♰ Наследники Черной Крови ♰

– Не двигайся, – сказал он. Голос – низкий, как звук колокола под землёй.

Волк разъяренно прыгнул.

И человек не двинулся с места.

Но волк остановился, застыл, прямиком воздухе. Как будто ударился о невидимую стену и окаменел. Потом просто упал. Мёртвый. Не раненый. Просто – выключенный.

Остальные в его стае – смирно стояли, будто ожидая команды вожака.

– Прочь, – сказал человек. Не крикнул, даже не повысил голос. Произнёс. Как приказ, вплетённый в воздух.

И они послушали его. Просто ушли. Не побежали, а медленно растворились в тени, как будто их никогда здесь и не было…

Мужчина медленно повернулся к ней и сказал:

– Ты не должна была выходить.

– Кто вы?

– Тот, кого ты уже знаешь. Просто ещё не вспомнила.

Она посмотрела на землю. Хотела убедиться, что он человек. Что у него есть тень.

Но её не было.

Софи подняла на него свой взгляд. Он улыбался. Не губами. Глазами. И глаза его, улыбались с какой-то внутренней, сложной болью.

– Меня зовут Каин, – сказал он. – И ты приехала сюда не для того, чтобы писать диссертацию. Это был лишь предлог. Тебя привел сюда зов.

– А для чего?

– Чтобы наконец проснуться. Время пришло.

Она хотела ответить, но в этот момент почувствовала – в груди, где-то под рёбрами, внутри нее – что-то шевельнулось. Как будто в её теле что-то пробудилось. Что-то, что ждало его голоса. Его взгляда. Его имени. И только услышав его и почувствовав, тут же откликнулось.

– Что со мной происходит? – прошептала она.

Он подошёл ближе, почти вплотную. Но не коснулся ее.

Софи почувствовала в своем теле – тепло. Или нет, скорее жар. Как от костра, который горит внутри тебя самого.

– Ты – последняя. Последняя с Чистой Кровью. Той, что может разорвать цепь, разорвать спираль. Что может убить нас всех. Или же, наоборот… стать нами.

– Я не верю в это.

– Ты уже веришь. Ты просто ещё не позволила себе вспомнить. Но совсем скоро, ты обязательно все узнаешь.

Он протянул руку. Не к её лицу. К её сердцу.

– Позволь мне показать…

Она испуганно отступила, делая шаг назад.

– Нет.

Каин замер, казалось, что даже разозлился…

– Ты скажешь мне «да» тысячу раз, прежде чем произнесёшь это слово в последний раз.

С этими словами, он просто развернулся и пошёл в лес. Не оглядываясь. А она стояла, будто прикованная цепями к этому месту и смотрела, как его фигура исчезает в тумане. В этот момент, Софи думала только об одном:

«Он не оставил тени. Но оставил что-то хуже, что-то внутри нее. Он оставил ее с вопросом, на который она сама боялась услышать ответ».

Когда она вернулась в гостиницу, дверь закрылась за ней не с щелчком замка, а с мягким, почти материнским вздохом, будто дом принял её обратно не как гостью, а как то, что давно было утеряно и наконец, снова возвращено.

В холле, где воздух висел неподвижно, как застывшая смола, хозяйка стояла у стойки, не шевелясь, и, даже не дыша, как будто её тело было лишь оболочкой для чего-то, что наблюдает изнутри. Ее глаза, неестественно тёмные, смотрели не на Софи, а внутрь неё, как будто читали не лицо, а пульс её души. Как будто она видела, как в глубине её сознания, под слоями памяти и отрицания, что-то древнее, что не должно было проснуться, уже встало.

– Я же просила не выходить после заката, – произнесла она, и её голос прозвучал не как человеческий, а как глухое эхо, поднимающееся из недр земли, из тех древних пещер, где в далёкие времена совершались ритуалы в честь существ, чьи имена запрещено было произносить вслух. – И уж тем более – на луну.

– Я не могла остаться, – ответила Софи. Её голос трепетал не от страха, а от ощущения незваного присутствия – будто слова рождались не в её сознании, а проступали сквозь него, как шёпот, начертанный на языке кем-то, кто уже видел грядущее в развёрнутом свитке судьбы.

– Он был там. Тот, кого вы называли… "Тем, Кто Ждёт"…

– Каин, – выдохнула хозяйка, и это имя осело в комнате тяжёлыми каплями расплавленного свинца. Не звук – а отпечаток в пространстве, как трещина на стекле, оставленная внезапным морозом.

– Он приходит не по желанию. Как прилив подчиняется луне. Как тень цепляется за пятку. – Её пальцы сомкнулись на краю скатерти, будто ловили невидимую нить. – Вы – магнит для его ржавых шестерёнок. Закон, написанный до вашего первого крика.

– Откуда… – голос спросившего рассыпался, как пепел от древнего свитка, – …он знает моё имя? – Последнее слово прозвучало слишком громко, будто вызвало эхо в несуществующих коридорах. На стене за окном дрогнула тень – слишком угловатая, чтобы принадлежать ветвям дерева.

– Потому что он знал тебя задолго до того, как ты родилась. Потому что ты – не просто обычная женщина, приехавшая из Лондона с ноутбуком и диссертацией. Ты – воспоминание, живущее в этой плоти. Ты – та, кто нарушила обет. Кто ушла. Кто оставила его в тени. И теперь ты возвращаешься, не зная зачем, но чувствуя, как что-то в груди тянет тебя сюда, как будто твоё сердце – не орган, а компас, указывающий на то, что должно быть полностью сожжено, или наоборот – снова возрождено.

Софи ощутила пульс в висках – не ритм сердца, а чуждое, мерное биение, будто её кровь отвечала на сигнал, пришедший из глубин времени, из тех пластов памяти, что старше языка и разума. Тело больше не принадлежало ей: оно слушалось голоса, древнего и безымянного, проснувшегося в тишине её костей. В эту секунду она поняла – всё, что она называла своей жизнью: выбор профессии, решение приехать сюда, даже её сомнения и страхи – не было её выбором. Это были отголоски, искажённые отражения в треснувшем зеркале. За ним – истина. Не просто скрытая. А непереносимая. Слишком тяжелая, чтобы удержать ее в разуме.

– Я не хочу быть частью этого, – прошептала она, смахнув ресницами подступающие слезы. – Я хочу быть просто собой.

– Ты и есть та самая, – произнесла хозяйка, и её голос, словно ветер, задевающий страницы древних книг, приобрёл оттенок горечи, направленной не к Софи, а куда-то вглубь веков, в туман воспоминаний, который она однажды впустила в себя. – Но ты упорно цепляешься за иллюзию выбора. Твоё «я» – не имя и не роль. Это печать, отлитая из обета, который ты нарушила. И, чем дольше ты будешь отрицать, кем ты была на самом деле, тем сильнее это проклятие врастёт в тебя, пока однажды ты не проснёшься и не поймёшь окончательно, что ты – давно уже и вовсе не человек, а лишь память, которая просто научилась дышать…

Софи поднималась по лестнице, и каждая ступень скрипнула не под ее ногами, а словно изнутри, будто дом оживал в ответ на её шаги, признавая не просто гостью, а нечто большее. Что-то, что несёт в себе не обычное тело, а проход, или дверь, как угодно…

Когда она вошла в комнату 13, дверь за ней закрылась не резко, а плавно, с глубоким, протяжным вздохом – будто стены вдохнули её, приняли и обняли. Воздух в комнате был плотным, даже насыщенным: запах свежих роз смешивался с горьковатым ароматом пепла. Так пахнет, когда сжигают не бумагу, а нечто живое, словно чью-то плоть. Как будто кто-то только что бросил в огонь письмо, вырезанное на человеческой коже…

Она села на край кровати, не снимая пальто, не нарушая тьмы. Свет не нужен – он давно стал излишним. В окне луна висела над городом не как небесное светило, а как открытая рана на ткани ночи – тускло-алая, плотная, будто кровь, застывшая на краю небосвода. В её свете тени на стенах не дрожали от порыва ветра и не плыли от отражений улиц – они двигались. Целенаправленно. Медленно. С собственным ритмом. Собственной волей. Будто ждали лишь одного – когда она закроет глаза. Чтобы шагнуть вперёд. Чтобы коснуться её плеча ледяным пальцем. Чтобы начать нашептывать ей что-то на языке, который никто не знал… Но который, она, уже начинала слышать. Не ушами, а изнутри. Где-то глубоко, в тех запечатанных отделах разума, которые помнят то, что человечество уже забыло.

На мгновение Софи закрыла глаза. И там, в темноте, она увидела:

Огонь. Алтарь. Камень, испещрённый символами, которые не принадлежат ни одному языку на планете, но которые её пальцы могли бы нарисовать, не глядя. Женщина в белом, с таким же как у нее лицом, но с глазами, полными вечности. Мужчина на коленях, с окровавленными руками, и лицом, которое она только что видела в лесу. И голос, который нашептывал странные вещи, который звучал прямо у нее в крови:

«Я клянусь – пока ты не вернёшься, я не умру. Я буду ждать. В каждой тени. В каждом сне. В каждой жизни, где ты родишься, я найду тебя. И если ты снова уйдёшь – я прокляну мир, чтобы он помнил твоё имя».

Она резко открыла глаза.

На подушке, в сантиметре от её щеки, лежало перо. Чёрное – не просто тёмное, а бездонное, будто вынутое из тьмы, предшествовавшей свету. Длинное, изящно изогнутое, оно не напоминало птичье – скорее, принадлежало чему-то иному, существу, чья плоть когда-то держала его, как память. Не выросшее. Вырванное. Как след последнего вздоха, застывшего в форме.

Она подняла его. Перо оказалось тёплым – не от её прикосновения, а само по себе. Тёплым, как будто в нём ещё билось что-то. Не сердце. Но отклик. Будто оно ждало её. Будто знало, что рука, коснувшаяся его, – не случайна. И в этом тепле не было утешения. Было признание.

И в этот миг, Софи поняла: на самом деле она не писала диссертацию. Она воссоздавала то, что было предрешено задолго до ее появления.

Каждая глава – не анализ, а ритуал. Каждая цитата – заклинание. Каждое слово – шаг к тому, чтобы скорее все вспомнить: Кто она и Кто он. Что они сделали. И чем они станут.

Она подошла к столу и открыла ноутбук. Экран загорелся не привычным светом, а глубоким, зеркальным отражением, будто стекло превратилось в поверхность тёмного озера. В нём не было её лица. Вместо него – женщина в белом. Те же глаза. Та же форма век. Но улыбка… нечеловеческая. Слишком широкая. Слишком точная. Как будто вырезана по канону, а не рождена эмоцией.

И та, в отражении, медленно кивнула. Не дрогнув. Не моргнув. С достоверностью ритуала. Кивок был не приветствием. Он был подтверждением.

Будто говорил:

– Ты почти дома.

Текст начал писаться сам:

«Глава первая. Город, где молчат совы.Они молчат, потому что слышат, как бьётся её сердце. Они молчат, потому что знают: она вернулась. И когда она назовёт его по имени, мир изменится. Не потому что он умрёт. А потому, что наконец пробудится.»

Она закрыла ноутбук. И легла в постель, не сняв даже одежды и не выключив свет. Потому что она теперь точно знала: сны теперь будут не её. А его…

И где-то в лесу, под алым светом луны, стоял он – Каин – и смотрел на город, где теперь молчат совы.

Он просто ждал, когда она наконец вспомнит, что любила его раньше, чем узнала своё имя, что предала его не из страха, а из жажды свободы, и что бежала не от него, а от самой себя, и что теперь, когда она здесь, ее бегство закончилось…

Это начало конца. Потому что ее возвращение – это не путь. Это признание. И, впервые за всю свою память, Софи – не боялась сна.

Потому что знала: теперь, когда она спит, на самом деле – она просыпается. И где-то глубоко, за рёбрами, где раньше было сердце, что-то древнее, что не должно было никогда пробудиться, – улыбнулось…