Узлы

Наконец влогерша была обнаружена подслеповатыми глазами кастелянши.

– Вон пошла! Ишь ты! Стоит… глазеет… Работать мешает! А у меня тут дамы, как видишь… Стараются… Богов себе рожают… персональных… Будут на них молиться… Будут им исповедоваться… Будут у них прощения испрашивать… Ну, и к себе тоже уважения истребуют! А как же? Бог ведь тоже человека должен уважать… Дверь, говорят, закрой!.. Сквозняк!

Влогерша отпрянула, громыхнула дверью и кинулась в свою каюту, где свалилась, засыпая в падении, в нежный соус постельного белья.

Выцвет

Бранч устроили в ресторане «La terrasse». Слабые солнечные лучи, вылезающие из прорех в жирном месиве туч, следили за пассажирами сквозь панорамные окна. Степан Стрюцкий угощался почти с самого начала бранча и планировал продержаться до его окончания. Он любил поесть. И выпить. Степан пил сам и угощал Клавдию. Клавдия розовела на глазах и преглупо хихикала.

– Какая вы решительная женщина! Какая вы решительная женщина! – приговаривал Стрюцкий. – И что же вам из Петербурга даже писем писать никто не будет?

– Нет, не будет… Только если подружки… Но они, по-моему, позавидовали сильно моему счастью нечаянному… Ощутимо отдалились от меня за последние недели… А мужья… Трижды я замужем побывала, кстати… Но ни с кем из них у меня жизнь не сложилась, дети не прижились… Ничего. Обойдусь и без писем!

– И то верно! – кивнул Степан, схватил свою тарелку и направился к буфету с холодными закусками. Вернувшись, он поднял рюмку и провозгласил:

– Давайте выпьем за вашу любовь новообретённую и за мой отпуск не проё… не просра… хм… не… упущенный!..

Выпили, Стрюцкий пожевал пекинскую капусту и возмутился:

– Клавдия, а что же это вы всё пьёте по полрюмочки да по полрюмочки! И не закусываете вовсе! Зачем же стесняться?

– Я пью… пью… Изо всех сил пью! И закусываю!..

В ресторан вошёл Иннокентий. Степан закричал и замахал руками:

– Милости просим, дорогой волонтёр! Составьте нам компанию!..

– Благодарю… Но я как-то не рассчитывал на компанию… Хотел сам по себе…

– Что вы… что вы… Не обижайте нас своим отказом! Садитесь! Вместе веселее! Что-то все сегодня припозднились, а? Никого нет… Вы поглядите!

– Так все на завтраке были… Ну, почти все.

– Были? А я что-то поленился к завтраку встать…

– Напрасно, завтрак был превосходен.

– Выпьем?

– Не имею желания.

– Официа-а-ант, – заорал Стрюцкий, – неси ещё одну рюмку!

– Не надо никаких рюмок! Я шёл сюда с намерением выпить эспрессо…

– Перестаньте миндальничать, мой друг! Посмотрите какой сегодня день… Замечательный день!.. А какой воздух, – Степан шумно втянул носом воздух. – Впрочем, здесь он не такой свежий, но вот на палубе… Ах, на палубе!..

– И всё же… Я бы хотел ограничиться эспрессо!

– Ух! Какой вы настырный! Официа-а-ант! Не неси рюмку, неси эспрессо! – проорал Стрюцкий. Иннокентий сел. Клавдия встрепенулась, поправила прическу, заулыбалась и полезла в сумку:

– Я же вам обещала фотографию показать… жениха…

– Угу! – подтвердил Степан Стрюцкий, увлечённый опустошением тарелки.

Принесли эспрессо, Иннокентий принялся болтать ложечкой в чашке. Клавдия извлекла смартфон и довольно скоро нашла фотографию.

– Вот он! Эрих мой… А друзья его зовут Эмин… И мне он наказал себя так звать…

Степан оставил в покое тарелку и схватился за смартфон.

– Хорош… Хорош! А вы что скажете?

Стрюцкий впихнул в руку Иннокентия смартфон, тот нехотя воззрился на экран.

– Хм… По-моему, ваш жених не ариец… В лучшем случае – турок…

– Да что вы такое говорите?! – возмутилась Клавдия, выхватила смартфон и с опаской посмотрела на жениха.

– Вот, посмотрите, тут погрешность в коррекции, – меланхолично произнёс Иннокентий и ткнул пальцем в экран. – Видны края заливки… Из-под белой арийской кожи торчит тёмно-оливковая… Не очень-то ваш благоверный умеет работать в графических редакторах!..

– Да зачем вы такое говорите?! – пуще прежнего вознегодовала Клавдия и разразилась громким плачем. Степан Стрюцкий подсел к ней и взялся гладить по спине.

– Ну что вы… Что вы?! Подумаешь, ореол какой-то оливковый… Да это, может, просто венец безбрачья… временного… высвечивается!.. Или… аура его мерцает… Объектив, вероятно, слишком аурочувствительный случился…

В «La terrasse» вошёл седовласый мужчина в плаще цвета пепла и с зонтом-тростью, остановился, огляделся. Стрюцкий, не прекращая успокоительных поглаживаний, подал голос:

– Доброго дня! А вас мы вчера на капитанском приёме не наблюдали!

Мужчина сделал вид, что не слышит. Степан повысил голос:

– А кто вы будете, добрый человек?

Мужчина проследовал к буфету, заполучил тарелку, наложил на неё горкой кушанья и двинулся к столикам.

– Что же вы не отвечаете? – рассердился Степан Стрюцкий.

– Тимофей Платоныч я… – послышался недовольный ответ.

– Тимофей Платонович, идите к нам!

Седовласый мужчина не отреагировал, проследовал к дальним столикам возле панорамных окон, устроился за одним из них и принялся набивать рот едой. У Стрюцкого устала рука, он прекратил поглаживания и ободряюще заключил:

– Ну вот вы почти и успокоились… Сейчас ещё выпьем и… Давайте, Клавдия, за вас и за вашего арийца!

Клавдия шмыгнула носом:

– Да он во-о-он… И не ариец вовсе… оказывается…