Бюро гадких услуг

– Мы к Львову. Журнал «Золотое наследие», – попробовала так же не разжимать рта Василиса.

– Вы к Остапу Исаевичу записаны? – не меняя интонации, вновь поинтересовалась молодая особа.

– Это Остап Исаевич у нас записан! – обнаглела Василиса и, плюнув на правила приличия, промаршировала во двор, отодвинув плечом особу, задававшую слишком много вопросов. Люся потрусила следом, согнувшись в три погибели. Идти к Львову ей не хотелось совсем.

Девушка даже не успела спросить у «журналисток» документы. Она, как бы спохватившись, что осталось в хвосте процессии, важно вздернула голову и вырвалась вперед, указывая посетительницам дорогу.

Дом у Львова был шикарный. Конечно, подруги не могли увидеть все комнаты, но и те, через которые они прошествовали, поражали необычностью и роскошью. Правда, в жилище художника почему-то вовсе не наблюдалось картин, но зато на каждом шагу торчали огромные статуи девушек, молодых людей, зверей и прочей нечисти.

Самого Львова они нашли в огромной каминной. Он сидел прямо на полу, а перед ним возвышались различные бутылки. В шаге от вдовца расположились два огромных пятнистых дога, тщательно делавших вид, что спят.

– Странно, как это нас к нему допустили? Человек в таком состоянии… – прошептала Люся, но Василиса грубо одернула ее, и та примолкла.

– Остап Исаевич. К вам дамы из «Золотого наследия», – почтительно объявила провожатая и неслышно удалилась.

Подруги остались с художником наедине. Конечно, если не брать в расчет собак. Остап Исаевич, похоже, даже не замечал их присутствия, так же смотрел на огонь и потягивал из круглого бокала красное вино.

– Ну? – спросил наконец хозяин, не поворачивая головы. – Чего пришли? Падалью запахло? Решили жареных фактов в газетенку тиснуть? Будто бы из первых рук?

– Если вам очень больно, мы можем поговорить позже, – тут же повернулась к выходу Люся, но Василиса рванула ее назад, схватив за подол с таким остервенением, что та едва устояла на скользком паркете. У спящих собак уши немедленно вскочили домиком, однако глаза не открылись.

– Понимаете, у нас такая работа, – печально проговорила Василиса, не выпуская подол Люсиного платья.

Подол задрался неприлично высоко, и Людмила Ефимовна начала переминаться с ноги на ногу от стеснения. Ей очень захотелось прижаться вон к той скульптурной композиции, которая наверняка называлась «Девушка с кошелкой», чтобы не мозолить глаза несчастному художнику.

– Нет! Не понимаю! – взорвался Остап Исаевич. – Не понимаю, что это за работа такая, влезать человеку в душу в сапогах. Я не знаю такой работы!

– Ага… мы попозже… – снова пробормотала Люся и вырвала наконец свое платье из цепкой руки подруги.

Ее резкие движения принудили пятнистых собак подняться. Сначала одна, а затем и другая псина, не торопясь, приблизились к посетительницам и задержались у ног Людмилы Ефимовны. Та, видимо, больше времени проводила с Малышом, и от нее поэтому исходил особенный запах. Дог, который побольше, внимательно обнюхал ноги женщины и принялся их нализывать. К нему тут же присоединился товарищ.

– Ма-а-а-ма…. – тихонько заскулила Люся, боясь шелохнуться.

– Да не бойтесь вы их, – отмахнулся художник и снова уставился на огонь. – Они не кусаются.

– Ага… зато залижут до смерти… – продолжала дрожать женщина.

– Аргус, Марс! Ко мне!

Собаки с вялым удивлением оглянулись на хозяина, и потом тот дог, который побольше, придвинулся поближе к Люсе, поднял заднюю ножку и… В общем, Малыш делает это под кустом.

– Да вы не бойтесь, я же говорю – он не укусит, – в горести проговорил художник, не поворачивая головы.

– Между прочим, ваш кобель только что оскорбил мою подругу, – постаралась тихонько возмутиться Василиса. – И вам, как интеллигентному человеку, надо предложить ей раздеться.

– А потом я должен буду на ней жениться? Как порядочный человек… – усмехнулся Остап Исаевич и наконец оглянулся на гостей.

Со зрением у мужчины все было в порядке, и он сразу заметил влажность многострадального Люсиного подола. Художник несколько смущенно вскочил, засуетился и накинулся на пса:

– Марс! Негодяй! Что ж ты мою фамилию позоришь? Раздевайтесь, женщина, сейчас я найду что-нибудь…

– Вполне достаточно будет вашего халата, – довольно проскрипела Василиса и вытолкнула подругу вперед.

Через десять минут Люся уже сидела на полу рядом со Львовым, обряженная в длинный махровый халат. Тут же расположилась и Василиса.

– Эти псы меня всегда под кирпич подставляют, – ворчал Остап Исаевич. – Но… что ни делается… А вы, видимо, не плохие люди. Марс и Аргус за версту зло в человеке чуют.

Василиса встрепенулась:

– Ну что мы все о собаках да о собаках. Давайте лучше о вас. Мы слышали, вы большой художник. Даже ходили на ваши выставки…

– Ну хорош врать, а? – сморщился великий творец. – Какие, к черту, выставки? Я в жизни ни одной картины не намалевал. Как-то сидел вот так же, ждал свою благоверную. Она заявилась пьянющая – ни петь, ни рисовать! Ну я… Осерчал, накричал на нее, а она только хи-хи да ха-ха! Здесь, на диване, рухнула, даже до своей комнаты не смогла дотелепаться и уснула. Ну я, понятно, злой до самой печени! Схватил ее платок, он у нее красный был, шелковый, ну и углем ее намалевал. Да еще старался, чтобы пострашнее получилось. Чтобы она проснулась наутро и со стыда таксой юлила. Ни фига! Она еще спала, а ко мне братец мой, Андрище, заявился. Платок увидел и затрясся. «Ну ты, Ося, даешь! – говорит. – Такой талант скрывал! Да тут же у тебе же вылитый Санюра, босс наш! Я у тебя это покупаю! Он у меня за такой свой портрет морским коньком скакать будет!» Не знаю уж, кем там скакал тот Санюра, но на следующий день ко мне четыре заказа поступило, и все – от братков. Я было испугался, но деваться некуда, мазал углем, а они только губами трясли – ах, необычная техника… ах, свое видение… неординарное решение… Где только слов таких нахватались? А через полгода я и сам любому, кто что-нибудь другое захотел сказать, мог рот заткнуть – мол, чихать мне, что ни фига не похоже, а я так вижу! У меня, мол, свое видение! А вы же, пресса, меня в ранг известных художников и возвели. А выставок у меня сроду не водилось. И вообще, я скульптуры больше уважаю.

– Ну вот, пресса вам всю жизнь переменила, а вы с ней даже общаться не желали, – надула губка Василиса.

– Не до прессы мне сейчас, жену у меня убили. А вы в душу, в сапогах…

– Дались вам эти сапоги! Мы, между прочим, в туфлях! – вздернулась Люся и тут же спрятала под халат потрепанную обувь. – Мы, к слову сказать, и пришли поговорить с вами о жене. Ну, сами понимаете, чтобы о ней что-то светлое написать. А то по телевизору передают – жена, мол, известного художника, а у нее же и собственное имя было, своя жизнь.

Остап Исаевич на минуту задумался, как бы решая, стоит или нет рассказывать неожиданно появившимся дамам о супруге, и отважился. И вот что рассказал.

Познакомились они давно, жили в одном дворе. Поженились. Остап работал на птицефабрике, мастером. «Курощупом», как ласково называла его Арина. Может, вся его жизнь так бы и протекала бы среди несушек, если бы братец Андрей не ударился в криминал. Сильно в его дела Остап не вмешивался, как-никак тот сам не дите, но стал замечать, что деньги у родственничка зашевелились. Однажды Андрей ввалился к брату поздно вечером и просидел до утра, расписывая, какой Остап дурак и как здорово он мог бы жить. Короче, надо было провернуть какую-то бумажную волокиту ни фабрике, дабы отмыть деньги братков. Остап долго капризничал, пока к братьям не вышла Арина и не ударила кулаком по столу. Сделка состоялась. Пришли деньги. Ну а потом уже Остап не стал кривляться, брался за сомнительные операции с охотой и быстренько сделался богатеньким буратиной. Расцвела и Арина, хотя стала своевольной и капризной. Она вертела Остапом, как хотела. Позже Львов переделался в художника и отошел от сомнительного бизнеса. Жить бы да радоваться, но вот случилось такое горе. А без Арины ему вообще ничего, к черту, не надо! И ведь даже неизвестно, за что ее…

– Простите, а когда у вашей жены день рождения? – спросила вдруг Люся.

– День рождения? Двадцать третьего февраля он у нее. И тут Аринкин характерец проявился. Не могла она перенести, чтобы я в этот день один праздновал, даже в истинно мужской праздник умудрилась вклиниться.

Подруги переглянулись.

– А можно не совсем тактичный вопрос? – тут же встряла Василиса.

– Нельзя!

– Спасибо, – благодарно кивнула та. – Ваша жена жила с вами?

– А вы живете со своим мужем или где-то на стороне? – фыркнул Остап Исаевич.

– Я-то как раз на стороне…

– А моя жена была порядочной женщиной и по мужикам не таскалась! – сверкнул глазами Львов, и Люся всерьез испугалась, как бы присмиревшие псы не вздумали выразить хозяину солидарность. – Она жила здесь. И, несмотря на то, что у нас имелись деньги, ни у нее, ни у меня никогда не было квартиры на стороне! Знаете, сейчас каждый имущий считает своим долгом завести еще пару-тройку хат, для, так сказать, тайных утех. У нас такого не было!

Василиса обиженно изогнула спину и забросила выбившуюся прядь волос за ухо.

– Что же вы так нервничаете? Мы обязаны были задать этот вопрос! И именно потому, что сейчас все такие хаты, как вы говорите, заводят. А теперь мы напишем, что ваша супруга как раз-таки была редким исключением.

– Вот я знаю, она крепко дружила с Аллой Титовной Едякиной… – начала Люся.

– Слушайте, вы такие же, как все! – вскочил Львов. – Чего не знаете – придумываете! Зачем вы приплетаете сюда какую-то Едякину? У Арины никогда не было такой знакомой! Сейчас вы напишете черте что, а потом окажется, что Едякина – преступница со стажем, и моя жена будет опорочена!