в церемонии препровождения его в храм.

Быков я не любила, но в данном случае и сама радовалась тому, что приняла решение приехать.

После смерти прежнего воплощения божества нового священного быка согласно приметам искали повсюду вдоль берегов Нила. Однако нашли, к величайшему восторгу его хозяина, не так уж далеко. Теперь предстояло погрузить это животное (как и положено, серо-коричневое, с белыми рогами и белым хвостом) на специально построенную баржу, стоявшую у причала в нескольких милях выше по течению, возле места, где его отыскали. Быка уже обрядили в венец из золота и ляпис-лазури с сеткой на морде, чтобы отгонять мух, украсили цветочными гирляндами, а копыта – как я приметила, когда его заводили по сходням на палубу, – выкрасили в красный цвет. Новоявленный бог выглядел внушительно и величественно, и я надеялась, что впереди его ждет безмятежная сытая жизнь при храме и множество коров, готовых удовлетворять его желания. Разумеется, порой его будут отвлекать на нудные церемонии, но тут уж ничего не поделаешь: от обременительных обязанностей не избавлены и боги.

Весла с окованными серебром лопастями вспыхивали в солнечном свете, разбрасывая серебристые брызги. Ладья, покачиваясь, плыла к святилищу, унося мирно стоявшего на палубе быка навстречу его судьбе.

Как и подобало, прибытие бога в святилище сопровождалось торжествами. Жрецы устраивали пиры для собравшихся со всей округи людей. Такой праздник случался нечасто, ибо быки при храме живут, как правило, долго, лет по двадцать.

Для меня и моих сопровождающих верховный жрец задал особый пир: нас угостили дарами этой земли – луком-пореем, чесноком, чечевицей, горохом, шпинатом, салатом и морковью. Подали козлятину, баранину и мясо диких животных – газелей и горных козлов. Говядины, из почтения к священному быку, на столе не было.

– Мы запишем все на священной таблице, дабы восславить царицу, почтившую нас своим посещением, – возгласил верховный жрец. – Пока люди умеют читать, твое благочестивое паломничество не изгладится из памяти.

Мне подали блюдо с овощами, политыми маслом дерева бак и приправленными пряными травами.

– У вас изобильный стол, – заметила я. – Как вам удалось собрать столько снеди, что хватило не только нам, но и всему множеству празднующих?