Царица поверженная

С моего ложа было хорошо видно, что от забитой народом пристани отвалила и устремилась к нам маленькая лодка с римскими командирами на борту. Один из них встал и начал что-то кричать, сопровождая речь энергичными жестами.

– Узнай, чего они хотят, – велела я моему придворному управляющему.

Он подошел к поручням и перевесился через них, чтобы поговорить с римлянами.

Их маленькое суденышко было переполнено людьми, а тех, в свою очередь, переполняло любопытство. Один за другим они поднимались и вытягивали шеи, опасно раскачивая лодку.

– Доверенный трибун префекта Антония спрашивает, кто мы и с какой целью, – доложил управляющий.

Над ответом я размышляла недолго.

– Скажи ему, что прибыла Афродита, желающая пировать с Дионисом ради блага Азии.

На лице управляющего отразилось удивление.

– И постарайся не смеяться, когда будешь это говорить. Чтоб все прозвучало достойно, с официальной серьезностью.

Он выполнил все точно, и я с интересом наблюдала за растерянным римлянином, явно не знавшим, как на такое реагировать.

Наконец мой управляющий вернулся.

– Он говорит, что его благородный командир, наместник Антоний, приглашает тебя отужинать с ним сегодня вечером на приветственном пиру.

– Передай ему, что я не желаю сходить на берег в Тарсе, но сама приглашаю благородного Антония, а с ним и видных граждан города стать сегодня вечером моими гостями на борту этого корабля.

Он отбыл на переговоры, а по возвращении сообщил, что сегодня благородный Антоний вершит суд на городской площади и мне надлежит почтить его, явившись туда.

– Должно быть, он сидит на помосте один, – рассмеялась я. – Ведь весь город собрался сюда, к причалам.

Потом, помолчав, я серьезно добавила:

– Ступай и повтори то, что я сказала раньше. Нужно, чтобы он явился ко мне первым.

Послание было передано, и лодка отгребла прочь, к пристани.

– А теперь, мой дорогой друг, – сказала я, – готовь все для пира.

Пока повара готовили угощение, а слуги убирали пиршественный зал, корабль медленно направлялся к берегу. Мы подошли к причалу, когда уже наступили сумерки. Нас окутала сине-пурпурная дымка, сливавшаяся с туманом курящихся благовоний. Были зажжены светильники, и волшебство дня уступило место магии ночи.

Уже совсем стемнело, когда звуки и появившиеся со стороны порта огни возвестили о появлении направлявшейся в нашу сторону процессии. Кто-то энергично шагал к причалу в сопровождении факельщиков, музыкантов, певцов, длинного хвоста свиты и еще более длинной вереницы любопытствующих зевак. Встать с ложа я не решилась, чтобы не нарушить тщательно выверенную позу, хотя мне очень хотелось узнать, кто идет.

Наконец сходни заскрипели, я услышала тяжкую поступь и увидела, как на борт один за другим поднимаются римские командные чины: легат, а за ним военные трибуны. Оказавшись на корабле, они, не в силах скрыть изумления, разглядывали светочи на снастях и приветствовавшую их диковинную свиту из нимф.

Антония среди римлян не было, и я на миг подумала: уж не остался ли он на берегу, чтобы поставить меня на место? Цезарь так бы и поступил – или нет?

Но тут он взошел на палубу и замер, уставившись на меня. Потом моргнул, набросил плащ на плечо и двинулся ближе.

Антоний остановился и с высоты своего роста воззрился на ложе, где возлежала я, опершись на локоть. Несколько бесконечных мгновений царила тишина: он смотрел на меня, я – на него.

На моей шее красовалось (скрывая медальон, который я не снимала никогда) ожерелье из огромных жемчужин; две жемчужины, самые крупные из когда-либо добывавшихся ныряльщиками, украшали мои уши; волосы локонами ниспадали на плечи. Ноги я подобрала под уложенное изящными складками платье, так что взору были открыты лишь украшенные изумрудами сандалии. Взгляд Антония пробежал меня всю, от волос до сандалий, и лишь потом обратился к моему лицу.

– Вот бессмертная Афродита на троне дивной работы, – наконец произнес Антоний.

Вот как – стало быть, он знаком с поэзией Сафо! Ну что ж, отвечу ему цитатой из Еврипида:

Бог Дионис, Вакх, веселье несущий, я прибыл в Элладу, В Фивы явился, где встречен был радостным криком. Женщин в менад обратил я, мужей же – в мохнатых сатиров, В руки вложив им свой тирс, жезл священный, лозою увитый.

– Добро пожаловать, Дионис.

Он огляделся по сторонам и посмотрел на свои пустые руки:

– Вот незадача – тирс-то я, похоже, забыл. Что за Дионис без жезла? Гай! Может, сбегаешь, принесешь?

– Сегодня он тебе не понадобится, – сказала я, протянув ему руку. Он принял ее и помог мне подняться с ложа. – Добро пожаловать, Марк Антоний.

– Это я должен приветствовать тебя. – Он покачал головой и поднял глаза на снасти, с которых свисали сияющие светильники на шелковых шнурах. – Да у тебя тут весь зодиак разом! – вырвалось у него изумленное восклицание.

– Ты же знаешь наших александрийских астрономов, – сказала я. – Со звездами мы на дружеской ноге.

– Да, конечно. Ваша страна полна чудес.

Антоний повернулся к своим людям, сделал широкий приглашающий жест и сказал:

– Добро пожаловать в Египет.

– Это следовало бы сказать мне, – заметила я.

– Ну так скажи.

Я подала знак музыкантам, и они заиграли приветственную мелодию.

– Добро пожаловать, дорогие гости, – провозгласила я.

Слуги начали подносить римлянам золотые чаши. Антоний принял кубок, попробовал вино и одобрительно улыбнулся. Его крепкие пальцы обхватили усыпанную драгоценными камнями поверхность чаши.

– Очень рада нашей встрече, – сказала я. – Мы давно не виделись.

– Три года, пять месяцев и десять дней, – ответил он.

Я опешила. Должно быть, он велел своему писцу высчитать это, когда рассердился на мой отказ приехать.

– Правда?

Где мне было запомнить время нашей последней встречи? Я едва ли знала точную дату моего отъезда из Рима.

– Или мой секретарь не умеет считать, – отозвался он и пробежал рукой по своим волосам. – Надо же, я и венец Диониса забыл. Без него чувствую себя голым. Но все равно, – голос его зазвучал серьезно, – я очень рад, что ты здесь. Ты хорошо выглядишь. Годы добры к тебе.

Если бы он только знал!.. У меня вырвался горький смешок.