Безупречная смерть

Забора не было и трудно было сказать с уверенностью, где проходили границы. На участке слева возвышались, по меньшей мере, три кучи мусора, не считая то тут, то там валяющихся старых мягких кресел, полусгнивших деревянных столов. Белое пластиковое кресло с одной ножкой, газовая плита послевоенного образца, два холодильника, и большой дырявый диван – вносили элемент исторической музейности в эту выставку хлама под открытым небом.

– У вас всегда все так было запущено? И кто занимался вообще участком?

– Шевчук весной копал. Немного. Картошку сажал. Чеснок и лук зеленый. Как бабушка умерла пять лет назад, так все и накрылось, и клубника, и вообще.

– А участок чей?

– Ничей. Земля и вода принадлежат только небу.

Даша отвернулась от окна и посмотрела на молодого, невысокого и хлипкого следователя. Он разглядывал качающиеся верхушки сосен.

– Да ну?!!! Поэтому люди и убивают друг друга за все это? Может вы не знаете истории?

– А вы знаете! – она фыркнула. – Настоящей истории не знает никто. Как можно знать настоящие причины того, что было тысячи лет назад?

– Я закончил юридический факультет МГУ. Мы изучали.

– А моя сестра просто разговаривала. И знает пять языков как русский.

– Хорошо, давайте закончим осмотр дома. Кстати, меня зовут Сергей Леонидович.

Сергей Леонидович отвернулся, наконец, от окна и пошел в соседнюю комнату. Дашина комната была чуть-чуть меньше танцевального зала и темнее. Тут было совсем пусто. Матрас на ножках с грудой одеял, кресло-качалка, и кресло-кровать. Все тут было в беспорядке. На креслах валялись вещи, брюки и куртки. Книги и журналы были не только на тумбочке, но и на полу. Смешные фигурки из киндер-сюрпризов попадались прямо под ногами, хотя место им было отведено на подоконнике. Лишь большие репродукции картин Дали вносили ноту порядка и органности в детский кавардак.

– А чашка чья? Это вы пили чай? – Потапенко показал на опрокинутую чашку на тумбе.

– Да не знаю я! Я ничего не знаю, – Дарья заплакала.

– Ну, хорошо. Хорошо, успокойтесь. Я это и без вас выясню. Идите к машинам, вас отвезут домой.

– Ну что тут, ребята? Хоть что-нибудь можно сказать? – Потапенко нацелил свои очки на место возлежания трупа.

У постели колдовал серенький, невзрачный, пухленький и маленький мужичонка. Он обернулся и перестал суетиться.

– Выстрел в упор. Мгновенная смерть, точнее смогу сказать, как всегда, после вскрытия.

– По-моему, – следователь поправил очки, – самое главное тут вскрыто.

– Торопыга ты, очкарик, торопыга…

– А что, Николаевич, а может быть это самоубийство? – Потапенко плюхнулся в кресло у входа. Может мы просто записку не там ищем? Может дома есть записка?

Николаич захихикал старой шутке.

– Ну да. Ну да. Голова лежала на записке. Тело отсутствовало. А если ты серьезно, то оружия-то нет.

– Да, мало ли, унес кто угодно. Тут проходной двор какой-то, свалка, мусорка, помойка какая-то. Ходи и бери что хочешь!

– Да нет же, смотри, на столике перед зеркалом, чашка чая. Печенье лежит. Вазочка с медом. Ну кто будет гурманичать и пить чай с медом, чтоб потом разнести себе пол черепа, или собеседнику.

– Николаич, ты только глянь, – Потапенко рассматривал фотографии над креслом, – В комнате молодой девки фотки какие-то военного времени, а внизу, ты посмотри, нет, ты только посмотри, откуда это? Глянь, тут на фотке человек тысяча, и все голые. А тут рокерша какая-то, вряд ли наша.

Николаич подошел к креслу и нагнулся, чтобы получше рассмотреть.

– Дурак ты, Потапенко, во-первых, это не фотография, – он отогнул карточку от стены. – Вот смотри, это художественное фото – видишь? – Женевская галерея. Может она была там на выставке этого фотографа. Девка-то – художница. А во-вторых – если бы ты хоть немного умел строить временную цепочку, а не думал бы о… Бабка-то – старая была! Небось, это ее фотографии.

– Зато девки – молодые! Бабка умерла. А они сюда компании возили. А с кем, скажи, она тут коньяк пила? Тоже с ветераном войны?

Николаич выпрямился. Он посмотрел вверх. Над дверью висели денежные купюры кануна революции 1905 года.

– Вот, посмотри, это подлинные деньги. Наверняка из музея какого-нибудь. Старинные.

– Еще скажи ее из-за этих монеток убили, тоже старинные. Сантимы и еще что-то, песеты, кажется. – Петренко ткнул пальцем в обклеенный монетками голубой бархат.

Потапенко встал и сделал шаг к дивану.

– Не похоже, что рядом кто-то спал. Что скажешь? Она прямо посредине кровати лежит. Да и подушки все у нее под головой. Тело двигали?

Николаич застыл рядом и промолчал.

– Это получается, – Потапенко продолжил свои рассуждения. – Что кто-то вошел в дом, открыл дверь своим ключом, подошел тихо к ней пока она спала, и в упор выстрелил. Даже собака не гавкнула.

– Либо он приехал с ней, выпил коньяка, может даже усыпил ее, и пристрелил среди ночи. Спокойненько ушел и дверь закрыл. И опять собака не гавкнула.

Потапенко распирало. Он вышел в коридор и обернулся.

– В любом случае, это был знакомый человек! Которого знала собака!

Следователь вошел в большую комнату и застыл у стола. Николаич последовал за ним.

– Второй бокал – чистый. Видишь?

– Тогда она ждала кого-то. И поставила бокал. И собака его не растерзала.

– Ты лучше сюда посмотри, – Николаич был уже у окна. Он нагнулся и выдвинул из-под стола вместительный таз. Половину ёмкости занимал сухой корм для собак.

– Ну и что? Корм для добермана. Собака же была.

– Дело в том, что в мусорном пакете у входа, мы нашли три больших упаковки собачьего сухого корма. Все пустые. И посмотри, тут, – он показал под тазом. – Видишь? Ровный ободок пересыпанного корма. Значит, весь этот огромный таз до верху насыпали кормом.

– Так, погоди-ка, погоди-ка. Значит это не доберман слопал полголовы, – Потапенко засмеялся и присел перед столом. – Это же подтверждает как раз то, что я говорю. Убийца был знакомым. Пришел вместе, либо сам открыл дверь. Он не просто не испугал собаку, он ее прекрасно знал, и даже насыпал корма! Это либо сестренка – паинька, либо бывший муж, кто еще так мог заботиться о псе?

– Ну, интерпретация и объяснение фактов – твое дело. Мое дело – их найти.

Потапенко хмыкнул. Он встал и пошел к выходу.

– А что снаружи? – оглянулся он.

– Да полный погром, – Николаич остановился перед лестницей, ведущей наверх. – Столько натоптано, да еще после дождя.