Нерон. Родовое проклятие

– Я могу пить и вино, – сказал я, пригубив напиток из кубка, – но сок мне кажется слаще. Благодарю. Ты прислуживаешь Клавдию? Откуда ты?

– Из Ликии, моего отца взяли в плен и казнили: он выступал против римлян. Мы – не рабы и никогда ими не были.

И она посмотрела на меня так, как может смотреть только свободный человек.

– Я вообще ни о чем таком не думал. Просто стало интересно, откуда ты.

– То есть я для тебя какая-то нездешняя, инородная?

– Нет, просто ты – не римлянка, вот и все.

Она улыбнулась и плавной походкой удалилась туда, где ее ждали гости, а я смотрел на ее такую волнующую своими изгибами спину.

В тот момент мне стоило покинуть празднество и сам дворец, ведь я познакомился с заводчиком скаковых лошадей и с самой красивой женщиной, какую только можно сыскать, так что дальше все могло стать только хуже.

Я собрался уйти из огромного зала, и тут кто-то взял меня за плечо.

– Ты должен присоединиться к семье императора, – ласково произнес незнакомец и плавно повернул меня лицом к входу в зал. – Позволь представиться: Паллас, секретарь императора.

Я обернулся. Внешность мужчины была под стать его голосу – гладкой и утонченной.

– Знаешь, а ты должен быть мне благодарен за брак твоей матери.

Вообще-то, я должен был бы винить его за этот брак. Это он надоумил мою мать усесться на колени к Клавдию?

– И почему же? – спросил я.

– Скажем так: к моему совету прислушались. Больше ничего добавлять не стану. Любые вопросы, обсуждаемые на совете императора, не подлежат разглашению. – И он рассмеялся странным отстраненным смехом. – Я полагаю, это лучший выбор для всех. Мне нравится видеть императора счастливым, но желательно, чтобы его счастье основывалось на реальности.

По мере того как мы приближались к императору, количество важных людей резко увеличивалось.

– Руфрий! – воскликнул Паллас, остановившись возле мужчины, которого я наконец смог узнать.

Префект преторианской гвардии, я познакомился с ним на гонках колесниц. У него была жена божественной красоты – незабываемой. Она тоже во дворце?

– В твоей жизни наступили большие перемены, мой господин, – сказал Руфрий, узнав меня. – Очень серьезные.

Мы пошли дальше, и в какой-то момент Паллас резко свернул вправо, но было уже поздно – тот, встречи с кем он хотел избежать, уже стоял перед нами: смуглый мужчина с вытянутым лицом. Мне показалось, что в нем было что-то змеиное.

– Вижу, ты взял себе в компанию юного Луция, – произнес он.

– И в этом нет ничего предосудительного, Нарцисс. Я всего лишь помогаю ему пройти сквозь толпу.

– Луций, ты должен быть мне благодарен за это событие, – сказал Нарцисс.

И ему? Сколько же людей спланировали свадьбу моей матери?

– Не уверен, что понимаю, о чем именно ты говоришь, но в любом случае благодарен тебе, – ответил я.

Нарцисс мрачно улыбнулся, поклонился и отступил в сторону.

– Это он намекал, что именно благодаря ему казнили Мессалину. Нарцисс отвечает за переписку императора, и он, используя свое положение, приказал убить ее, в то время как Клавдий еще предавался сомнениям.

– Но это же измена!

– Нарцисс заявил, что император отдал приказ, будучи пьяным. А Клавдий ничего не смог вспомнить.

– Но почему он так поступил?

– Потому что это было необходимо. Ну вот мы и пришли!

Мы наконец пробрались в первый ряд и оказались перед невысоким помостом, который был задрапирован аравийскими коврами в драгоценных камнях. Стоявшие по обе стороны рабы медленно опускали и поднимали опахала из перьев. На этом великолепном фоне стоял Клавдий, в пурпурной императорской тоге, с золотым венком на голове и массивными изумрудными браслетами на запястьях. Рядом с ним высилась моя мать, и он по сравнению с ней был похож на бочонок. А она… такой я прежде ее не видел, и это даже немного пугало.

Мать словно светилась изнутри, этот внутренний огонь делал ее похожей на богиню. Вся история Рима отражалась в ее холодных и безжалостных глазах. Эней, Ромул, Сципион Африканский, Помпей, Август, Германик… все они были внутри ее, и все побуждали идти вперед.

Но она хранила молчание, заговорил император:

– Дорогой Луций, я р-рад признать в тебе сына. А ты с этого дня д-должен принимать меня как отца.

Он протянул мне руку и помог подняться на помост. Мать на меня даже не взглянула.

Драгоценные камни под ногами были крупными, как галька. На меня с первого шага накатили волны терпкого аромата от опахал. Я занял свое место между матерью и Клавдием. Она положила руку мне на плечо, но так на меня и не посмотрела.

– Это большая честь для меня, – сказал я.

Перед помостом толпились сенаторы. В зале стояла жара, но все пришли в сенаторских тогах с черными полосами: так никто не мог определить их статус. Мужчины самого разного возраста и комплекции – дряхлые и лысые, полные и стройные, физически крепкие с гладкими блестящими волосами, совсем чахлые с острыми носами и ввалившимися щеками. Значит, это и есть те, кого так почитают, и верят, что они правят империей? Возможно, и правда коллективная мудрость равна безопасности. Или же разделенная многими мудрость неминуемо притупляется? И получается, они могут быть для императора либо оковами, либо бесценными советчиками.

По другую руку от матери стояли наряженные Британник с Октавией, вид у обоих был жалкий. Думаю, я выглядел примерно так же. Октавия была постарше брата, и у нее лучше получалось скрывать эмоции. Нам троим было одиннадцать, девять и почти восемь. Мы часами стояли на помосте и приветствовали череду поздравляющих.

Сенаторы представлялись, но их было столько, что я даже со своим даром запоминать имена и лица перестал их различать. За сенаторами шли судьи. За судьями – бывшие наместники. Затем командиры римской армии, за ними по нисходящей «друзья цезаря», клиенты и множество других, вплоть до официальных дегустаторов.

Наконец Клавдий поднял раскрытые ладони:

– Мы с б-благодарностью п-принимаем ваши пожелания. Ваша п-преданность – настоящее б-благословение богов. И боги благословляют н-наш союз. С этого дня в-великие династии Юлия и К-клавдия станут одной семьей. И чтобы закрепить н-наш союз, я с радостью объявляю о еще одной с-свадьбе. Этот б-брак между н-нашими династиями состоится очень скоро. И в него в-вступят ее сын, Луций Д-домиций Агенобарб… – (тут мать взяла меня за плечо и пододвинула ближе к себе), – и моя дочь, К-клавдия Октавия.

Клавдий потянулся к матери через мою голову, и мать взяла его за руки так, что мы оказались в его объятиях.

Зал словно превратился в печь Вулкана, жар накатывал на меня волнами. Я ушам своим не верил. Она все это задумала, даже не поделившись со мной своими планами? Жениться на Октавии? Нет, ни за что! Да, она ребенок, но этот ребенок мне неприятен еще с младенчества. На самом деле я тоже был еще ребенком, у меня и мыслей не возникало о браке с какой-то девчонкой… Или об участии в этом спектакле. Но я должен был стоять на помосте. Это было унижение – унижение перед всеми, кто пришел в зал императорского дворца. Я стоял перед ними и вынужден был притворяться тем, кем на самом деле не являлся.

За краткой речью Клавдия последовали аплодисменты и радостные возгласы гостей церемонии, а у меня лицо горело от стыда и злости. Рядом со мной стояла и смотрела себе под ноги Октавия.

XIX

Я был вполне готов к урокам греческого с Аникетом. Он мне сочувствовал, но предупредил, что не стоит выражать свое недовольство за стенами комнаты. Опять притворство! Снова ложь! Для меня это было просто невыносимо.

– Ты должен все выдержать, – сказал Аникет. – Таково твое предназначение.

– Каково? Лгать и притворяться?