Ущелье

– Не убьют, – девушка потянулась к ведру и мимолетом прикоснулась губами к щеке парнишки.

– Малаша, – Максим попытался схватить ее за руку, но девчонка, подхватив ведро, поспешила к дому. Казак вздохнул и, перемахнув обратно через забор, поспешил к лошади, привязанной позади дома. Он уже опаздывал на место сбора казаков.

Авдотья прошла из сеней в хату. Из-за печи потихоньку высунулась темноглазая смуглая Евдокия. Черкешенка наполовину она не потеряла ни тонкой талии после рождения детей, ни врожденной осанки. Даже сейчас, прячась от нежданной посетительницы, жена атамана стояла, гордо распрямив плечи.

– Галина ушла? – спросила Евдокия.

– Ушла, не беспокойся, – станичная ведьма молча села за стол и выжидающе посмотрела на женщину.

– Я все сделала, – засуетилась та, вытаскивая из расшитого бисером мешочка куриное яйцо. – Максимке на ночь под лавку положила. Аккурат в изголовье.

– Яйцо-то свежее взяла? – Авдотья протянула руку.

– Суточное. – Евдокия вложила ей в ладонь прохладный кругляшок и Авдотья вздрогнула.

– Что-то не так? – напряглась жена атамана.

– Ты присядь, милая, – ведьма махнула на лавку у стола и раскрыла ладонь.

Яйцо, лежащее в руке, серело нездоровой скорлупой. Мелкие трещинки покрывали поверхность. Ведьма поднесла его к носу и поморщилась. Потом положила на стол и хлопнула ладонью по скорлупе. Удушливая вонь поползла по хате. Спекшийся белок пронизывали нити плесени, а в середине раздавленного желтка ползал толстый червяк.

– Это плохо, да? – растерянно произнесла Евдокия. Гордые плечи опустились, и она кинулась в ноги ведьма. – Помоги матушка. Ты же знаешь, один у меня сыночек остался. Старший в плену турецком сгинул.

– Так у тебя еще девок пятеро, – отмахнулась от нее ведьма.

– Помоги, милая, сыночек-то один. Что хочешь для тебя сделаю, – женщина сняла с пальца золотое кольцо и положила его на стол. Подумав секунду, она вытащила из ушей тяжелые серебряные серьги.

Ведьма задумчиво посмотрела на украшения, почесала длинный нос, что-то обдумывая.

– Ты к окошку присядь, – сказала она Евдокии и тяжело поднялась из-за стола.

Авдотья сняла шлычку. Тяжелые темные с проседью косы легли на спину. Бормоча что-то под нос, ведьма начала расплетать волосы. Потом зажгла пучок трав, снятый с печи. Они едко закоптили. Евдокия закрыла слезящиеся от дыма глаза. Плавный речитатив ведьмы убаюкивал ее. Она ловила концы фраз про остров Буян и судьбу-лихоманку, понимая, что засыпает.

Ведьма остановилась и посмотрела на дремлющую у окна жену атамана. Потом глянула на стол. Мерзкий червяк продолжал копошиться в яйце. Будто и не было этих бессонных часов. Словно не стоптала Авдотья все ноги, ходя вокруг стола.

Женщина устало опустилась на лавку. Кто-то мерзко хихикнул в углу горницы. Авдотья повернулась на звук. В колеблющемся пламени свечи ей почудилось движение у стены. Она прищурила уставшие глаза. Из темноты выступила благообразная старушка. Седые волосы прикрыты цветастым платочком. Длинная до полу широкая юбка перехвачена домотканым фартуком с узорчатой вышивкой. Там скакали лошади, паслись козы, стай гоготали гуси.

– Бе-е-е, – повернул голову козел с фартука. Глаза на выкате уставились на Авдотью. Другие животные, словно ожидая сигнала, засуетились, запрыгали, задергались на тканой поверхности. От этого мельтешения у ведьмы зарябило в глазах.

– Отступись, – услышала она шелестящий шепот. – Отступись бабонька. Зачем они тебе? Какое тебе дело до них? Ты же знаешь, сколько волка не корми, он в лес смотрит. Сколько людям добра не делай, все равно слова не держат.

Авдотья сглотнула слюну, прогоняя назойливый звон в ушах. Она моргнула несколько раз, но старушка никуда не исчезла. Ласково улыбаясь, она смотрела на женщину.

– Ус-стала, с-сердешная, намаялас-сь. Отдох-хни, пос-спи чуток. Забудь про вс-се. Не твое это дело, – продолжала шелестеть бабка.

– Я сама знаю, что мое, а что нет, – ведьма тряхнула головой, прогоняя дрему. – Зачем без приглашения пожаловала?

– Так предостеречь тебя хочу, милая, – старушка уже не выглядела безобидной. Цветастый платочек сполз с волос. У животных на передничке прорезались волчьи клыки. – Не ровен час, что недоброе с тобой случиться. Как с матушкой твоей. И на кого дочурку оставишь? – бабка угрожающе оскалилась.

– Пугать меня вздумала, дрянь старая, – разозлилась Авдотья. Она сгребла в кучу остатки несгоревшей травы с лавки и швырнула в морок. – Моя прабабка, бабка, мать здесь спокон веков стояли и я буду.

Старушка вздрогнула. Попыталась протянуть когтистые руки-лапы к ведьме. Но на глазах истончаясь, растворилась туманом.

– Пошла вон, морок проклятый, – продолжала бушевать ведьма. – Смертью она меня пугает. Пока не убила, я жива!

Кадка с водой, стоящая у входа, поднялась и выплеснулась на то место, где еще недавно стояла старушка. Половая тряпка, вылетев из сеней, собрала воду и шлепнулась на место. Веник, выскочивший из-за печи вместе с совком, сметал со стены едва видимые остатки седого тумана.

– Маланья, хватит дрыхнуть. Иди матери помогать! – крикнула ведьма и заспанная девочка, высунулась из соседней спаленки.

– Случилось что? – жена атамана, проснувшись, испуганно смотрела на веник, самостоятельно наводящий уборку в хате.

– Случилось, – рявкнула ведьма. – Хочешь, чтобы сын жив остался, иди за дровами во двор. Баньку топить будем.

Привал был недолгим, только чтоб дать небольшой отдых лошадям и напоить в заросшей камышами речке. Хмурый Никола махнул рукой, командуя сбор.

– И куда торопимся? – Грицко сладко зевнул, затягивая у лошади подпругу. – Часа четыре спали, не больше.

– Тебе бы токмо спать, – писарь уже сидел на своей лошадке, насмешливо глядя на Максимку, поправляющего притороченные к седлу тюки с подарками.

– Не особо старайся, – остановил его Никола, – На следующей заставе коней менять будем. А потом без остановок двинем.

– С чего бы так торопиться? – недовольно заворчал писарь, нежно поглаживая лошадку, – Да и кто нам коней менять будет. Мы что, курьерские?

– Будут, – тряхнул чубом Никола, – у меня указ императорский. И вот, что. Больше не пререкаться. Я здесь главный, атаманом назначенный и дело у нас военное, – он пришпорил коня.

– Как скажете, господин помощник атамана, – запрыгнул в седло Грицко.

Писарь хмыкнул, но промолчал.

Прошло около часа, когда сзади раздался конский топот. Их стремительно нагонял небольшой казачий отряд.

– Вот и попутчики, – обрадовался Грицко, улыбаясь седому казаку. – Что-то лицо мне твое знакомо братец. Может, где вместе воевали?

Ничего не отвечая, казак обогнал Андрюху и остановил лошадь, загораживая дорогу. Четверка оказалась окруженной десятком человек. От них отделился смуглый темноволосый мужчина. Незнакомец подъехал вплотную к Николе и, бросив взгляд на сверток притороченный к седлу, произнес.

– Поручик Крымов, у меня приказ. Далее груз повезу я и мои люди, – он ловким движением вытащил из-за пазухи грамоту с висящей на ней сургучной печатью.

– Прочитай, – Никола передал бумагу писарю.

– Все верно, – зашевелили губами писарь. – Токмо…

– Груз, – смуглолицый протянул руку.

– Токмо что? – нахмурился Никола, игнорируя жест смуглого поручика.

– Токмо бумага от атамана Екатеринодарского. Кто же к ней руку прикладывал?

– Там же подпись внизу, – поморщился как от зубной боли поручик. Его явно тяготил разговор с тупоголовыми казаками.