Чудовище во мне
– Лилибет Моррис, можно просто Лили, – произносит она мягким голосом, протягивая мне руку в знак приветствия, при этом ненавязчиво разглядывая мой наряд.
– Джена, – говорю я, отвечая на ее твердое и одновременно легкое рукопожатие.
Вот мы и встретились…
* * *Теперь, когда шкатулка оказалась в руках своего истинного владельца, настроение этой встречи изменилось.
Наше присутствие раздражает Коллина и, определенно, доставляет неудобство его жене. Несколько минут назад, после тщательного изучения реликвии, Коллин Моррис был вынужден признаться, что в его руках подлинник, который был украден у него во время взлома минувшей весной. Не вдаваясь в подробности и, разумеется, не называя никаких имен, он сообщил, что был вынужден дать ложные показания, потому как наводку преступник получил от члена семьи и, в случае обвинений, грозился потащить за собой и оступившегося родственника.
Нас с Кевином эта часть истории не особо интересовала, а потому, как только на веранде вновь воцаряется звенящая тишина, нарушаемая отдаленным, едва слышным звуком фортепиано, Кевин просит предоставить ему документы, подтверждающие не столько подлинность этой шкатулки, сколько личность ее правообладателя, чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос.
Коллин Моррис нехотя передает шкатулку жене, после чего встает и идет в дом. Лилибет Моррис наблюдает за супругом, после чего переводит взгляд в сторону и, увидев меня, неловко улыбается. Я вижу, как напряжено ее лицо, как скованно все тело, как нервирует ее сам факт необходимости играть роль приветливой хозяйки.
– Я покажу… я могу это доказать, – говорит Коллин, входя в дом.
Мы остаемся втроем. Самое время приступить к реализации моего замысла.
– Простите, у меня к вам большая просьба. Я думаю, вы должны понять меня как женщинаженщину, – начинаю я, заискивающе глядя в растерянное лицо Лилибет Моррис. – Мой друг, он хороший… я не знаю, как эта шкатулка оказалась у него… наверное, просто взял у кого-то… но я прошу, не пишите на него в полицию. Он правда очень хороший.
– Не волнуйтесь. Самое главное, что шкатулка вернулась к своему истинному владельцу.
– Это еще нужно доказать, – вклинивается в беседу Кевин.
– Если Коллин говорит, что это она…
– Это точно она, я же чувствую ее ауру. Она очень старая… я же медиум, вы разве не заметили? – спрашиваю я, вскакивая со своего места и давая ей возможность рассмотреть мой костюм. – Я медиум, я общаюсь с душами мертвых.
Лилибет смотрит на меня с подозрением и легкой враждебностью – сочетание, которое я часто считываю в глазах скептиков, переступивших порог моего кабинета. На своей территории мне не составляет большого труда разрушить эту стену недоверия, но и у работы в полевых условиях есть своя прелесть и даже очарование.
– Понимаю, вы к таким услугам никогда не прибегаете. Но давайте я попробую провести мини-сеанс. Я уверена, вам понравится.
– Нет, не стоит, – отнекивается Лилибет, стараясь даже не смотреть на меня.
– Вот все доказательства! – торжествующе произносит Коллин, чуть ли не выбегая из дома.
– Давайте посмотрим, – тянет Кевин, принимая у него из рук пачку бумаг.
В наступившей тишине снова слышны звуки музыки. Мелодия кажется смутно знакомой, но не пойму, откуда могу ее знать.
– Я вижу души и могу с ними говорить, разве вам не хочется поговорить со своей мамой или отцом? Знаете, такие беседы всегда приносят покой в душу. К тому же это зачастую важно не только живым, но и мертвым.
– Что здесь происходит? – непонимающе спрашивает Коллин.
Враждебность во взгляде Лилибет Моррис становится осязаемой. Я ловлю на себе косой взгляд Кевина, отвлекшегося от просмотра бумаг. Напряженное молчание, и я снова слышу звуки музыки: резкие и отрывистые.
– Я вам не нравлюсь, да?
– Я вас не знаю, – в той же вежливо-безразличной манере отвечает Лилибет.
– Девушка, мы вам благодарны за шкатулку, но давайте прекратим этот разговор, – вступает в беседу Коллин Моррис. – Нам неинтересно то, чем вы занимаетесь, и вообще, будет лучше…
– Чтобы я ушла. Я понимаю. Но я просто хочу как-то загладить вину своего парня. Я правда не знаю, как у него оказалась эта вещица. Может быть, все-таки вы хотите поговорить с кем-то из мертвых?
– Прекратите, это не смешно, – возмущается Коллин, после чего обращается к Кевину: – Давайте быстрее, мне нужно уже ехать.
– Да, еще буквально пару минут, не хочу снова вас беспокоить, – отвечает Кевин, даже не поднимая головы.
– Может быть, вон с тем парнем, что стоит на втором этаже? – спрашиваю я, наклоняясь, чтобы мне было видно окна дома. – Он говорит, что он ваш сын… не родной, но сын… Не знаю, как такое возможно, но, думаю, вы понимаете, о чем он говорит, да?
Лилибет Моррис меняется в лице. Этот разговор ей не просто неприятен, он причиняет ей боль, бередит незатянувшиеся раны, но я делаю вид, будто не замечаю этого, как и того, как заботливо Коллин Моррис накрывает ее руку своей, безмолвно напоминая, что он рядом, что он с ней.
В напряженной тишине снова раздается знакомый проигрыш, и я наконец узнаю эту мелодию. Это «Сквозь года» – произведение, которое написал Пол Моррис, когда ему только исполнилось пятнадцать лет, то самое, которое покорило меня с первых аккордов, едва я его услышала. Только вот в исполнении автора музыка переливалась разными гранями, точно к клавишам прикасался не просто музыкант, но истинный гений, способный увлечь каждого в свой сказочный мир. Мир, где есть место необузданной страсти и мрачной отрешенности, нечаянной радости и щемящей грусти, долгожданному триумфу и сокрушительному поражению. В сегодняшнем же исполнении я слышу только режущую боль и неподдельное отчаяние. А может быть, я просто считываю эти чувства с лица Лилибет Моррис?
– Ой, у него шея-то вся в крови. Кошмар какой, – говорю я, снова наклонившись к окну.
– Что? Где? – ахает Лилибет, в ужасе оборачиваясь, пытаясь заглянуть в окна.
Кевин бросает в мою сторону косой взгляд, но тут же снова возвращается к молчаливому изучению бумаг, мне же нужно заканчивать свою мысль.
– Подождите, кажется, он что-то пытается сказать.
– Все! Хватит! – кричит Коллин, вскакивая на ноги.
– Боже, этот человек говорит, что его смерть не была несчастным случаем. Его убили!
– Вы издеваетесь? Прекратите нести эту чушь! – с новой силой вспыхивает Коллин Моррис, но в его лице нет ни одной эмоции страха или паники, только злость. – Детектив, я уже жалею, что поддался на ваши уговоры и пригласил вас к себе, давайте я все-таки приеду в участок или куда вы скажете, но прошу вас, на этом мы сегодня закончим. А вы, дамочка, просто закройте рот! С нас достаточно того бреда, который мы слышим или читаем в прессе, но чтобы вот так нагло и бессовестно вторгаться в дом и говорить все это. Вы не имеете права!
– Теперь все в порядке, – спокойным голосом говорит Кевин, и, не обращая на меня никакого внимания, наконец протягивает Коллину Моррису его бумаги.
Лилибет Моррис продолжает сидеть на месте в глубоком оцепенении.
– Замечательно. А теперь уходите и заберите с собой эту сумасшедшую, – раздраженно говорит Коллин, забирая бумаги и делая уверенный шаг вперед.
* * *– Это не он и не она, – озвучиваю свои мысли я, когда Кевин везет меня домой. – Ты видел ее реакцию, когда я сказала, что это было убийство?
– Ну, может быть, она хорошая актриса. Я, честно говоря, думал, что нас больше интересует Коллин, разве нет?
– Уже нет… он боится собак. И не просто сторонится, но испытывает в их присутствии животный страх.
– Это тебе тоже пианист нашептал?
– Нет, видела в эфире. Он недавно стал гостем ток-шоу Синди Вуд.
– Кого? Той самой Синди, которая жила…
– Да, представляешь, вот такое совпадение, она сделала с ним программу, посвященную фальшивой красоте, ну и в конце показала ему собаку, – говорю я, безразлично наблюдая за тем, как Кевин маневрирует на дороге.
– Что это значит, Мерида? Ты мне обещала!
– Да, и я без тебя ничего не делаю, но я не могу обещать за всех.
– Не надо держать меня за идиота, это была твоя идея, я в этом уверен!
– И откуда такая уверенность? Тоже разговаривал с пианистом?
Кевин тяжело вздыхает, и я чувствую на себе его пристальный взгляд.
– Извини, я не должен был так шутить.
– Проехали, – говорю я, принимая его извинения. – И все же у нас снова ничего нет. Потому что теперь я точно знаю, что и Лилибет Моррис не желала смерти своему приемному сыну.
– Хорошо, пусть так, но у нас есть целая гора бриллиантов, и мы даже знаем, кому она принадлежит. Доказать не можем, но…
– Стивенс этого тоже не делал. Он не наш убийца. Да, он и Коллин Моррис идеально вписываются в профиль, но на этом все. Нет в них нужного триггера для такого серьезного шага. Каждый из них мог бы сорваться на эмоциях, но убийство Пола было тщательно спланировано.
– Или же его просто загрыз пес.
– Перестань, иначе мы поругаемся! Не будь таким же тупоголовым, как твой дружок Клаттерстоун!
– Как скажешь, но, кажется, у нас закончились подозреваемые. Если ты ознакомилась с материалами дела, то поняла: единственный человек, кто вызывает подозрения у Нортона, – это Коллин, но ты его сейчас отмела в сторону. Других подозреваемых у нас нет, да и мотива я тоже не вижу.
– Значит, я что-то упускаю.
– Хорошо, давай вернемся к Гвен Моррис, она же тоже показалась тебе подозрительной, и у нее был доступ к собаке.
– Да, но я никогда не думала о ней как об убийце. Вся ее подозрительность и враждебность из-за мужа и кражи антикварной шкатулки.
– А про пекарню ты что, забыла? – спрашивает Кевин, подрезая на повороте большой грузовик, и в ту же секунду нас оглушает противный звук клаксона. – Откуда у нее взялись деньги?
– Хороший вопрос, но я не знаю пока, как получить на него ответ, – задумчиво тяну я. – Смерть Пола была казнью, в этом нет никаких сомнений, но палачом его был не пес, это кто-то другой… кто-то, кого мы пока не замечаем, но у кого есть мотив. И не просто какая-то обида, но нестерпимая злость, ненависть, презрение.
– Может быть, тогда это его братец? Или дядя?
– Нет, – коротко отвечаю я, пытаясь ухватиться за мысль, которая только что мелькнула.
Кто-то, кто испытывает обиду, злость, ненависть, презрение… Нет, не то. Я что-то упускаю, но что?
Я прикрываю глаза, давая волю воображению рисовать разные образы и сцены, но почему-то вспоминается только жуткое видео: Пол опускается на одно колено, протягивая руки своему любимцу. Рыжий пес с белым пятном на груди и большой квадратной мордой на миг замирает в нерешительности, но робкие хлопки в зале дают ему силу и уверенность. Хлопки звучат громче и сильнее, и собака бежит в объятия хозяина.
Я открываю глаза как раз в тот момент, когда Кевин паркуется возле моего дома.
23
Глава
Мы с отцом сидим на заднем дворе и пытаемся закончить игру в шахматы, которую начали несколько минут назад. Обычно он всегда очень внимателен и сконцентрирован, но сегодня уже на пятом ходу мне удалось поставить ему шах. Этого оказывается достаточно, чтобы я снова окинула его придирчивым взглядом, с облегчением подмечая, что он не похудел, цвет кожи не изменился, да и в глазах нет ни тоски, ни грусти сожалений.
– Все хорошо? – все же спрашиваю я, не в силах унять волнение внутри.
– Да, – отвечает отец, не отрывая глаз от доски. – Но, кажется, я проигрываю.
– Не говори глупостей. Ты победитель по жизни.
– Ну это мы скоро увидим, – отзывается он, плотнее кутаясь в свой плед, как раз в тот момент, когда двери дома открываются и на площадку внутреннего двора выбегают двое маленьких сорванцов.
От одного взгляда на них у меня замирает сердце, я забываю дышать. Фотографии, мимо которых я ходила столько лет, поднимаясь и спускаясь по лестнице в родительском доме, внезапно ожили.
Мальчики подбегают к моему отцу, вскарабкиваются к нему на колени и радостно целуют в щеки. Я ловлю на себе их любопытные взгляды, но нахожусь в таком оцеплении, что боюсь пошевелиться, боюсь все испортить.
– Дэни, Лео! – различаю я звонкий и незнакомый женский голос.
В голове пульсирует только одно имя: Лия. Я оборачиваюсь и вижу, как на террасу выходит высокая блондинка в вязаном кардигане и лосинах. Такая же красивая и улыбчивая, как на свадебных фотографиях, которые я жадно разглядывала, сидя на этом же месте три года назад.
– Добрый день, простите, мы не хотели вам мешать.
«Мешать?» – эхом проносится в мыслях, и я запоздало понимаю, что она имеет в виду нашу недоигранную партию в шахматы.
– Ерунда, – наконец выдыхаю я, поднимаясь со своего кресла. – Мы до сих пор незнакомы, я Джен…
– Я знаю, Винсент часто про вас говорит, – с той же мягкой улыбкой произносит Лия, после чего подходит ближе и ловким движением подхватывает на руки одного из мальчиков. – Это наш Леонард, а вон тот сорванец, который уже сделал свой ход конем, – Дэни. Ну а я…
– Лия, жена моего брата. У вас замечательные детки.
– Спасибо, но дай им полчаса, и они покажут все, на что способны. Правда, тогда ты, вероятно, не будешь к ним так благосклонна.
– Глупости, – отвечаю я, взяв Леонарда за маленькую пухлую ручку. – Привет, малыш, я твоя тетя, и я разрешаю тебе делать все, что ты захочешь.
– Лия, тебе нельзя поднимать тяжесть, – ругает ее отец и тут же продолжает игру с внуком: уворачивается от фигуры ферзя, которым Дэни пытается постучать ему по голове. – Нападать, значит, вздумал, а я тебе сейчас покажу. Покусаю тебя, поросенка!
Я вижу, как мой папа, сияя от счастья, начинает щекотать своего внука и пытаться укусить его за бочок. Парнишка крутится из стороны в сторону.
– Деда, перестань, нет, еще, хватит, – путается в словах и желаниях малыш, заливаясь озорным смехом.
– Возьмешь его, а то он тоже начнет атаковать Гари, но, боюсь, с двумя он уже не справится? – спрашивает Лия и тут же передает мне в руки Леонарда.
Я неумело беру его на руки, прижимаю к себе и делаю жадный вдох. Как я и представляла себе, от моего племянника пахнет молоком и карамельными ирисками.
– А у тебя хорошо получается для первого раза. Он даже не плачет.
– А ты где была? – спрашивает меня Леонардо, внимательно разглядывая. – Тебя принесло ветром?
– Что-то вроде того, – отвечаю я, не переставая любоваться его очаровательной мордашкой. В жизни они еще больше похожи на Винсента.
– Ах вот вы где! – раздается за спиной знакомый мужской голос, от звука которого у меня перехватывает дыхание.
– Здесь не так ветрено, как на улице, идем к нам, – заполняет неловкую паузу Лия.
Неожиданная встреча с детьми и последующее знакомство с Лией настолько меня взволновали, что я даже не подумала о том, что раз они все здесь, то где-то там в глубине дома находится и он… мой брат. И вот теперь он стоит позади, и я чувствую на себе его пронзительный взгляд.
Леонардо вырывается у меня из рук, вероятно, желая поскорее присоединиться к Дэни в его неравном бою с дедом, а потому, опустив его на пол, я медленно оборачиваюсь.
Встреча с Винсентом неизбежна, но я не думала, что это будет так.
– Привет, – сквозь зубы говорит он, глядя мне в глаза. – Не знал, что ты тоже будешь.
Слова комом стоят в горле, а потому я просто смотрю на него, подмечая новые морщины на лбу, суровость во взгляде. Мы не виделись больше четырех лет, за которые он успелмногое: возмужать, жениться, стать отцом… а я… я научилась носить короткую стрижку и замыкаться в себе.
– О, вы уже встретились! – радостно подмечает мама, выглядывая из-за спины Винсента, верно просчитав момент своего появления: дав нам достаточно времени, чтобы пережить первый шок, но при этом не настолько много, чтобы мы успели вспомнить старые обиды и вцепиться друг другу в глотки. – Курица на столе, пирог будет готов через десять минут. Так что воздухом подышите после, живо за стол!
* * *Обед прошел в неловких беседах и долгих напряженных паузах, нарушаемых беспрерывным щебетанием мальчиков. Мороженое мама предложила поесть в гостиной, вероятно полагая, что смена обстановки поможет нам наладить диалог, который оборвался больше четырех лет назад, однако и сейчас, сидя в кресле напротив Винсента и ковыряя ложкой свой шарик ванильного, я ощущаю, как увеличивается пропасть между нами.
– Давай выйдем, пройдемся по району? – неожиданно предлагает мне Винсент, ставясвою пустую креманку на стол.
Мама бросает в нашу сторону тревожный взгляд, но, вопреки сегодняшней чрезмерной болтливости, хранит молчание.
– Давай попробуем, – соглашаюсь я, вставая с кресла.
Подзываю к себе мальчиков и, крепко обняв каждого, жадно вдыхаю их аромат, словно пытаясь навечно сохранить его в памяти. Кто знает, когда еще у меня получится вот так случайно встретиться с ними?
– Было приятно познакомиться, надеюсь, мы еще увидимся, – нарушает гнетущую тишину Лия, верно истолковав мои мысли.
– Спасибо. Была рада вас всех наконец увидеть, – отзываюсь я, после чего надеваю свое пальто и вслед за Винсентом выхожу за дверь.
Мы молча идем по дороге, шелестя сухой разноцветной листвой. Солнце клонится к закату, но воздух еще ласкает кожу своим теплом, и только резкие порывы холодного пронизывающего ветра напоминают о приближающейся зиме.
Больше четырех лет назад Винсент так же вытащил меня на улицу, но в тот день, едва мы успели повернуть за угол, он начал на меня орать, искусно подбирая такие эпитеты, которые не только больно резали слух, но и камнем падали в душу.
«Эгоистка», «психопатка», «истеричка» – самое мягкое, что я тогда услышала в свой адрес, когда он обвинил меня в том, что своей затянувшейся депрессией и необузданной одержимостью найти ублюдка я порчу жизнь не только себе, но и родителям.
Отчасти Винсент был, конечно, прав, я понимала это и тогда. Но было в его речи и то, что я не смогла принять и спустя годы: категоричность и резкость, лишившие меня возможности сказать хотя бы слово в свое оправдание. Он точно вынес мне приговор, без права последнего слова. Тогда мне казалось: он просто не выдержал и сорвался, я верила, что скоро он попросит прощения, и все будет как прежде, но вместо этого он заблокировал мой номер телефона и создал идиотский график посещений родительского дома. Он лишил нас возможности вести диалог, и теперь, столько лет спустя, глядя на него, я снова чувствую не только горечь обиды, но и растерянность.
Я не знаю, как с ним говорить. Что нужно сказать, чтобы он вновь увидел во мне свою любимую сестренку, а не «эгоистку» и «психопатку», отравляющую жизнь всем вокруг.
Мы огибаем жилой массив в тотальной тишине, и только когда Винсент сворачивает с главной дороги, я понимаю, что мы направляемся к школе Святого Патрика. В стенах этого одноэтажного здания из красного кирпича прошли наши с Винсентом школьные годы.
– Она сказала мне, что ты улетела с Джесс отдыхать, – нарушает тишину Винсент, когда мы устраиваемся на скамейке возле футбольного поля.
– Нет, – с облегчением выдыхаю я. Всю дорогу сюда я не знала, что сказать ему, как нарушить это молчание длиной в несколько лет. Но он сделал это за меня, как и всегда, взяв инициативу в свои руки. – Мы улетаем только в среду. Но мама часто в последнее время на свой лад интерпретирует полученную информацию.
– Полагаю, романтический ужин с Ником и твое желание начать все с чистого листа – тоже ее вариация событий?
– Что? – чуть ли не задыхаясь, спрашиваю я. – Это она так сказала?
– Не парься, это же мама, – ровным голосом говорит Винсент, глядя куда-то вдаль. – Я на прошлой неделе случайно встретил Альберта, помнишь такого? Он учился с тобой в параллельном классе.
– Тот, что носил брекеты и повсюду таскал за собой свою овчарку?
– Он самый, оказывается, он отсюда и не уезжал, работает в автосервисе, тут, на Атлантик-авеню. Все над ним смеялись, а он сейчас такой качок, не хуже твоего Ника.
– Никакого моего Ника не существует.
– Так мама что, придумала про ужин?
– Отчего же, ужин был, ее стараниями, но только это ничего не меняет.
– Выходит, я для нее был запасным.
– В каком смысле?
– Ну, раз с Ником у нее не получилось, решила хотя бы нас примирить.
– Винс… – я осекаюсь. Это сокращение звучит таким родным и таким чужим одновременно. Я называла его так в другой жизни, не уверена, что все еще имею право звать его так теперь. – Винсент, я правда ничего не знала. Я была уверена, что сегодня мой день, поэтому…
– Винсент? – передразнивает меня брат. – Ты уже сразу полным именем называй меня – Винсент Мариус Рид, как мама делает, когда собирается устроить взбучку.
Мы впервые улыбаемся друг другу с тех пор, как встретились сегодня. И только от этого в груди у меня разливается приятное тепло. Чувствую, как страх быть вновь непонятой и отвергнутой притупляется, уступая место робкой надежде, зарождающейся где-то глубоко внутри.
Обмениваемся короткими, ничего не значащими репликами, но разговор не клеится.
Мы снова молчим, откинувшись на спинки кресел, каждый из нас смотрит на фасад школы, невольно вспоминая, сколько счастливых дней мы провели в ее стенах: завели первых друзей, встретили достойного противника, познали сладость влюбленности и горе расставания…
– Помнишь, как Лакки любил играть здесь с нами в футбол? – неожиданно спрашивает Винсент.
Лакки – это ретривер, которому на момент моего рождения было пять лет. Это былпитомец Винсента, с которым мне разрешалось играть в стенах дома и только. В то время как брат, каждый день гордо надевая на Лакки поводок, выводил его в большой мир.
Мне было семь, когда Лакки убежал и больше не вернулся. Родители с братом оплакивали его весь вечер, а я даже месяц спустя все еще с надеждой выглядывала в окно, надеясь на то, что он вернется. Для меня тот факт, что он убежал, не значил, что он умер. Я верила, что он вернется, и злилась на Винсента за то, что он не пытается его найти.
– С нами? – спрашиваю я, чувствуя, как высоко взметнулись мои брови от возмущения. – Ты меня к нему не подпускал, забыл?
– Я его дрессировал, а ты своими лакомствами мне все только портила. Он обожал бегать за мячом и по команде даже защищал ворота. Это была наша самая большая забава в игре.
– Не знала, что существует такая команда «защищай ворота»…
– Так и нет такой, кажется, это была идея Стива, помнишь, у меня был такой друг в средних классах? – Я коротко киваю, и Винсент продолжает: – Он кричал Лакки: «Место!» – и тот бежал к воротам.
Он рассказывает о своих детских проделках на футбольном поле, а я явственно вспоминаю, как отец не единожды пытался приструнить Лакки, приказывая ему вернуться на место, но вместо того, чтобы лечь на свой коврик у лестницы, пес начинал метаться по комнате и даже скрести входную дверь.
– Не может быть! – ахаю я, только теперь, спустя больше двадцати лет, понимая истинную причину папиного негодования и ехидных смешков Винсента в кулак. – И ты все это время молчал?
– Думаешь, папа меня бы похвалил? – спрашивает Винсент, улыбаясь.
– Ну мне-то ты мог рассказать!
– Зачем? Это были взрослые мужские игры.
– Ну да! Взрослые мужские, – прыскаю я и, окончательно расслабившись, хлопаю Винсента по плечу. – Ой, прости.
– Не за что. Я рад, что мама решила воспользоваться запасным вариантом, – отвечает он, неожиданно обнимая меня со спины. – Я скучал по тебе.
– Я тоже.
– И я рад, что теперь ты знаешь мой самый страшный секрет.
– Ну вы, конечно, додумались… это же надо было натаскать Лакки защищать футбольные во… – Я спотыкаюсь на полуслове. В голове точно щелкает тумблер.
Если мой брат с другом еще в средней школе додумались натаскать нашу собаку на выполнение своей интерпретации команды «место», то почему убийца не мог использовать свою для того, чтобы запрограммировать Рокки на убийство?
– Все в порядке? – спрашивает меня Винсент, мы стоим с ним в нескольких шагах от скамейки, и я не помню, как оказалась тут. – Куда это ты так вскочила?
– Прости, просто задумалась, – машинально отвечаю я, потом понимаю, что, как бы мне ни хотелось остаться с ним и продолжить дальше латать брешь между нами, сейчас, в эту самую минуту, мне нужно быть в другом месте. – Винс, я очень-очень рада, что мы снова можем говорить, что мы снова есть друг у друга. Я понимаю, нам многое предстоит рассказать, вспомнить, поделиться, но мне нужно кое-что решить. Прямо сейчас. Ты мне очень-очень помог. Я люблю тебя.
Я поднимаюсь на цыпочки, чтобы быстро чмокнуть в щеку и помчаться в город, но он крепко прижимает меня к себе, почти так же, как я несколько минут назад сжимала в объятиях своих племянников.
– Я тоже люблю тебя, сестренка. Больше не пропадай. Никогда.
24
Глава