Нас просто не было (книга вторая)

Окончательно измотав себя сомнениями, иду спать. Разбитая, усталая, глубоко несчастная. Слишком много нервов я сегодня потратила. Засыпаю еще до того, как голова коснулась подушки. Стремительно проваливаюсь в глубокий сон. Темноту. Без сновидений. Без метаний. Просто сон. Отдых. Забвение.

Утро меня встречает свежей головой и боевым настроем.

Мне надо поговорить с Артемом, а еще лучше увидеть. Лично. Заглянуть в глаза. Все ему рассказать.

Хватит бояться. Моя трусость и так уже слишком дорого обошлась нам обоим.

Не могу предугадать его реакцию. Обрадуется. Рассердится. Придет в ярость. Прогонит. Не важно. Утаивать не имею право. Он должен знать.

Что делать дальше решим вместе.

Хорошо меня Макс вчера потрепал, качественно. От души. Но сам того не желая, он протянул мне руку помощи, выдавил из того тупика, в котором я погибала. Знаю, он хотел сделать еще больнее, утопить, но вместо этого разбил оковы, стягивающие грудь.

Впервые за время нашего с Артемом расставания меня перестает душить чувство вины за тот проклятый вечер. Да, я много сделала ошибок, разрушила нашу жизнь, обидела его. Но теперь я могу хотя бы посмотреть ему в глаза, потому что любя, не предавала. Не разменивалась на других.

И это придает мне сил. Словно открывается второе дыхание. Раньше даже не могла позвонить Зорину, нормально поговорить с ним, потому что чувствовала, как отвращение к самой себе затапливает с ног до головы. Я словно вывалялась в грязи и не могла себе позволить даже приблизиться к Артему. Не могла и двух слов связать, потому что они казались нелепыми, пустыми. Не могла сказать, что люблю его, потому что это звучало как издевка, жестокая насмешка над нашими чувствами.

А теперь… Я по-прежнему грязная, по-прежнему гадкая. Но твердо знаю, что на одну чудовищную ошибку у меня меньше.

Правильно говорят, что все познается в сравнении. Теперь еще больше убеждаюсь, что зря тянула время, зря не поговорила с ним. Я должна была сразу прилететь к Артему, как только отец открыл мне глаза на мои выкрутасы. Признаваться во всем, каяться, ползать у него в ногах. Потому что Градов был чертовски прав – мы бы справились. Пережили. Потому что любили друг друга до безумия.

А так получилось, что я не верила в нас, не доверяла Зорину. Он ведь знал меня как облупленную, с первого курса. Знал, на что я способна, видел во всей красе и не раз.

Я поеду к Артему, поговорю с ним. Чего бы мне этого не стоило. Если надо, буду ночевать у дверей, дежурить у подъезда, добиваясь встреч. Что угодно. Теперь я могу это сделать, и меня ничто не остановит. Пусть отмахивается, игнорирует, прячется. Я не отступлю. Костьми лягу, но докажу ему, что изменилась, что люблю его больше жизни.

Нервничая и чуть дыша, набираю номер Зорина. В ответ тишина.

Раз за разом. Весь день.

Меня это раздражает, бесит, но я не сдаюсь. Он может игнорировать меня сколько угодно. Я все равно не отступлю.

После обеда все-таки начинаю терять терпение. Боевой запал постепенно сходит на нет. Темка не откликается, хотя набирала его миллион раз.

– Ну, пожалуйста, – гипнотизирую трубку горьким взглядом, – ответь мне.

И тут, словно услышав мои мольбы, приходит сообщение.

«Кристин, хватит названивать! Уймись уже, наконец! Надоела!»

Словно ледяной водой окатили. Насколько чужое, раздраженное письмо. Перед глазами образ сердитого Зорина, пишущего мне это послание.

На глаза наворачиваются слезы. Только не реветь, только не реветь! Сейчас не до этого. Не до завываний, не до жалости к себе несчастной.

Торопливо собираюсь, хватаю ключи и выскакиваю из дома. Хватит звонков. Надо ехать к нему. Поговорить, глядя в глаза. Попытаться хоть как-то сделать шаг навстречу.

Глава 7

Что такое пять секунд?

Иногда пролетят – не заметишь.

Иногда их достаточно, для того чтобы все исправить, начать заново.

А иногда именно они становятся нашим приговором, надолго определяя дальнейший путь.

***

Кто бы знал, как я ненавидел эту с*чку. До ломоты в теле, до безумия, до красной пелены перед глазами. Почти так же сильно, как и любил… и от этого ненавидел еще больше. За то, что никак не отпускает, вцепилась когтями в душу, и сколько не отталкивай, не отдирай от себя – бесполезно. Она внутри, под кожей, в каждом биении сердца. Замкнутый круг.

Бл*дь. Надо было тогда не в армию бежать от нее, а в другой город. Насовсем. Навсегда. Забыть дорогу в этот город. Глядишь, не пришлось бы нырять с разбегу в такую кучу дерьма. Хотя… Все равно бы нашел способ вляпаться, притянуться к ней, как гвоздь к гигантскому магниту.

Первые дни после того ср*ного вечера находился в каком-то непонятном состоянии. С одной стороны, клубилась злость, ревность, ярость, желание придушить эту лживую гадину. А с другой – изумление, идиотское ощущение того, что все это ошибка, ложь. Непонятная клевета. Что не могла она быть такой, как говорил Градов. Гр*баный пижон, с которым она… за моей спиной… Ну, не верил, хоть ты тесни. Был уверен, что знаю ее, чувствую. Не могла она так врать. Не могла так дрожать в моих руках, признаваясь в любви… Я бы понял, почувствовал фальшь.

Зверею, оттого что пытаюсь оправдать ее.

Перед глазами образ: в расстегнутом платье, с небрежно растрепанными волосами, искусанными припухшими губами. Растерянная, испуганная моим внезапным появлением. Руки этого кретина, спокойно лежащие у нее на коленях.

С*ка! Что-то мычала, ревела, хотела поговорить. А я закипал, раз за разом возвращаясь к тому моменту, как открыл комнату и увидел ее на диване. Разморенную, почти невменяемую, разобранную.

Сбежал на несколько дней, опасаясь, что не сдержусь. Убью в состоянии аффекта. Размажу по стенке. Сломаю. Наделаю глупостей, о которых потом сам буду жалеть.

Первый шок постепенно отступал, а вместе с ним и моя нелепая уверенность в ошибке. Вспоминал все наши дни, то, какой она была в начале. Ее горящие глаза, которые начинали буквально светиться, стоило только зайти в торговый центр. Тогда казалось забавным, а сейчас понимал, что ни черта забавного. Она была готова горло перегрызть, извернуться как угодно, лишь бы дорваться до денег, до шмоточного безлимита. Даже со мной была готова жить, спать, чтобы папаша кормушку не прикрыл. Черт, противно-то как, до блевоты.

Знал, что преследует какие-то цели, выходя за меня замуж. И меня это не останавливало. Был рад, что "поймал", и даже не особо заморачивался относительно причин. Мало ли, что это может быть? Отцу досадить, перед подругами выпендриться. У девушек же есть такая фишка: выскочить замуж раньше других. Да что угодно! Но только не так. Не ради новых трусов.

Все еще надеялся на что-то, поэтому поехал к ее папане. Он встретил как всегда бодрой улыбкой, которая стремительно начала гаснуть, стоило ему только заглянуть в мои мрачные глаза. Как-то сник. Сел за свой царский стол, недовольно нахмурился, взял ручку и неосознанно начал ее крутить, выдавая свое напряжение. Первый раз видел его таким разобранным, но было наср*ть. Если все, что сказал Градов – правда, то он соучастник. Прекрасно знал о проделках дочери, сам ее к этому толкнул. И молчал, улыбался в глаза, зная, что творится за моей спиной. Они одной породы. Антины. Задавал вопросы, в лоб, не юля, не щадя. С каждой минутой все больше холодея внутри. Андреич не стал отпираться, ходить вокруг да около. Признался, во всем, честно, хоть и был не в восторге от беседы.

Хотелось ехать к ней, устроить такой разгон, чтобы стены рушились. Вывернуть, вытрясти из нее всю правду. Разорвать. Выжечь. Причинит боль. От ярости дымился, гнал как сумасшедший.

Но чем ближе к городу, тем горче становилось внутри. И на смену желанию крушить, пришло нестерпимое желание избавиться от нее. Отвернуться. Забыть как кошмарный сон.

Сам виноват. Во всем. Ведь изначально знал, что ничего у нас не нет общего. Но самоуверенно полагал, что хватит сил ее перекроить, переделать. Что главное – удержать ее рядом, а там уж справлюсь, достучусь.

Хватит. Настучался уже по уши. Знать ее не хочу! Она, как символ моей неискоренимой беспечности, символ моего провала. Видеть не могу больше.

А дальше как в бреду, вместо того, чтобы завернуть к ней, доехал до ЗАГСа и подал заявление на развод, еще до конца не веря, что сделаю это. Разорву нашу связь. Что все закорчилось.

Нам дали месяц на раздумья. Гр*баный месяц. Все осмыслить, разобраться в себе и если передумаем – забрать заявление.

В чем здесь разбираться? В том, что наивный влюбленный дурак? Ничего не замечающий из-за своей одержимостью этой заразой? Так я знал это давным-давно. Просто отрицал очевидное. А она, вон какая молодец. Взяла и махом все доказала, расставила по местам.

Самое странное, что хотелось забрать обратно это проклятое заявление, сразу как только подписал. Сдержался. Ругая себя, на чем свет стоит, ушел, сжав в руке поганый лист бумаги.

Она звонила. Тысячу раз. Не отвечал. Игнорировал. Сбрасывал звонки. Писала –  удалял сообщения, не читая. Не надо мне такого общения. Хочу глаза в глаза. Слышать голос. Видеть ее эмоции. В последний раз.

На третий день успокоился достаточно, чтобы вести себя адекватно, и поехал к ней.

Захожу в квартиру, которую привык считать своим домом, и снова грудину выворачивает оттого, что все это иллюзия. Для нее все это не важно. Имеет значение лишь третья комната, до отказа набитая шмотьем.