Тертый калач ищет ромовую бабу

– Людмила Емельяновна, а я ведь так и не выучил «паст пёфикт тенс».

– Саша, да чего теперь вспоминать, теперь-то его смело можно выкинуть из головы.

– Да нет, нельзя… я все же английский в школе преподаю…

И почему Аня решила, что никого не узнает? Десять лет не изменили их до неузнаваемости. Правда, многие девочки располнели, мальчики стали степеннее и сдержаннее, но в основном все остались такими же. Девочки летали по залу бабочками-кокетками, забыв про оставленных дома мужей и малолетних детей, и вовсю стреляли глазами на «мальчишек». Те же то и дело прогуливались возле столиков преподавателей, и весь их облик кричал: «Ну что, Мариванна! Говорила вам моя мама, что я нормальный ребенок, а вы все – бе-е-естолочь, бе-е-естолочь!»

Пока в микрофон какая-то неизвестная женщина честно отрабатывала торжественную часть, за столом Аниного выпуска царил несмолкающий гул – столько всего надо было расспросить, узнать и успеть рассказать о себе только самое хорошее.

– Игореша!! Брагин!! А мы твою газету читаем! Всей семьей, ты про наш класс почему еще не написал?! Уже про все притоны в городе написал, про места всякие злачные, даже про психдиспансер, а про нас…

– Валюша, ты почему совсем не растешь?!

– Я же в роддоме работаю! И меня президентские заботы давят – ну никто не хочет рожать, ну никто! Вот девчонки, признайтесь, кто из вас в роддом…

– А чего это, если в роддом, так сразу и девчонки?

– Ир, а ты все такая же! Девчонки! Смотрите, Дронова ну совсем не меняется! Замуж не вышла?

– Да выходила я! Но… вот никак не задерживаюсь в замужестве! И чего такое со мной? Думаю, думаю… наверное, мужики некачественные попадаются! Сережка!! Баринов! А все потому, что я на тебя внимания не обращала, помнишь, когда ты бегал-то за мной!

– Ира, ну ты себя так ведешь! – дергали ее за брюки подруги. – Запоминай, ты уже взрослая барышня!

Сергей Баринов – приятный, улыбчивый парень, который за свои годы уже успел подмять под себя четверть промышленности города, на крикливую Ирку не обижался, а только широко разводил руками:

– Ну как же ты так, Ира? Прямо хоть вертай все взад! – и тут же поворачивался к своему другу по парте.

– А я вам сразу скажу: например, мне есть чем гордиться! – кокетливо поправляла прическу Сонечка Каблукова. – Я ведь теперь ведущая актриса города! Ой, этот театр! Сплошные интриги, зависть, коварство…

– Ой, я знаю, знаю! – втиснулась неуемная Ирка. – В кукольном театре, да? Коварных лисичек играешь, точно?!

– И ничего не точно! Да, я прима кукольного театра, но… я не только актриса, я еще и сценарист! Девочки! Игорь, Брагин! Я, между прочим, к тебе обращаюсь! – дергала за рукав Сонечка свою первую пылкую страсть. – Так я и говорю: я написала совершенно изумительную пьесу – там и любовь, и страдания, и невероятный накал страстей! Но все для детей. То есть, если грубо выразиться, взяла «Три мушкетера» и переложила их на новый лад. Теперь у меня мушкетеры – это светлячки, кардинал – колорадский жук… Ну что вы смеетесь-то?! Может быть, я так детей с классикой знакомлю! Естественно, я там играю главную роль – Миледи. Только она там… немножко в образе блохи…

– Господи, – умильно складывал ручки под горлом Брагин. – Как муж-то гордится…

Теперь Аня просто с содроганием думала о том, что могла бы запросто не прийти на это замечательное мероприятие. Вот дура была бы! А вечер набирал обороты. Уже было изрядно съедено и выпито, уже громче стали голоса, а ноги сами просились на середину танцпола. Мужчины старались вовсю – они пытались ни одной дамы не оставить без медленного танца. Хотя, как и везде, «на десять девчонок, по статистике…» поэтому «мальчикам» приходилось нелегко. Зато нельзя сказать, что «не сладко».

– А вот и я, ваша радость пришла! Вишенка для украшения! – раздался позади Ани немножко хмельной басок. – Дронова, не подскакивай, Каблукова, глазами не стреляй, не для вас цвету… Лиманова! Ну долго я тут гладиолусом буду возвышаться? Ну, наверное же, я тебя на танец приглашаю!.. Ну ничего молодежь не понимает, ну ничего…

– Изоба-а-аров! – послышался смешливый вдох одноклассников. – Вот уж правда – радости привалило!

Позади Аниного стула мялся длиннющий и нескладный Лешка Изобаров, ее трепетная школьная любовь. Конечно, он изменился, но совсем не в лучшую сторону. Он и раньше-то красавцем не был – покорил Аню только своим словоблудством, а сейчас ему и подавно хвастаться было нечем – не первой свежести джемпер с великоватым, растянутым воротником, из которого жалко и сиротливо торчал мощный кадык, обвислые брючки, длинные руки, которые он то и дело заталкивал в карманы, да еще и пышные стариковские усы.

– Краса-а-авец ты наш, – сердобольно пропела пухленькая, хорошенькая Наденька Смирнова. У нее совсем недавно родился малыш, и теперь ее материнские чувства распылялись на всех в радиусе десяти метров. – Иди сюда, я тебя хоть покормлю, смотри как исхудал! И чего тебя жена не кормит? Садись.

Изобарову, вероятно, совсем не материнские чувства хотелось вызывать, поэтому он ершисто дернул головой и даже пустил петуха от возмущения:

– Что это… я не знаю! Ну в чем дело?! Что это вот так меня все за стол и тянут!! Смирнова, отпусти рукав, вытянешь весь костюм! Лиманова! Ты идешь плясать, или меня здесь прямо на части разорвут!

Аня тихонько фыркнула и поднялась – Лешка совсем не изменился.

Она танцевала с ним под старую, знакомую мелодию, музыка напоминала, как лет десять назад под эти самые аккорды Аня так переживала из-за этого самого Изобарова. И вот теперь она совершенно спокойно покачивается с ним в танце, и ни одна струнка не дрогнет. Действительно, время лечит. Да и как сейчас могут дрожать какие-то там струнки по Лешке, если буквально в понедельник к ней переедет Родион!

– Ты как-то… ненормально улыбаешься, – обеспокоено задергал плечами Лешка и даже дернул ее за платье на талии. – Ты про меня думаешь или про кого? Что-то у тебя какая-то мимика нездоровая.

Аня опомнилась и задумчиво погладила рукой его совсем не новый джемпер в катышках.

– Я про тебя думаю, а как же…

– А что ты про меня там думаешь? Чего ты улыбаешься по-акульи как-то? – насторожился кавалер. – Чего про меня думать-то, я не понимаю! Нет, ну просто же удивительно, не успеешь девушку пригласить, а она уже все! О тебе всерьез задумывается – улыба-а-а-ается мстительно так!! Ты лучше не думай – качайся под музыку и делай вот так!

Лешка тут же показал ручками «фонарики» и быстро завилял задом.

Аня тихо прыснула Лешке в старый джемпер. Этот Изобаров вечно ворчит, и когда он только доволен бывает? Интересно, а он любил когда-нибудь? И если любил, неужели вот так же брюзжал рядом со своей ненаглядной? Тогда Аня готова поспорить на сто долларов – любимая от него сбежала.

– Леша, а ты женат? – напрямую спросила она.

– Та-а-а-к… доплясался… – нервно задергал кадыком Изобаров и принялся беззащитно оглядываться по сторонам, будто Аня именно сейчас и потащит его в загс. – Что-то вы все, женат – не женат! А я не скажу! Вот такой я… загадочный, таинственный, прекрасный незнакомец, да!! – И Лешка пьяненько, с силой кивнул головой. Потом хитренько сощурился, как старая бабушка у замочной скважины, и проговорил: – И, с вашего позволения, принципиально к женщинам равнодушен. Вот принципиально! Слушай, Лиманова, чего тебе не сиделось, а? Зачем ты меня плясать потащила? Пошли лучше выпьем… – И он решительно потащил Аню за столик.

Опустошив рюмочку за прекрасных дам, Лешка продолжал:

– В мужья я, конечно же, сходил, но!.. – Он высоко вскинул указательный палец с криво обгрызанным ногтем, а потом печально всхлипнул. – Этот брак… просто беда какая-то! Там умерла… моя… Понимаешь, Лиманова, случилась катастрофа, и у меня погибла…

– Лешка! Неужели жена? – прикрыла рот ладошкой Аня.

Лешка взглянул на нее совсем горько.

– Хуже, Лиманова! Хуже… – и по-мужски быстро вытер слезу рукавом. – Там померла моя… мечта… стать известным и великим! И вообще!! Вера в людей тоже скончалась там же… в браке. Давай за помин души… Моей веры и надежды!

И, не дожидаясь Ани, хлопнул еще стопарик. Аня уже поднялась, чтобы уйти к девчонкам, Лешка вполне замечательно может пить и один, но он ее с силой дернул обратно на стул.

– Я тебе сейчас, – многообещающе качал он головой, – скажу тебе… Ты сама-то не замужем? Нет? И не ходи! Им ведь никаких чувств не надо, этим супругам. Только ежемесячно зарплату приноси! Горбаться, умирай на производстве, но зарплату приноси, чтобы она потом купила себе какие-нибудь сапоги, вот мне радость-то! Или, к примеру, джинсы! Нет, ты только подумай: месяц моего непосильного труда себе на задницу… Можно я выругаюсь?

Аня покачала головой:

– Не надо.

– Жалко, я б сказал, – с сожалением поцокал языком Изобаров и напыщенно поднялся. – Я опять тебя приглашаю на тур… танца!

И танцуя, он по-прежнему не умолкал:

– Ведь я почему тебя пригласил: смотрю, наши-то все куклы разряженные, как петрушки, раскрашенные, а ты такая… Во-первых, какая-то дохленькая. Сразу видно, не каждый день и ешь-то. Потом опять же платьице это… в секонд-хенде брала? Да ты не стесняйся, я тоже там одеваюсь! И вот на лице у тебя… ты даже себе помадку красненькую купить не можешь, да? Да ты не переживай, я вот на тебя посмотрел, ты выглядишь лучше их всех! Бедность тебя красит…

Аня только сопела, из последних сил сдерживаясь, чтобы не наговорить гадостей. Тот еще знаток! Платьице из секонд-хенда! Да оно, между прочим, от Гуччи, что бы этот Изобаров понимал в красоте! И помадка красненькая! Вот ведь скажет же… Да она каждый месяц ползарплаты на косметику тратит. И сейчас так модно, чтобы макияж а-ля натюрель был, а этот… Если б он только знал, во сколько ей обходится подобная «бедность», которая красит! И неужели он когда-то мог ей нравиться? Село!

В это время танец закончился. Изобаров все же догадался проводить свою даму на место и даже в самый последний момент выдернул стул, чтобы ей было удобнее устроиться. Из-за этого всплеска благородства Аня чуть не села на пол. Правда, кавалер уже устремился куда-то на дальний конец стола и потому конфуза не заметил.

– Вот ты прости меня, Анечка, – скривила пухлые губки Сонечка Каблукова. – Не при всех будет сказано, но сразу видно, что ты не замужем. Вот я бы с этим Лешиком не то что танцевать, за один стол бы не села!