Оценить:
 Рейтинг: 0

Храм Крови. Легенды Пурпурного Города

Жанр
Год написания книги
2019
<< 1 2 3 4 5 6 ... 9 >>
На страницу:
2 из 9
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Теперь он не был так одинок, как в ту пору пиратских дисков. С друзьями его связывало осознание их обособленности от мира обывателей. До них давно дошло, что они живут в особой атмосфере, что они на стороне меньшинства, что их фильмы и музыка, их представления о красоте и эстетике далеки от обыденных. До Кристиана это дошло еще в подростковом возрасте, когда по английскому языку в качестве домашнего чтения он начал читать Эдгара Аллана По, и среди выписанных им в словарную тетрадь слов преобладали такие, как «гроб», «саван», «склеп», «похороны», «ужасный», «таинственный» и так далее. С тех пор По стал одним из любимых писателей Кристиана; он прочитал большую часть произведений американского мистика и знал, что обязательно прочтет остальное. Его друзья были не охотники до книг, и он часто пересказывал им прочитанное, а они внимательно слушали. Они говорили, что, когда он рассказывает, им кажется, будто они смотрят кино, а кино смотреть они любили. Он знал много историй про вампиров, и частенько на вечеринках собравшиеся, выпив пива или вина, просили его рассказать их.

Тушили свет, зажигали свечи, присутствовавшие кругом садились в центре комнаты. Прихватив бутылки со спиртным и сигареты, они удобно располагались в позе лотоса, и Кристиан начинал свои рассказы. Он всегда хорошо учился, был довольно эрудированным и обладал богатой фантазией, а потому часто присовокуплял от себя многие детали и повороты сюжета, а его друзья слушали эти истории, затаив дух. В такие моменты он испытывал какое-то странное чувство – это не было превосходством или самолюбованием; он просто понимал, что делает что-то хорошее для людей, не только развлекая их, а уводя в мир волшебства и магии, подальше от жалкой повседневности и рутины. В этих историях было то, чего ему так не хватало в реальности, – приключения, интересные персонажи, обладавшие сверхспособностями, любовь.

Так протекала его жизнь, то наполненная одиноким созерцанием, то хлещущая через край пьяным весельем, и Кристиан, чувствуя, что так и должен жить неформал, в принципе был ею доволен. Доволен, но не счастлив. Он томился по счастью, не зная, как его достичь и где его искать, и каждый день, просыпаясь, все ждал чего-то – чего-то запредельного, экстраординарного, что раскрасит жизнь яркими красками и навсегда изгонит тоску и одиночество из сердца.

Глава 3

Праздник

«… душа человеческая служит тайным кладезем первобытных воспоминаний и неосознанных желаний. Разум каждого человека – это тот самый Сад Зла… в котором все существа то поднимаются, то падают снова, в котором поются гимны множеству воображаемых вещей, а после те же самые вещи подвергаются проклятию и перестают быть предметом поклонения».

Э. Райс «Вампир Лестат»

Анж ждал гостей. Он позвал к себе своих друзей Тэйна и Кристиана. Тэйн жил по соседству и был его лучшим другом с детства. С Крисом же они познакомились пять лет назад, спустя несколько месяцев после его переезда в Пурпурный Город. Они с Тэйном были старше его на год, и «Серебро и метал» уже манил их своей мистической атмосферой. Иногда им удавалось скрыться от зоркого родительского ока и пробраться в запретные недра клуба. Однажды они здорово напились там, и Тэйн нечаянно толкнул проходящего мимо Кристиана. Несмотря на то, что он был здесь новичком, а ребят было двое, парень решился потребовать извинений, на что Тэйн снова толкнул его, на этот раз намеренно. Завязалась драка, и Анжу с трудом удалось разнять их. Осматривая потери, Тэйн посетовал, что Кристиан оборвал ему новую цепочку с висевшим на ней серебряным черепом – символом клуба. Заметив заинтересованный взгляд Криса, Анж спросил:

– Ты здесь в первый раз?

Кристиан всегда считал, что обманывать ниже его достоинства, и ответил утвердительно. Это признание удивило друзей – Крис выглядел завсегдатаем подобных местечек. Они к тому времени уже год как считали себя готами. Глядя на Кристиана, невозможно было усомниться в том, что он принадлежит к той же субкультуре.

Остаток ночи ребята провели на крыльце заброшенной церкви. Они распили бутылку припрятанного Тэйном для таких ночных бдений портвейна и время пролетело незаметно за рассказами о себе, о том, как каждый среди множества субкультур выбрал готику, о любимых группах и фильмах, о своих семьях и знакомых – обо всем, что их волновало и интересовало.

С тех пор они стали не разлей вода. Крис настолько влился в эту маленькую компанию, что у Анжа и Тэйна было ощущение, что их с самого начала было трое. Его пристрастия к тяжелой музыке и готическому стилю в одежде совпадали со вкусами ребят, но таких неформалов было полно в Мертвом квартале. Скорее, он привлекал их своим уверенным спокойствием, проницательным умом, начитанностью и неистребимой жаждой приключений. Одного взгляда его ясных глаз, одного прикосновения его прохладных пальцев, одного его присутствия хватало порой для того, чтобы усмирить излишнюю эмоциональность Анжа и упрямую горячность Тэйна. Когда он был рядом, их словно овевал легкий морской ветерок, приносящий спокойствие и умиротворение. Кристиан же полюбил своих новых друзей за сохранившуюся в них детскую непосредственность, простоту и легкость в общении и готовность поддерживать все его начинания. Он был мозговым центром их троицы, что нисколько не обижало Тэйна и Анжа, – они признавали его превосходство, потому что Кристиан никогда им не пользовался.

Для всех троих их дружба была самым ценным, что было в жизни, и они действительно дорожили ею. И вот сегодня прошло ровно пять лет с тех пор, как Тэйн и Анж познакомились с Крисом Бреттауэром. Друзья всегда проводили этот день вместе.

Анжу особенно запомнилась их годовщина. Они собрались на Поле невинности – заброшенном кладбище за Переулком Ангелов. Тэйн притащил бутылку красного вина, украденную из родительского бара, а Анж – высокий металлический кубок с витиеватыми ручками. Анж налил в кубок вино, а Кристиан достал принесенную с собой иголку и проткнул ею указательный палец. Он поднес его к кубку, и кровь закапала в вино. То же самое проделали Тэйн и Анж, после чего Анж слегка взболтал напиток. Они по очереди произносили заранее придуманную Крисом клятву в вечной дружбе, в вечном следовании по темному пути готики, а также в том, что, где бы они ни были, они будут проводить этот день вместе. После произнесения клятвы каждый отпил несколько глотков вина. Они свято верили, что теперь, когда внутри каждого из них есть частица другого, они больше, чем друзья, они стали братьями по крови и по духу.

Анжа охватила ностальгия по той ночи, и он решил, что в этот раз должно быть не хуже. Он занавесил окно взятой напрокат из родительского шкафа черной шелковой простыней, на пол постелил добытый оттуда же пододеяльник, а на письменный стол, который послужит баром, – наволочки из того же комплекта. Бутылки перемежались с толстыми скрученными спиралью и гладкими свечками в черных кованых подсвечниках, которые сделал для него дядя Криса на прошлый День рождения. Оставшиеся свечи Анж поставил в хранившиеся в родительском серванте тонкие фужеры для шампанского и пузатые бокалы для вина. Все это дополняли два найденных им в свое время птичьих черепа со свечами, горевшими внутри, керамическая ваза с засушенным букетом красных роз, теперь ставших почти черными, и красивые безделушки, некогда купленные им в одном из рок-магазинов города, – пепельница в виде гроба и небольшое квадратное зеркало в искусно сделанной оправе из металлических летучих мышей-вампиров. Развешанные по всей комнате плакаты рок-групп и распечатанные на принтере фотографии крестов и кладбищ, фанатом которых был Анж, гармонировали с созданной в комнате атмосферой.

Анж посмотрел в зеркало, любуясь своими макияжем и прической. Сегодня он старался как никогда. На свои светло-русые вьющиеся волосы до плеч он нанес побольше геля, почти распрямив их. Черным карандашом он тщательно обвел свои серо-голубые глаза с пушистыми золотистыми ресницами, а толстый слой грима, которым он намазал даже губы, сделал его кожу матово-белой. Он был доволен результатом – из угловатого парня с по-детски округлыми щеками, губами бантиком и по-девичьи томным взглядом он превратился в холодного неприступного молодого человека, этакого готичного Пьеро.

К пяти часам вечера пришли его гости. Первым был Тэйн, который по контрасту с Анжем больше напоминал Арлекина. Он красил свои короткие волосы с выбритыми висками в зеленый цвет и никогда не выходил из дома без подобия мини-ирокеза на макушке. Золотистые миндалевидные глаза и смуглая кожа придавали его заостренным чертам слегка жесткое выражение. Если Кристиан был любителем пирсинга, то Тэйн специализировался на татуировках. Он очень любил майки без рукавов, демонстрировавшие во всей красе его руки со множеством крестов, черепов и латинских надписей. Анж любовался как татуированным телом Тэйна, так и пропирсованными частями тела Криса, но сам был лишен возможности сделать с собой подобное – после нескольких неудачных попыток он понял, что его кожа практически не способна к регенерации.

Чуть позже пришел Кристиан. Как обычно, он выглядел моложе своих девятнадцати лет. Макияж и прическа делали его вечным подростком. Он накладывал на лицо грим, подводил карандашом глаза, тщательно растушевывая линию у нижнего века, чтобы макияж казался чем-то вроде естественных теней под глазами; намеренно спутывал и тормошил копну черных густых волос длинной до плеч.

Друзья расселись на полу у стола с бутылками, Анж включил музыку, и праздник начался. Они пили, разговаривали, шутили и смеялись. После двух бутылок вина и нескольких литров пива ребята захмелели и пребывали в расслабленно-блаженном расположении духа. В комнате уютно потрескивали свечи, разгоняя сгущавшиеся за окном сумерки. В их свете мерцали запотевшие бутылки и стаканы с недопитым вином. Сигаретный дым дурманил голову. Голоса друзей становились все тише, почти переходили в шепот, словно они боялись разрушить хрупкую волшебную атмосферу, созданную их душевной близостью, надвигавшейся темнотой и алкогольными парами. По венам разливалась эйфория, и, казалось, ничто не смогло бы нарушить спокойствие их уединенного вечера.

Одолеваемый привычной в это время суток слабостью, Кристиан лег на пол и свернулся калачиком. Прикрыв глаза, он смотрел на пламя свечи, едва прислушиваясь к разговору Тэйна и Анжа. Свеча целиком завладела его вниманием. Огонь гипнотизировал Кристиана, погружая в полудрему, и в то же время он не мог оторвать от него взгляда. Постепенно ему стало мерещиться, будто пламя раздувается, увеличивается, заполняет собой свободное пространство, поглощая его. Только горело оно уже не в комнате Анжа, а где-то еще – в полутемном помещении, заставленном деревянными скамьями. Потом оно вырвалось наружу и стало быстро охватывать здания. Кристиан узнал дома Мертвого квартала, особняки Переулка Ангелов, старинные здания центра города. При виде этой разрушительной стихии, словно гигантским языком слизывавшей все на своем пути и жадно заглатывавшей, его охватил всепоглощающий ужас. Страх и беспомощность перед могучей неуправляемой силой овладели им настолько, что парень лишился чувств…

Очнулся он в помещении, где два ряда низких скамеек образовывали узкий проход. Однако теперь оно не горело, и не было видно никаких следов огня или разрушения. Сквозь царивший кругом полумрак с трудом удавалось разглядеть окружавшую обстановку. Кристиан был уверен в одном – он здесь впервые. Цветные витражи, потолок и стены, расписанные причудливыми фресками, множество свечей, расставленных полукругом там, где заканчивался проход, – все это было ему незнакомо, и вместе с тем его томило какое-то тревожное и манящее ощущение близости с этим местом. Возможно, он читал о нем или где-то слышал. Казалось, он всю жизнь мечтал побывать здесь, чтобы своими глазами увидеть образы, которые давно жили в глубине души, нарисованные его воображением и запечатленные сердцем.

Стараясь привыкнуть к полутьме, он не спеша шел по проходу, любуясь завораживающим зрелищем лунного света, льющегося сквозь красно-синее стекло витражей. Полная луна, напоминавшая мягкий круг сыра, лениво заглядывала в окно, и неверный свет ее заставлял стекла витражей поблескивать и переливаться. Зловеще смотрели лица с фресок, освещенные тонкой паутиной обманчивого света.

Кристиан ускорил шаг и только теперь заметил, что на первой скамье кто-то сидит. Это была девушка. Лица ее он не видел. Его закрывали густые пепельно-русые волосы. Казалось, незнакомка не слышит его приближения. Все в ее фигуре, закутанной в какое-то темное одеяние, хранило черты странной неподвижности и оцепенения. Она была, словно статуя, словно один из тех мраморных ангелов, которых теперь только он разглядел в левом углу помещения.

Страх перед этим казавшимся неземным существом охватил его душу. Но он знал, что уже не может повернуть назад. Что-то притягивало его к сидящей на скамье фигуре. Ему хотелось взять ее за плечи и отбросить волосы с лица. Но он не решился на такую дерзость. Словно в полусне, движимый какой-то неведомой силой, он подошел к незнакомке и опустился перед ней на колени. Она подняла низко опущенную голову, и взгляды их встретились.

С отчаянием и диким восторгом смотрел он на ошеломительно прекрасное бледное, как мрамор, лицо, каждую черточку которого знал в совершенстве. И не потому, что в темноте ему удавалось хорошенько рассмотреть его, а потому, что оно ему постоянно снилось. И уже тогда, в своих снах, он знал, что это не человек. Наш мир не мог породить столь неземное совершенство, идеал не мог принадлежать реальности плоти и крови. Лишь небеса способны были произвести на свет эту ангелоподобную красоту, в которой, однако, чувствительная душа Кристиана сразу уловила примесь темного начала.

Его затопил ужас от близости внеземного существа. Он сидел не в силах пошевелиться, словно пригвожденный к полу взглядом бездонных глаз. Выражение лица незнакомки, однако, не было злобным или угрожающим. Его даже можно было принять за человеческое. Но инфернальную сущность выдавали глаза, похожие на таявшие в тепле льдинки, брошенные в стакан с абсентом. Казалось, их пронзительный взгляд не находил в этом помещении ничего, достойного внимания, и в то же время Крис почувствовал, что эти изумительные, сияющие молодой зеленью, глаза заглядывали ему прямо в душу.

Время для него застыло, хотя внутренний голос, затаившийся в клочке сознания, уцелевшем от этого дьявольского наваждения, шептал, что прошло всего несколько мгновений. Вселенский ужас не позволял ни моргнуть, ни перевести дыхание. Он был точно одурманен – реальность перестала существовать, и весь мир сузился до размеров небольшого помещения, где находилось существо с глазами, в глубине которых был заключен не только смысл всей его жизни, но и смысл всего существовавшего на земле.

Это могло бы продолжаться бесконечно, но внезапно лунный свет стал меркнуть. Кристиан вздрогнул и поднял голову. В витраже он увидел, как луна с неестественной скоростью закатывается за гигантскую черную тучу, которая, будто зловещий великан, с каждой секундой все сильнее разрастается на горизонте. В следующий миг из нее показалась переливавшаяся серебром зазубрина молнии, которая, словно когтями, вспорола мягкую плоть темного неба. Раздался оглушительный раскат грома, который показался Кристиану грозным предупреждением тех бедствий, которые будут следствием этой роковой встречи с ангелоподобным Люцифером, принявшим женский облик, и сердце его сжалось от еще большего ужаса. Чувствуя, что страх стремительной волной размывает эту и без того эфемерную реальность, Кристиан, не в силах отказать себе в этом, в последний раз заглянул в глаза девушки, и ему показалось, что он прочитал в них одно-единственное слово. И слово это было самым прекрасным и завораживающим звуком, который он слышал в своей жизни. Как зачарованный, повторил он благоговейно, словно кающийся имя Господа:

– Кристабель, – и снова лишился чувств.

Глава 4

Кристабель

«… людей часто неотвратимо тянет к тому, чего они боятся».

Э. Райс «Мэйферские ведьмы»

Войдя в тот осенний вечер в клуб «Серебро и метал», она сразу ощутила непонятную тревогу. На улице она не заметила ничего подозрительного. Разбавляя темные пласты ночи, там витала мрачная атмосфера, свойственная заброшенным заводам. Привычно наполняла она город духом восторженной безысходности и утешительной обреченности.

На приходящих сюда впервые переулок, в котором находился клуб, и его здание производили угнетающее впечатление. Узкая улочка, которая была образована стоявшими друг напротив друга строениями заброшенной фабрики с возвышавшимися над ними бетонными трубами, заканчивалась тупиком в виде глухой высокой стены. Раньше она служила для того, чтобы сюда не забрели посторонние. Впрочем, ее предназначение сохранилось. Главный вход был открыт для всех, но не каждый, миновав ворота и оказавшись на узкой асфальтированной дорожке между зданий из красно-коричневого кирпича, словно покрытых запекшейся кровью, мог решиться зайти внутрь. Они нависали над переулком, подавляя своим мрачным заброшенным видом. В последнем из них, с правой стороны, и находился клуб.

Внутри это было довольно просторное помещение с такими же бурыми кирпичными стенами, что и снаружи, толстыми квадратными колоннами, высокими потолками, темными туалетами и огромным деревянным баром, расположенным по правую руку от входа. Стену над баром украшал огромный череп, нарисованный серебристой и черной красками. Напротив входа находилась низкая широкая сцена, которую освещали два тусклых прожектора.

Никогда она не видела более темного клуба, чем этот, и этим-то он ей и нравился. Здесь она чувствовала себя в своей стихии. Расплывчатый полумрак не мешал каждый раз представать перед избранными посетителями во всей красе – скорее, наоборот. Так произошло и сегодня. Но было здесь и что-то еще – какое-то странное, непривычное чувство: смесь страха и надежды, тревоги и любопытства, смертельного ужаса и дикого восторга.

Здешние посетители сплошь и рядом были довольно эмоциональными созданиями, и ей нравилось улавливать исходившие от них переживания, отделять одно от другого и пристально всматриваться в каждое. Она, неспособная к глубоким чувствам, любовалась чужими; вбирала их в себя, словно купалась в очищающих водах, исторгаемых человеческими душами. Она привыкла к разнообразию сильных эмоций, скапливавшихся в этом месте. Но сегодня краем сознания отметила, что это чересчур даже для «Серебра и метала». Где-то в его недрах словно кипел котел, наполненный горячими, страстными, пожиравшими душу чувствами. Тревожило то, что она не могла уловить источник этих эмоций. А неизвестность часто означала опасность.

Но она отогнала от себя эти мысли. Не престало ей чего-то бояться. Она в гуще человеческой толпы, а по ее опыту это самое безопасное место на свете. Особенно если толпа эта находилась в клубе, где собирались неформалы всех мастей. Она знала, что здесь, в «Серебре и метале», ее принимали за свою. Но в то же время чувствовали, что она не такая, как они. Свою роль играло то, что она жила в Переулке Ангелов, а не в Мертвом квартале, как большинство завсегдатаев клуба. Этот факт делал ее в их глазах загадочным существом, снизошедшим к ним из сказочных чертогов роскоши. Немаловажным было и то, что ни с кем из них она не водила близкого знакомства, и это придавало ей еще большей таинственности. Но самое главное – большинство этих детей ночи инстинктивно угадывали то, чего никогда не уловили бы их родители или сверстники, предпочитавшие другой образ жизни. Они чувствовали исходившую от нее дымку смерти, которую сами искусственно нагнетали, одеваясь в черное и гуляя по кладбищам.

При желании она могла бы сделать так, чтобы от нее повеяло смертельным холодом, но она не хотела их пугать. Она ощущала свою общность с ними и знала, что это подлинное родство, а не мимикрия. Она была такой всегда. Задолго до того, как появилась готическая субкультура, она носила черное, производя на людей декадентское впечатление. Она выбирала темное не для того, чтобы ее приняли за свою, а потому, что ей нравился этот цвет. Она носила корсеты и кружевные юбки не с целью кого-нибудь соблазнить, а потому, что это был давно избранный ею стиль одежды. Она вела себя дерзко, и легкая усмешка редко сходила с ее губ не потому, что она хотела привлечь к себе внимание, а потому, что по-другому не умела. Она пила кровь не потому, что ей хотелось попробовать чего-то экзотического, а потому, что без нее она бы умерла.

Она – Кристабель. Она – вампир.

И какой бы острой ни была проницательность молодых людей, проводивших здесь вечера, она всегда держала ситуацию под контролем. Это позволяло ей быть уверенной в том, что догадки о ее истинной природе спрятаны глубоко в их подсознании. Даже самим себе они никогда не признаются в том, кто она на самом деле. Так уж устроен человек – и самые ярые любители темной стороны жизни, самые вдохновенные поклонники смерти, столкнувшись с нею лицом к лицу, сразу забывают о том, что читали в своих книжках, и предпочитают думать и представлять себе что угодно, кроме правды.

Без зазрения совести она пользовалась этой человеческой особенностью так же, как и другими уловками, чтобы имитировать живое существо. И она не могла найти лучшего места, чем «Серебро и метал» для утоления своих потребностей. Здесь это не требовало больших усилий.

Ее внешность не вызывала тут никаких подозрений. В этом специфическом окружении бледность никому не бросалась в глаза – все думали, что она, как и остальные, пользовалась гримом и пудрой.

Ее зеленые глаза, напоминавшие жидкие изумруды и светившиеся в темноте, как у кошки, все считали линзами. Местная молодежь очень любила этот атрибут неформального имиджа.

Ее холодная кожа… Здесь на помощь ей приходили иллюзии. Она могла создавать иллюзию всего, чего угодно, – теплых рук, горячих губ, бившегося сердца… Ее любимым трюком было создание иллюзии невидимости. Это требовало самых больших усилий, огромной концентрации силы воли, но эффект того стоил. Иногда она позволяла себе маленькое развлечение, внезапно появляясь перед тем, кого выбрала своей сегодняшней жертвой. Соблазнение, прелюдия были для нее не менее важной и приятной частью, чем непосредственно то, ради чего все затевалось.

Кроме того, эта способность была необходима ей, как воздух, для того, чтобы постоянно посещать клуб, выбирать там жертв и не вызывать никаких подозрений. Никто никогда не видел, когда она приходила и когда и с кем уходила. Свое присутствие в «Серебре и метале» она открывала лишь малой части находившихся там людей – преимущественно тем, кто был в небольшом радиусе от выбранной заранее жертвы. Большинство же видело лишь призрачную дымку, от которой веяло холодом, и принимало ее за блик от прожектора.

Однако самая главная ее предосторожность состояла в том, что она не убивала людей. Иногда она спрашивала себя, почему нет. Потому что не позволяли моральные нормы и душевные качества? Потому, что в убийствах не было необходимости? Или потому, что это было довольно опасно для нее самой? На эти вопросы у нее не было ответа…

Она всегда знала, что может насытиться небольшим количеством крови жертвы. Сначала необходимо было создать иллюзию отсутствия боли при укусе. Жертве казалось, что ее страстно целуют, она расслаблялась и полностью отдавала себя во власть новой знакомой. В этот момент Кристабель была владычицей чужой жизни, и соблазн дойти до конца всегда был слишком велик.

Пульсирующая под языком вена, словно колдовскими чарами, держала ее рот сомкнутым и не давала разжать губы. Кровь букетом алых роз распускалась где-то внутри. Она смаковала ее и облизывалась, держала на языке и жадно глотала, и чем больше крови струилось вниз по языку, тем больше букетов роз в ней расцветало. Она закрывала глаза, и перед ними проносилась вереница образов из воспоминаний жертвы – воспоминаний самых острых, самых сладких, самых неизгладимых – тех, что хранила кровь; и, отдавая ее, жертва делилась с ней самым сокровенным, что ей удалось пережить за свою короткую жизнь. Кристабель могла бы бесконечно смотреть и впитывать в себя эти картинки. Но каждый раз в нужный момент она заставляла себя остановиться. Неимоверным усилием воли прерывала она испытываемое ею наслаждение, когда кровь расплавленной медью струилась по ее внутренностям, согревая и делая счастливой.
<< 1 2 3 4 5 6 ... 9 >>
На страницу:
2 из 9