Нерон. Родовое проклятие

Затем настало время гонок на колесницах, в которые запрягли по шесть лошадей. Прекрасное зрелище, но колесниц было меньше, и шли они тише.

– Чем больше лошадей запряжено в колесницу, тем медленнее заезд, – объяснил Крисп. – Суммарная сила увеличивается, но скорость определяет самая медленная лошадь. Те, что быстрее, не могут на это повлиять.

Перед четвертым заездом к нашей секции подошел преторианский гвардеец с грубым обветренным лицом и приветствовал сенаторов по имени. Спину он держал прямо и двигался как-то скованно, как будто ему было трудно поворачивать шею.

Преторианец остановился напротив нас и кивнул:

– Крисп Пассиен, могу я спросить, не найдется ли у тебя свободного места?

Он видел, что мы уже потеснились – да так, что я чувствовал каждый вдох и выдох Криспа и Аникета.

– Конечно, – ответил Крисп.

Почему? Гвардеец обладает какой-то тайной силой? Позднее я узнал, что это был не простой преторианец, а перфект – главный преторианец.

– Для тебя, Руфрий, место всегда найдется, – заверил Крисп.

– Не для меня, – рассмеялся Руфрий. – Я буду прогуливаться за секцией с сидячими местами. Это для моей супруги.

И рядом с ним возникла женщина неземной красоты. Локоны янтарного цвета, сияющая кожа, сочные губы – нежно-розовые, как ракушка изнутри. Мы мгновенно освободили для нее место, и оно оказалось рядом со мной.

– Поппея, – представил Руфрий, – моя супруга.

Он повторяется. Неужели даже муж Поппеи в ее присутствии с трудом подбирает слова? Получается, никто не может привыкнуть к близости с божественной красотой?

Меня снова затрясло. Я молил богов, чтобы она этого не заметила, старался взять себя в руки, приказывал себе успокоиться. Она сидела тихо. Молчала. Так лучше? Что будет, если она заговорит?

Начался заезд, и я, хвала богам, смог переключить внимание на колесницы. Вернее, пытался это сделать.

– Я разочарована, моя команда не выиграла, – наконец заговорила она после заезда.

– И какая из них твоя? – спросил Крисп.

– Зеленые.

О, я тоже за них болел!

– И мои, – сказал я. – Может быть, в следующий раз…

В тот день я побывал в раю: смотрел на самых умелых колесничих и самых быстрых лошадей империи, а боковым зрением видел женщину, которая была воплощением красоты. Я сидел неподвижно и боялся, что, если пошевелюсь, все это окажется сном. Толпа осталась позади вместе с Большим цирком.

– Луций, нет нужды спрашивать, понравились ли тебе гонки, но как ты? – спросил Крисп. – Пришел в себя?

– Да, – солгал я.

Ведь если прийти в себя означает стать таким, как прежде, то честный ответ – нет. Я прекрасно понимал, что после всего увиденного никогда не стану прежним.

– Лошади…

Да, безопаснее говорить о лошадях. Крисп объяснил разницу между африканскими и испанскими лошадьми: первые сильнее, а вторые – легче и быстрее. Потом он переключился на людей, с которыми мы повстречались на гонках: Гай Силий пользуется репутацией самого красивого мужчины Рима, но носит этот «титул» с достоинством; Руфрий, известный своими старомодными манерами, недавно женился на юной Поппее, дочери другой Поппеи – обладательницы звания самой красивой женщины Рима.

– Юная Поппея может превзойти свою мать, – сказал Крисп, – и тогда мы станем свидетелями настоящей греческой трагедии. Старая тема: красивая женщина уступает место дочери. Надеюсь, никого не убьют!

И Крисп рассмеялся, как будто не хотел, чтобы я принял его слова всерьез.

– Не могу поверить, что ее мать красивее, – заметил я. – Расскажи об их семье.

– Они из рода Поппеев. Дочери четырнадцать. Ее муж, как ты мог убедиться, гораздо старше.

– Менелай! – воскликнул я.

Теперь все встало на свои места. Я видел Елену Троянскую. Я понял причину Троянской войны, понял молодого Париса и понял, почему он украл ее у старого Менелая.

– У тебя разыгралось воображение, придержи коней, Луций, – покачал головой Крисп. – Руфрий не Менелай, и героев, подобных героям Илиады, не существует. Их никогда и не было, разве только в голове Гомера. Если захочешь их найти, познаешь очень сильное разочарование, которое будет преследовать тебя всю жизнь.

XV

Шло время. Я вырос. Я преуспевал в учебе по всем предметам, в числе которых были история, риторика, ораторское искусство, поэзия, музыка и атлетика. В последней дисциплине я был особенно хорош, ведь с каждым днем я становился выше, сильнее и потому показывал всё лучшие результаты.

Аполлоний – верный своему слову тренер – не отменил ни одного занятия. Если же я не мог уйти с виллы по прихоти матери, то посылал ему весточку, чтобы он не ждал меня попусту. Он придумал хитроумный способ определения моих успехов. Я должен был бежать что есть силы всю дистанцию по полю. Аполлоний в момент старта начинал лить воду в миску через заранее приготовленную воронку. Как только я пересекал финишную черту, он прекращал лить воду, а ту, что оказывалась в миске, переливал в специальную склянку. Я бежал снова, и Аполлоний использовал только воду из этой склянки. Если я финишировал раньше, чем заканчивалась вода, значит пробежал быстрее, чем в прошлый раз. Если вода заканчивалась раньше, значит медленнее. Сложнее всего было сохранить воду в плотно закрытой бутылке, чтобы ни капли не испарилось до нашей следующей тренировки.

Бесспорно, я был хорошим бегуном, но в борьбе преуспел еще больше. Аполлоний говорил, это потому, что я хорошо умею перемещать центр тяжести, сохранять равновесие и отлично чувствую время.

– Будь у тебя мышцы как у погонщика мулов, ты бы мог стать великим борцом. – Аполлоний рассмеялся. – Как легендарный Милон Кротонский.

Милон много раз побеждал в Олимпийских играх. Он был таким превосходным атлетом, что некоторые верили, будто он сын самого Зевса, – никто из смертных не смог повторить его достижения. По легенде, Милон мог унести на плечах быка.

– Вряд ли я разгуливал бы с быком на плечах, но Аникет рассказывал, что Милон был еще музыкантом и поэтом и что его обучал Пифагор. Вот это – предмет моей зависти.

– Ты умен, – заметил Аполлоний.

– Кто умен? Марк? – вступил в разговор Крисп.

Он часто приходил посмотреть на наши с Аполлонием тренировки и хранил в тайне мое настоящее имя.

– Когда дело доходит до борьбы – да. Но признаюсь, я мало смыслю в делах сената и тому подобных вещах, – ответил я.

– О, я тоже!

К этому времени срок пребывания Криспа в должности консула подошел к концу, но он довольно часто бывал в сенате и при всем этом искренне интересовался моими успехами в атлетике, всегда меня подбадривал, приходил посмотреть, как я тренируюсь и как выступаю на небольших местных состязаниях. И хранил в секрете наше родство.

– Гораздо интереснее побольше узнать о Милоне Кротонском, чем о том, кто и как голосует в сенате. – Крисп повернулся к Аполлонию. – Когда ближайшие состязания?

– В следующее полнолуние. Забе?ги на стадий, двойной стадий и борьба.

– Что ж, – присвистнул Крисп, – тогда тебе надо усерднее тренироваться.

Он облокотился на ограду между газоном и площадкой для тренировок, а я, глядя, как он сутулится, понял, что ему трудно стоять.