Седьмой этаж. Летняя история

У Никиты на секунду возникло ощущение, что ему пытаются заткнуть поцелуем рот, но это чувство тут же утонуло в волне других ощущений.

– Лин, прекрати немедленно, – негромко хохотнул он, поспешно садясь и отпихивая её от себя. – Ты что, сдурела? Мы же на пляже. Хочешь поставить меня в идиотское положение?

Она прыснула в ладони, лукаво взглянула на него и насмешливо заявила:

– Пошли в воду. Прохладная водичка остужает.

– Вот язва, – с напускной обидой прошипел он. – Я о ней беспокоюсь, а она надо мной издевается.

– Так я же тоже о тебе беспокоюсь, – хихикнула Лин. – Ну, так что? Идём купаться?

– Идём, конечно, – фыркнул он, поднимаясь с места и подавая ей руку.

Она легко вскочила, обвила рукой его шею, тронула губы дразнящим мимолётным поцелуем и побежала к морю. Он понёсся за ней следом, догнал в воде, подхватил на руки, кружил в волнах, поднимая вокруг фонтаны сверкающих брызг, заставляя её визжать и смеяться, и отчётливо ощущая, что у него есть все основания считать себя счастливым.

Обедать ходили в ближайший посёлок, в котором к услугам отдыхающих, не желающих утруждать себя готовкой, было несколько точек общепита, обеспечивающих им вполне приличный прокорм. После обеда не пошли сразу на море, а устроились всей командой в сосновой роще, пережидая солнцепёк под сенью деревьев. Девушки, расположившись плотной группкой немного в стороне от парней, о чём-то перешёптывались и хихикали, а парни, не обращая на них внимания, азартно дулись в карты. Никита, Дэн и Илья бессовестно жульничали, кто во что горазд, соревнуясь друг с другом в изобретательности и раз за разом оставляя простодушного Петра в дураках. Пётр довольно долго стоически переносил поражения, наивно полагая, что в игре всё зависит от удачи, которая рано, или поздно должна и к нему повернуться если не лицом, то хотя бы боком. Но потом до него дошло, что его противники, в отличие от него самого, не полагаются на удачу, а активно ей содействуют, и играть ему расхотелось. Оставшись в очередной раз в дураках, Пётр вышел из игры и попытался привлечь к себе внимание Аси, надеясь, что она составит ему компанию, но та была слишком увлечена болтовнёй с девчонками, и ей на тот момент было не до него. Он не стал обижаться на Асю за то, что она предпочла общение с подружками его обществу, считая, что его девушка имеет на это полное право. У него никогда не возникало проблем с тем, чтоб придумать чем себя занять и как скоротать свободное время. Пётр сходил к палаткам, взял блокнот и карандаш и направился вглубь рощи, подыскивая подходящий для наблюдения объект. После непродолжительных поисков он обнаружил под одним из деревьев большой муравейник и, усевшись неподалёку на землю, устланную мягким пружинистым мхом, стал с интересом наблюдать за муравьями, попутно зарисовывая воздвигнутый этими неутомимыми тружениками мегаполис.

Муравьи деловито сновали туда-сюда, занимаясь своими повседневными делами. Один из них целеустремлённо карабкался по резному листу папоротника, торопясь забраться как можно выше. Интересно, зачем? Чтоб потом просто спуститься вниз в том же темпе? Или он собирается, доверившись легкомысленному ветерку, совершить отчаянный полёт в неизвестность, чтоб внести разнообразие в свою монотонную и упорядоченную муравьиную жизнь?

Набросав на бумаге крупными штрихами муравейник, Пётр стал тщательно прорисовывать на переднем плане лист папоротника и муравья, покоряющего вершину с неведомой целью. Он почти закончил рисунок к тому времени, как муравей достиг острия листа. Пётр, затаив дыхание, следил за его дальнейшими действиями. Муравей потоптался на вершине пару секунд, потом развернулся и побежал вниз, выписывая по пути кренделя и методично исследуя резную поверхность листа, но упорно стремясь обратно, к своему муравейнику.

Пётр не успел закончить рисунок. Несколько муравьёв, по-видимому, решили, что его ноги – не менее подходящий объект для исследования, чем лист папоротника, причём, кое-кто из исследователей счёл необходимым собрать сведения не только об их рельефе, но и о степени их пригодности в пищу. Пётр, издав звук негодования, резво подскочил и стал отряхиваться от назойливых букашек. Почёсывая укушенные места, он двинулся обратно в сторону лагеря, решив, что рисунок можно закончить в более спокойной обстановке по памяти, но не прошёл и десяти метров, как зацепился ногой за какую-то корягу и рухнул лицом вперёд, больно обдирая колени и ладони об торчащие из земли корни. Пётр высказал вслух своё недовольство в выражениях, которые он позволял себе только в исключительных случаях, когда был абсолютно уверен, что ничьих ушей они не коснутся, и стал, покряхтывая, подниматься с земли. Отряхнул запачканные землёй ладони об шорты, подобрал свой блокнот, нашарил в траве карандаш и, слегка прихрамывая, двинулся дальше, надеясь, что его злоключения на этом закончатся. Он делал шаг за шагом, сосредоточенно глядя себе под ноги. Вдруг боковым зрением уловил какое-то мельтешение справа от себя и, повернув голову, застыл на месте. Всего в нескольких шагах от него среди тёмных сосновых стволов порхала бабочка. Её большие ярко-синие крылья неровно трепетали, то удерживая её на одном месте, то бросая из стороны в сторону. Пётр какое-то время зачарованно пялился на это чудо, не веря своим глазам. Бабочка впечатляла размерами и яркостью окраски. Петру удалось разглядеть тёмно-коричневую полосу с протянутыми по ней двумя цепочками охристо-оранжевых пятнышек, окаймляющую края её крыльев.

– Не может этого быть, – изумлённо пробормотал он. – Морфо анаксибия… Откуда она здесь?! Она же водится только в тропиках…

Чудо какое-то. Или глюки. Может, я головой долбанулся, когда грохнулся?

Он сделал пару осторожных шагов, приближаясь к бабочке, чтоб получше её рассмотреть. Шаг за шагом он подбирался к ней всё ближе, но и бабочка не оставалась на одном месте, перепархивая от ствола к стволу и увлекая его за собой вглубь рощи. Пётр, как зачарованный всё шёл за ней, не замечая, что уходит всё дальше от лагеря. Он безотчётно старался ступать как можно тише и осторожней, надеясь, что бабочка, наконец, присядет на какую-нибудь ветку и позволит ему рассмотреть себя, как следует.

Роща была наполнена характерными звуками: птичьим посвистыванием, похлопыванием крыльев, поскрипыванием веток, шорохом листвы. Где-то высоко в кронах деревьев носились белки. Пётр всё шёл за бабочкой, практически не различая среди всего этого шума звука собственных шагов.

Вдруг раздалось какое-то очень громкое, протяжное и пугающее своей резкостью уханье. Пётр присел от неожиданности и опасливо завертел головой во все стороны. Через пару секунд до него дошло, что так, вероятно, кричит какая-то птица.

– Тьфу-ты, нечисть такая, – испытывая досаду и в то же время облегчение, буркнул парень, – это ж надо так вопить.

Пётр успокоился и сразу вспомнил о причине своего пребывания тут. Каково же было его огорчение, когда он обнаружил, что бабочки, за которой он притащился в эту чащу, и след простыл. В состоянии близком к панике, не желая верить в то, что всё потеряно, он заметался между деревьями, надеясь обнаружить свою пропажу устроившейся на какой-нибудь ветке, но не тут-то было – бабочку будто корова языком слизала. Тщательно обшарив окружающее пространство в радиусе нескольких метров, Пётр пришёл к неутешительному выводу, что поиски следует признать безрезультатными, и решил возвращаться в лагерь. Испытывая сильное разочарование, он обвёл взглядом обстановку, пытаясь определить в какой стороне находится палаточный городок. Поразмыслив пару минут, он выбрал направление и двинулся в путь в самых расстроенных чувствах, досадуя в душе на свою неудачливость и бестолковость. Ему только сейчас пришло в голову, что можно было не бегать за бабочкой по всему лесу, а просто-напросто применить магию, чтоб её поймать.

Минут через десять Пётр засомневался в том, что идёт в нужную сторону. Он остановился и ещё раз огляделся. В этой части рощи деревья стояли довольно плотно, и кроме сосен кое-где попадались какие-то колючие заросли. Пётр сообразил, что идёт не в том направлении и решил, что, пожалуй, разумнее всего будет прямо отсюда телепортироваться в лагерь, вместо того, чтоб продолжать движение, рискуя окончательно заблудиться. Он сосредоточился, задал себе направление и уже собирался телепортироваться, но в последний момент вдруг уловил какой-то странный звук, явно выбивающийся из общего ряда характерных лесных звуков, заставивший его повременить с телепортацией и прислушаться. Пару секунд было тихо, а потом Пётр отчётливо расслышал чьё-то всхлипывание. Он напрягся, весь превратившись в слух, озираясь по сторонам и пытаясь определить, откуда этот звук доносится. Прямо перед ним была плотная стена из зарослей, и Петру показалось, что звук идёт откуда-то оттуда. Он осторожно двинулся вдоль кустарника, пытаясь найти проход. Буквально через пару метров кусты поредели, обнаружился просвет и выход на небольшую полянку. После полумрака, царившего в роще, солнечный свет, заливавший поляну, показался Петру слишком ярким. Он на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, чуть не споткнулся от неожиданности. Всего в нескольких шагах от него под одним из деревьев, обхватив руками колени и уткнувшись в них носом, сидела девушка. Длинные рыжие волосы свесились на бок, закрывая от его взгляда лицо.

– Лин?! – ошеломлённо воскликнул он, прежде чем успел о чём-то подумать.

Она нервно дёрнулась, вмиг подхватилась с земли, откинула волосы с заплаканного лица и испуганно на него уставилась. Он моментально очутился возле девушки и набросился на неё с вопросами:

– Лин, что случилось?! Тебя обидел кто-то?!

Она отрицательно помотала головой, поспешно вытирая ладонями глаза. Он не поверил, дёрнул её к себе, жёстко ухватив за руку, нервно озираясь по сторонам и готовясь дать отпор опасности, которая может ей угрожать.

– Да нет тут никого! Никто меня не трогал, я одна здесь! – раздражённо воскликнула Лин, вырывая у него руку и отступая на шаг.

Пётр оторопело пялился на неё какое-то время, потом чуть-чуть успокоился и наконец сообразил, что она, вероятно, искала тут уединения, а, следовательно, его появление было не слишком уместным. Он сразу почувствовал себя дураком, и ему стало ужасно неловко за свою бестактность, но развернуться и уйти, оставив её тут в таком состоянии, он тоже не мог. Пётр помолчал немного, раздумывая о возможной причине её слёз, потом не удержался и спросил, возмущённо:

– Он что, снова тебя обидел?

– Кто? – удивлённо вскинула на него глаза Лин и шмыгнула носом.

– Никита, – жёстко ответил Пётр, глядя ей в глаза. – Я убью этого гада, – процедил он сквозь зубы.

У Лин глаза расширились от изумления. Она даже представить себе не могла, что у него может быть такой взгляд, тёмный, тяжёлый.

– Да ты что?! Не обижал он меня! – поспешно заверила она его. – Никита тут совсем ни при чём.

– Тогда что случилось? – спросил он уже другим тоном.

Она опустила глаза, колеблясь с ответом.

– Слушай, Лин, я не отстану, пока ты мне всё не расскажешь, – заявил он, сам удивляясь, откуда в нём сейчас столько решимости. – Это не нормально, что ты сидишь одна в лесу и рыдаешь. Выкладывай, что произошло.

Лин вздохнула и слабо улыбнулась.

– Ладно, я тебе скажу, раз ты так настаиваешь, – сказала она, снова усаживаясь под деревом и обхватывая колени руками.

Он опустился рядом с ней на траву и уставился на неё с серьёзным вниманием. Она какое-то время молчала, отведя взгляд в сторону, потом повернула к нему лицо и сказала, с трудом сдерживая слёзы:

– Петь, со мной что-то не так… Я… я так устала…

Слёзы всё же покатились по щекам против её воли, она уткнулась носом в колени, тихо всхлипывая. Пётр молча пододвинулся к ней ближе и стал осторожно гладить её по голове, желая утешить. От этих прикосновений Лин вдруг почувствовала себя так, будто он не к волосам, а прямо к её сердцу прикоснулся, согревая его своим теплом и давая ей самой ощущение защищённости. Она удивлённо притихла, прислушиваясь к этому ощущению. Её тревоги вдруг показались ей не такой уж серьёзной причиной, из-за которой следовало бы плакать, на душе посветлело, и слёзы неожиданно просохли. Она приподняла голову и взглянула на Петра искоса. Тот сразу убрал руку.

– Извини, я такая плакса, – сказала Лин, вытирая ладонями лицо и смущённо ему улыбаясь.

– Это ты извини, что лезу в душу. Просто, может быть, я могу чем-то помочь. Иногда ведь даже просто поделиться с кем-то бывает полезно, – сказал он, участливо. – Расскажи мне… пожалуйста.

Она согласно кивнула и сказала:

– Это из-за того, что я делаю… из-за моих способностей. Со мной что-то происходит в последнее время…

– Что происходит? О чём ты? – напрягся Пётр.

– Даже не знаю, как тебе это объяснить… В общем, мне, чтоб кому-то помочь, нужно прочувствовать чужую проблему, принять её, как свою собственную, и вытащить и себя, и другого человека из отчаянья. Я вначале позволяю этому отчаянью собой овладеть, а потом истребляю его в себе. Раньше мне удавалось быстро с этим справляться, и у меня никогда не возникало ощущения, что во мне остаётся хоть капля чужого негатива, всё выгорало, исчезало без следа за считанные минуты, а сейчас… Я такую жуткую усталость чувствую после каждого вызова. И физическую, и душевную. Потом всё потихоньку проходит, но я каждый раз опасаюсь, что могу срочно кому-то понадобиться, а восстановиться к этому времени не успею… И ещё, у меня такое чувство, что во мне будто медленно, но верно, по пылинке, по крупинке, накапливается чужая боль, как какой-то нерастворимый тяжёлый осадок. Вот, вроде бы, всё у меня хорошо, а в душе какая-то непонятная тоска сидит. Не понимаю, почему это происходит, и не знаю, что с этим делать, – покачала головой Лин, глядя Петру в глаза. – Нет, ты не думай, всё не так уж страшно, – поспешно прибавила она, заметив в его взгляде беспокойство. – Обычно, меня это не так уж и грузит, это сегодня что-то накатило… Просто, сегодня ночью мне показалось, что я могу не справиться… Всего на секунду показалось, но я почему-то не могу выбросить этот момент из головы… Да ещё эта слабость весь день…

Пётр взял Лин за руку и сжал её ладонь.

– Ты испугалась?

Она кивнула.

– Знаешь, на свете столько боли и отчаянья, что мне становится страшно, – сказала она после небольшой паузы, глядя в одну точку перед собой. – Пока не сталкиваешься с этим, кажется, что мир прекрасен, но когда приходится видеть это так часто… Да ещё люди так легко сдаются, впадают в уныние, опускают руки, не карабкаются изо всех сил, не хотят бороться до последнего. Когда у них в душе темно, они не видят света вокруг, не понимают, что способны прорваться к нему, если будут в него верить, – с горячностью говорила Лин. – Ну, скольким я смогу помочь? На скольких у меня у одной хватит сил? Мне кажется, те возможности, которыми меня наделили, они иссякают потихоньку. У меня внутри, – она положила ладонь себе на грудь, – где-то тут… в душе…, есть что-то…, какой-то источник света, который способен разогнать мрак, но мне кажется, что он слабеет, угасает потихоньку. Что, если однажды он совсем угаснет, и я не смогу ни кого-то другого вытащить из сумрака, ни сама оттуда выбраться?

Пётр сжимал её руку и напряжённо молчал какое-то время, размышляя о том, что она сказала. Потом взглянул ей прямо в глаза и уверенно заявил: