Елена Троянская

– Не стоит переживать, он найдется!

Днем, совершая медленную, но непременную прогулку, я повстречала пастухов, которые жарили ягненка на костре. Я попросила у них мяса и впервые за долгое время поела с удовольствием, без опасений. Никогда не ела ничего вкуснее той жареной ягнятины! Она точно не была отравлена злобой и ненавистью.

Когда я проснулась на другое утро, мои руки почти не дрожали, я чувствовала себя много бодрее. Во время дневной прогулки я отыскала пастухов и снова наелась от души.

Наутро я почувствовала себя еще лучше. И хотя на подушке обнаружилось несколько выпавших волос, но руки и ноги больше не дрожали.

Я пошла к ткацкому станку. Я сделалась настолько искусной ткачихой, что могла выткать целый сюжет. Орнаменты бывают, конечно, очень хороши, но насколько интереснее рассказывать с помощью ниток истории. Я работала над одним из подвигов Геракла. Меня занимала его победа над Лернейской гидрой, среди множества голов которой была одна бессмертная. Ее бесчисленные шеи симметрично переплетались, создавая гармоничную композицию. Ткачи не любят изображать гидру, ведь она воплощение зла, но с художественной точки зрения это очень выигрышная тема.

Ко мне подошел Геланор.

– Нашел! – объявил он.

Как долго я ждала этих слов и уже потеряла надежду их услышать!

Он показал браслет-змейку.

– Вот в чем причина, – сказал он.

Я взяла браслет в руки.

– Осторожнее! – предупредил Геланор. – Прежде всего скажи – ты ведь чувствуешь себя лучше? Ты часто надевала этот браслет?

– Я почти его не снимала, – ответила я. – Это мое любимое украшение.

– Так я и думал. Ну что ж, посмотри вот сюда.

Он взял браслет, повернул, чтобы была видна его внутренняя сторона, и раздвинул кольца.

– Поверхность золота должна быть гладкой. А здесь повсюду царапины и углубления, видишь? Кто-то проделал их, чтобы заполнять ядовитой мазью: ведь браслет целый день соприкасается с твоей кожей. Я соскреб мазь и проверил ее. Она содержит яд, и твоя кожа впитывала его.

– Не может быть! – воскликнула я. – Не может быть!

Я с грустью смотрела на любимую вещь: прекрасное стало орудием зла.

– Мы закажем новый браслет, точно такой, – сказал Геланор.

– Значит, и правда злодей – человек из моего ближайшего окружения.

– Да, это так, – подтвердил Геланор.

Мы предпочитаем думать, якобы зла нам может желать только тот, кто не знаком с нами. Мысль, что человек, с которым мы вместе гуляем, смеемся, делим трапезу, ненавидит нас и хочет погубить, невыносима. Враг в обличье друга – худший из врагов.

Менелай пришел ко мне показать стрелу особой конструкции, которую разработал Геланор.

– Это удивительный человек. – Менелай покачал головой. – Его ум находится в постоянном поиске. Я благодарю богов, что он работает на меня, а не на моих врагов.

– Разве у тебя есть враги? – спросила я как можно небрежнее.

– Я сказал так для красоты слога. Хотя… говорят, нет человека, смерть которого не была бы кому-то в радость.

Холодок пробежал у меня по спине.

– Если это правда, то у каждого из нас есть враги, – договорил Менелай.

Он встал и огляделся в поисках Левка, своего мальчика-слуги.

– Ну где этот бездельник?

Менелай ушел, а я лежала на кровати и сквозь полуприкрытые веки наблюдала, как подходят одна за другой мои служанки. Первой пришла Номия, тоненькая, высокая и, как всегда, очень веселая. Если честно, ее веселость иногда раздражала. Ее отец, охранник Агамемнона, был полной противоположностью дочери: один из самых мрачных людей на свете. Возможно, Номия, проведя безрадостное детство рядом с отцом, решила больше никогда не унывать.

Следующей пришла Циссия, которую я помню совсем маленькой девочкой: ее мать была служанкой моей матери. Чуткость и безмятежность Циссии благотворно действовали на меня: они служили своеобразным противоядием для моих страхов и огорчений, в котором я так нуждалась. Я была привязана к ней даже несколько больше, чем хотела себе признаться.

Могут ли эти двое ненавидеть меня? Или действовать по наущению тех, кто ненавидит?

И кому из них моя смерть была бы в радость?

Они хлопотали в комнате, поднимали занавески, наполняли кувшины водой, негромко переговаривались друг с другом своими нежными голосами.

Нет, я не могу заподозрить ни одну из них!

Затем пришла Филира, жена командира отцовских лучников, который в этот самый момент изучал стрелы Геланора. Волосы у нее были, как у меня, золотистые, и нас забавляло это сходство. Она старалась сделать мне приятное, говорила, что у меня цвет – чистое золото, а у нее с красноватым отливом, как закат. «По-моему, закат гораздо красивее золота», – отвечала я и совершенно искренне считала, что у нее волосы красивее.

Вот вошла Дирка, жрица Деметры, мудрая и сдержанная. В присутствии Дирки все подтягивались, и сегодня это не стало исключением.

Я вглядывалась в силуэты, мелькавшие по комнате. Мне казалось, что я вижу больше, чем всегда, что мое зрение приобрело необычную глубину.

И в сердцах этих четырех женщин я не видела ничего, что могло бы вызвать тревогу.

Последней пришла Эврибия: ей приходилось подниматься в гору из города. Она была полной женщиной, но крепкой, мускулистой, с толстой шеей. Казалось, будь ее шея тоньше – не выдержала бы тяжести густых черных волос.

Эврибия наклонилась надо мной, полагая, что я сплю.

– Милая Елена, ты чувствуешь себя сегодня лучше? – спросила она. – Только правду скажи!

Я приподнялась на локте.

– Да, Эврибия, лучше. Лучше.

Она улыбнулась. И за этой улыбкой я увидела какую-то тень. Я не могу описать словами. Но это было что-то темное.

Я спустила ноги с кровати, и она подала мне руку. Я оперлась, встала. Комната поплыла перед глазами, но я приказала себе стоять ровно.

Служанки подбежали ко мне, окружили, готовые поддержать. Одна поднесла мне разные наряды на выбор, исключив те, которые сомнутся, когда я – рано или поздно – прилягу отдохнуть. Другая держала на подносе украшения: большое ожерелье из агата и горного хрусталя, ножные браслеты из золота. Диадему она не положила из деликатности: она причинит неудобства, когда я для отдыха склоню голову на подушку.

– Твои браслеты, – сказала Аниппа, протягивая поднос.

Все они показались мне слишком тяжелыми, и я отклонила их.