Порхающая бабочка. Эротические эссе

Я остановилась и погрозила ему пальчиком. Он удивленно уставился на меня и продолжил это злое дело по выдавливанию моего ароматного чая из моего домашнего термоса.

Это вывело меня из себя и повело на берег, я шла по дну бассейна и грозила ему пальцем, не спуская с него грозного взгляда.

Человек сгорбился. И тут я увидела! Я увидела, что ошибалась. Он пил не мой чай. В руках у него был не мой термос. Мой стоял преспокойненько рядом с ним и был закрыт, как я его и оставила. А у него в руках был двойник моего термоса. И к этому двойнику прибавлялась еще и баночка с вареньем.

Я как подрезанная на взлете – остановилась. Я остановилась резко и по воде пошли волны.

Я все еще смотрела на него. Он все так же испуганно и удивленно смотрел на меня.

Осознав свою ошибку, я развернулась и пошла в другую сторону. Представляю, какое лицо у него было у меня за спиной.

Однажды появившись с клоном моего термоса, он уже не отступал. Четко установив наблюдения с побережья, он никогда не плавал. Он никогда не заходил в бассейн в плавках. Он вообще был не в плавках. Он всегда был в белом махровом халате. Всегда с баночкой варенья, всегда в компании мужчин.

Он суетливо разговаривал, иногда махая руками, иногда торопливо поглощая джем.

Он всегда садился на ту скамью, где я оставила свои полотенца и термос. Он следил за мной. Он наблюдал как тренер. Он наблюдал как шпион. Он наблюдал как врач, которому поручили вести медицинскую карту моего самочувствия.

Одним словом, я приобрела тренера, который следил. Врача, который следил. Шпиона, который следил. Но вся эта группа лиц никогда не докладывала мне о результатах своего наблюдения.

И наблюдал не он один. С ним приходили молодые и не очень люди. Но больше было молодежи, по виду студенты. Они садились перед ним на корточки и что-то упорно рассказывали, он кивал и улыбался.

Горбатый.

Не то чтобы это был горб.

И не то чтобы он горбился.

Это был дефект внутриутробного развития. Да, это реально. Вогнутая грудная клетка. То есть это и не горб, и в то же время невозможность выпрямиться до конца, даже если он начнет заниматься гимнастикой олимпийского порядка.

Обычно, он вставал со скамьи и наклоняясь вперед, как будто вес его собственного термоса не давал ему принять вертикальное положение, уходил, оглядываясь на меня. Уходил вместе со всеми, или уже один.

И однажды мысль в виде обычной молнии пронзила мои мозги. Даже, я бы сказала, как НЛО.

– Саба? – смело обратилась я к нему в один из вечеров. Я стояла у своего термоса, наливала себе чай, он сидел передо мной на скамье и поглаживал голову рукой. Ногти были аккуратно подстрижены. Это я заметила сразу. Так же, как и на ногах.

Я уверенно назвала горбуна знакомым чатовским ником и надеялась, что у него нет оружия под банным халатом.

– Ну да, – ответил человек с термосом. Он откинулся и прислонился головой к стенке. Провел ладонью по черепу.

– Ты разве седой?

– Лысый, ну да, лысый я…

Блестящая после бани макушка, седая короткая бородка, почти щетина. Мягкие губы были влажными от чая и джема. Седые усы нависали над ними. Зубы были жемчужно белыми и ровными, что выдавало их безусловно искусственное происхождение. Длинный, изогнутый утиный нос смешно нависал над испачканной сладостью верхней губой.

– Саба, а сколько же тебе лет?

Издалека, из воды он действительно был похож на старика 78 лет. Но вблизи возраст уменьшался.

– 56.

– А зачем ты пришел в бассейн, за мной подглядывать?

Я вдруг вспомнила, что стою перед потенциальным кавалером раздетая, мокрая, непричесанная, с влажным, прилипшими волосами, в белом спортивном купальнике, сквозь который видно все.

– Да нет же, – он еще больше вжался в стену и прикрыл глаза пальцами.

– И как же зовут Сабу? – видя его испуг от моего вторжения в его интимную термосовую жизнь, я перешла на язык воспитательницы детского садика.

– Сережа, – тихо ответил он.

Это было как песня, как шепот прибоя, как шелест лунного света. Он сказал свое имя так нежно, как будто сам себе собирался читать любовные стихи. И не вслух, а тихо касаясь уха, прямо в душу. И он еще больше отстранился от меня.

Глаза были выцветшие, голубые, практически белые. Он был похож одновременно и на Гитлера, и Ленина. Вблизи на Гитлера, а издалека на Ильича.

Казалось, больше вжаться в стенку было уже невозможно. Однако он умудрился сымитировать и это – иллюзия, что лишь одно лицо находится на поверхности стены и это уже не 3D объект, а фреска древнего Рафаэля, который неярко, осторожно, в пастельных тонах чуть-чуть, намёком дал черты вечернего Анонима.

Испугавшись, что своей догадкой сотру его реальность совсем, я отошла.

Уже внизу, после бассейна, надевая шубу, я заметила его на кресле. Играла музыка. Он притоптывал ногой незамысловатому шлягеру в такт. Голубая байковая куртка с джинсами выглядели странно, но делали его моложе.

Голубая байковая куртка.

Он сидел и ждал.

Он был один.

Он был одет.

– А почему ты сам не плаваешь?

– Я боюсь воды!

– Это фобии? Ты прям как Гитлер.

– Да нет, студенты зовут меня Ильичом.

Я прищурилась, сдерживая улыбку.

– Тогда, может быть, в кино-кафе сходим? Поболтаем вживую?

– Нет, никогда, – его руки затряслись, взгляд белых глаз ушел под веки, потом зрачки вернулись, незряче уставившись в невидимую мне точку.

Он встал, сгорбившись, и испуганно оглядываясь на меня, пошел к выходу.

Вечером я зашла в чат. Он был там.

– Сереж, а чего приходил-то? Столько времени сидел в бассейне? Зачем?