Революционеры или террористы. Воспоминания участниц Фракции Красной Армии

К концу 1980?х годов существовало лишь несколько остатков бывших К-групп в таких организациях, как Западногерманский коммунистический союз (BWK), Верейнигте социалистическая партия (VSP) и Марксистско-ленинская партия Германии (MLPD). Как заметная политическая сила они исчезли. Однако марксистско-ленинская идеология 1970?х годов всё ещё играла определённую роль в развитии автономной сцены 1980?х годов – не всегда приятным образом.

Альтернативное движение

Начало так называемого альтернативного движения в Западной Германии и Западном Берлине было основано на растущем скептическом отношении к политике, ориентированной на рабочие места. Это стало ещё более выраженным к концу 1970?х годов. Альтернативное движение, казалось, обеспечивало путь к спасению от государственных репрессий, с одной стороны, и от интеграции в систему, с другой. Оно также предлагало возможность сочетать индивидуальную и коллективную эмансипацию – идеал, который спонтисты сформулировали ещё во времена АПО.

После провала К-групп люди искали новые формы организации. Возникло движение, преследующее своего рода «параллельную культуру», которое пыталось создать практическую альтернативу доминирующему социальному порядку. Оно было наиболее сильным в устоявшихся центрах радикальных левых, особенно во Франкфурте-на-Майне и Западном Берлине.

Вначале многие из альтернативных проектов рассматривали себя как повседневные структуры поддержки общей политической борьбы: левые книжные магазины, бары, кафе, типографии и т. д. Однако был и сильный «утопический» элемент: все эти проекты должны были служить наглядными примерами будущего социалистического общества, созданного посреди капитализма. В этом смысле начало альтернативного движения было тесно связано с автономным импульсом отказа от наёмного труда и сопротивления в повседневной жизни.

Альтернативное движение развивалось в «объективных условиях» экономических кризисов. Это привело к ряду проблем и противоречий. Неприятие отчуждённых и репрессивных социальных структур часто оборачивалось индивидуалистической и циничной самомаргинализацией. В то время как значение мелкого производства и распределения товаров в самоуправляемых проектах идеологически преувеличивалось, реальная политическая значимость альтернативного движения становилась всё слабее и слабее. Термин «альтернативная экономика» вскоре стал функционировать в первую очередь как ярлык для капиталистической рыночной ниши. Невероятно дорогие органические яблоки или биодинамическая морковь также подпитывали зарождающуюся «идеологию здоровья» – ещё один капиталистический бонус. Короче говоря, экономическая объективность взяла верх над индивидуальным сознанием. К концу 1980?х годов большинство альтернативных проектов были прочно интегрированы в капиталистическую структуру.

Автономные круги всегда формулировали сильную критику иллюзий альтернативного движения. Они подчёркивали, что отказ от буржуазного общества не является убедительным, если его социальный фундамент не является с вызовом. Альтернативное движение забрало бунтарей с фабрик и улиц и заперло их в гетто. Оно также добавило идеологически завуалированную самоэксплуатацию к эксплуатации со стороны капитала. Однако эта критика, сформулированная задним числом, остаётся «объективистской» и не учитывает исторические обстоятельства середины 1970?х годов. Более того, она упрощает сложный феномен. Остаются альтернативные проекты, основанные на принципах автономии, самоорганизации, подлинного выражения потребностей и интересов. Они понимают себя как лабораторию настоящей контркультуры и основу для отказа от капиталистического перфоманс-общества. Карл-Хайнц Рот сказал:

«То, к чему в конечном итоге стремится любой искренний социальный революционер, в настоящее время можно предвидеть только в самых основных формах: общая собственность, эгалитарный доход, как можно меньше обязанности работать и как можно больше самоопределения, преодоление гендерных противоречий, распад нуклеарной семьи, децентрализованное самоуправление без бюрократии и государственной структуры, альтернативные технологии и восстановление природной среды. Я убеждён, что первые прямые шаги к ним невероятно важны, потому что они являются началом: началом новых надежд, доказывающих, что однажды разрыв между ограниченными возможностями самореализации и общей социальной целью может быть преодолён».

В некоторых крупных городах альтернативные проекты позволяют людям и по сей день организовывать большую часть своей повседневной жизни в пространствах солидарности и относительной свободы. Когда в начале 1980?х годов альтернативное движение подверглось резкой критике со стороны движения сквоттеров Западного Берлина, оно по-прежнему обеспечивало экономическую основу движения. Более того, некоторые альтернативные проекты продолжают функционировать как плацдармы для более широкой политической борьбы.

Городская герилья и другие вооружённые группы

Между средой Спонти 1970?х годов и городскими партизанскими группами «Фракция Красной Армии» (Rote Armee Fraktion, RAF), «Движение 2 июня» (Bewegung 2. Juni) и «Революционные ячейки/Красная Зора» (Revolution?re Zellen/Rote Zora, RZ) существовали тесные связи, но они не были лишены противоречий.

Появление спонтистов и вооружённых групп было связано с упадком внепарламентской оппозиции как массового движения, с репрессиями, которым подверглась АПО, и с частичной интеграцией активистов АПО в систему. Вооружённые группы очень чётко поставили вопрос о власти: если вы пропагандируете революцию, вы должны прибегнуть к организованному массовому насилию и вооружённой борьбе. Личная целостность и идентичность были центральными аспектами при принятии решения о вступлении в вооружённые группы. Поступая таким образом, человек закрывал все чёрные ходы для тайного бегства от политической активности. Отступление и отставка больше не были вариантами. Однако моральные аспекты, подразумеваемые при взятии в руки оружия, также делали выбор политической борьбы более ограниченным. К этому добавилась государственная репрессия. Все левые оказались под сильным влиянием постоянно усиливающихся репрессий в отношении леворадикальной политики после деятельности вооружённых групп в 1970?х годах.

Вначале РАФ явно пыталась связать свои действия с воинственной низовой политикой АПО. Коммюнике после освобождения Баадера было ярким примером. Вскоре, однако, группа заявила, что невозможно сочетать массовый активизм с партизанской борьбой. Примерно в то же время, когда появились К-группы, РАФ также стала использовать авторитарные марксистско-ленинские принципы работы с кадрами. Это вызвало раскол между РАФ и антиавторитарными спонтистами, которые отвергали все понятия о лидерстве.

Своими антиимпериалистическими действиями в мае 1972 года – например, нападением на штаб-квартиру армии США в Гейдельберге – РАФ проверил свои отношения с К-группами, которые они разделяли с К-группами общее наследие АПО. Однако большинство бывших камрадов АПО дистанцировались от этих акций. Отсутствие солидарности и трусость, с которыми столкнулась РАФ, привели к новой ориентации внутри группы. Теперь в центре внимания стала глобальная антиимпериалистическая борьба. РАФ рассматривал себя в качестве «первой мировой» ветви национально-освободительных движений на «трёх континентах» (Африка, Азия, Латинская Америка).

В 1972 году практически всё поколение основателей РАФ находилось в тюрьмах. Тюрьмы стали новыми районами агитации. Члены RAF особенно активно боролись против одиночного заключения, которое они называли «пыткой изоляцией» [Isolationsfolter]. Их главным требованием было совместное содержание [Zusammenlegung] для всех заключённых RAF. Чтобы продемонстрировать свою приверженность, заключённые RAF провели несколько голодовок.

С 1975 по 1977 год новые члены RAF пытались несколькими акциями освободить своих товарищей из тюрьмы. Однако «Свободный партизан» распался после неудачного «Наступления 1977 года», которое включало акции против влиятельных лиц, таких как Зигфрид Бубак, генеральный прокурор Германии, Юрген Понто, председатель банка «Дрезднер», и Ханнс-Мартин Шлейер, президент Конфедерации объединений немецких работодателей.

Движение 2 июня в 1972 году представляло себя как «городская партизанская организация, состоящая из нескольких автономных групп». В отличие от РАФ, его политика была направлена в основном на противоречия в самих индустриализированных странах.

Движение 2 июня базировалось в Западном Берлине, где оно организовало ряд успешных и популярных акций, включая ограбление банка с раздачей зефира в шоколаде. Похищение видного члена ХДС Петера Лоренца привело к освобождению ряда заключённых товарищей. Однако к 1976 году группа сильно ослабла из-за арестов большинства её членов. В итоге Движение 2 июня разделилось на две фракции: одна придерживалась антиимпериалистического курса РАФ, а другая делала упор на социально-революционный активизм.

Концепция революционных ячеек и женской партизанской организации «Роте Зора» была схожа с подходом «низовой партизанской организации» Движения 2 июня. В 1981 году некоторые члены организации размышляли об этапе основания Революционных ячеек и их подходе к боевой борьбе:

«В 1973 году, когда первая революционная ячейка взяла на себя ответственность за акцию, мы рассматривали себя как отправную точку массового движения, которое охватит различные слои общества. Для нас было много признаков, которые оправдывали эту уверенность. Волна забастовок на таких заводах, как Hoesch, Mannesmann, John Deere и Kl?ckner, указывала на новые формы и цели борьбы на рабочих местах в Германии. На заводе Форда в Кельне вырисовывались контуры многонационального и автономно организованного рабочего класса. Во многих районах произошли волнения. Молодёжное движение выступало за создание самостоятельных молодёжных центров даже в самых маленьких городах. Движение скваттеров доказало готовность людей брать то, что им нужно. Формы сопротивления, которые раньше считались сугубо личными, были политизированы, например, воровство в магазинах или бесплатный проезд в общественном транспорте. Женское движение быстро превратилось в мощную социальную силу, примером чего стала общенациональная кампания против «параграфа об абортах» 218 в 1975 году…… Концепция вооружённой борьбы казалась возможностью поддержать эти тенденции. Действия, проводимые подпольными автономными группами, должны были стать первыми шагами в направлении непрерывной атаки против структур господства. Наша цель заключалась в организации «контртеррористической силы» в небольшие автономные подразделения, которые будут работать, бороться, взаимодействовать и защищать как элементы массового движения. Когда будет достаточно отрядов, партизаны сами станут массовым движением (Revolution?rer Zorn, № 1, май 1975)».

Интересно отметить, что Революционные ячейки никогда не получали того общественного внимания, которое получал РАФ, институционализированный враг западногерманского государства.

* * *

Слабость левых была и остаётся в их неспособности раскрыть тонкие механизмы господства и противостоять им с помощью подрывных стратегий. Недовольство было важным элементом «массового успеха» TUNIX. Но это не только недовольство состоянием Западной Германии (которое широко распространено среди населения, по крайней мере, под поверхностью), но и предлагаемые стратегии изменений. Возникла необходимость объединиться с другими людьми, которые чувствуют то же самое.

Лично мы также были недовольны поведением многих из нас. Мы считали отрицанием своей идентичности отстранение от действий товарищей или стратегические уступки общему политическому климату. В этом смысле, вероятно, был момент неповиновения в нашем призыве к TUNIX; чувство «прямо сейчас мы должны быть особенно радикальными». Наша идентичность – это идентичность радикальных левых. Если мы отрицаем это, остаётся только цинизм.

Это настроение было выражено и на заключительном марше митинга. Вот описание из буржуазной Tagesspiegel (29 января 1978 года):

«Впервые за многие годы демонстрация в Берлине переросла в насилие. Когда толпа из примерно пяти тысяч человек собралась, чтобы завершить трёхдневное собрание TUNIX в Технологическом институте, в полицию были брошены бомбы с краской у женской тюрьмы на Лертерштрассе и булыжники у здания суда на Турмштрассе Моабита. Среди протестующих были спонтисты, городские индейцы и другие неорганизованные левые. Они приехали из Берлина, Западной Германии и Западной Европы».

Свастики и руны СС были нарисованы на автомобилях «правшей». Американский дом на Харденбергштрассе был обстрелян камнями. Огромный немецкий флаг с надписью «Modell Deutschland» был протащен по улицам города грузовиком со звуком. На углу Курфюрстендамм и Иоахимсталерштрассе флаг был сожжён под наблюдением полиции и прохожих…… Анархисты несли транспаранты «Штаммхайм повсюду», «Прочь грязь!» и «Мерзость!». На домах вдоль маршрута марша были нарисованы граффити, например, «Освободите печатников Агита» [Агит был коллективом печатников-радистов] и «Анархия возможна». Возле нескольких тюрем протестующие скандировали: «Освободите заключённых!».

Организаторам TUNIX удалось мобилизовать от пятнадцати до двадцати тысяч человек в течение месяца. Это доказало, что радикальные каналы связи и информации всё ещё не иссякли. TUNIX стал пиком движения немецких спонтистов. Хотя Спонти доказали свою способность организовать массовое мероприятие вскоре после немецкой осени, после встречи сформировалась реальность «Двух культур».

Термин «Две культуры» пришёл из Италии, где он возник в ходе конфликта между движением «Автономия» и Коммунистической партией. В Западной Германии он был впервые использован в качестве пропагандистского термина членами СДПГ, которые разрабатывали новые стратегии интеграции радикальных левых. Намерением было включить, и тем самым умиротворить, сопротивляющиеся и автономные импульсы зарождающегося альтернативного движения в официальный «политический дискурс». Альтернативная культура должна стать «социальной лабораторией», «испытательным полигоном» для культуры большинства. Тогда социал-демократия сделает самые инновационные импульсы выгодными для современного буржуазного общества. К сожалению, идея «двух культур» была также решительно принята частью сцены Спонти, которая казалась плоской от этого признания сверху. Этот термин также укрепил иллюзию, что можно оставить позади «культуру капиталистического большинства», предаваясь «альтернативной контркультуре».

В 1978—80 годах в Западном Берлине и Западной Германии появилось беспрецедентное количество альтернативных экономических проектов; тенденция, развившаяся после борьбы за жильё во Франкфурте, стала общенациональной. Западный Берлин превратился в тайную столицу альтернативного движения. По данным опроса 1979 года, около ста тысяч человек в городе причисляли себя, по крайней мере в широком смысле, к альтернативной сцене.

Однако процесс интеграции альтернативной сцены в систему был далеко не гладким. Особенно в Западном Берлине, альтернативное движение также послужило прочной основой для радикального движения сквоттеров, возникшего в 1979—80 годах. В 1981 году, после волны оккупаций, был организован съезд TUWAT [tu was, «сделай что-нибудь»]. Среди прочего, были предприняты попытки связать теории итальянского движения автономии с местной борьбой за жилье. Это был лишь один пример преемственности радикальной истории.

С 1980 по 1983 год в Западном Берлине и Западной Германии наблюдался неожиданный подъём новых общественных движений. Отчасти эти движения возникли на основе альтернативного движения – по крайней мере, в тех городах и регионах, где оно ещё сохраняло контркультурную целостность. Они также развились из некоторых кампаний по отдельным вопросам (антиядерные, сквоттинг, Startbahn-West, мир), которые расширили их политическую перспективу. Наконец, они были вызваны европейскими социальными бунтами 1980—81 годов, особое влияние оказали события в Цюрихе и Амстердаме. Буржуазные социологи и журналисты регулярно говорили о «молодёжных бунтах», что вводило в заблуждение. Большинство действующих лиц восстали не из-за своей «молодости», а из-за глубокой социальной и политической неудовлетворённости. Термин «молодёжный бунт» также игнорирует политическую историю событий. Без многолетней политической организации так называемый молодёжный бунт выразился бы в спорадических вспышках ошибочной юношеской воинственности, а не в акциях против атомных электростанций и аэропортов, протестах против жилищной политики и т. д. Многие старшие товарищи отреагировали на восстание с удивлением, поскольку они предполагали, что после немецкой осени больше не увидят уличной воинственности такого рода.

Внутри Новых социальных движений сформировалось автономное крыло: боевое, состоящее в основном из молодых активистов. Они находились под сильным влиянием тогдашней установки «Нет будущего», противостояли буржуазным нормам контроля и господства и превратили свои собственные нужды в центральный политический вопрос. Так называемые общие собрания [Vollversammlungen] заменили университетские собрания 1960?х и 1970?х годов в качестве центральной формы коммуникации. Общие собрания создали пространство вне буржуазной общественности для обсуждения политических целей и стратегий. В этой главе будет описана история Autonomen в первой половине 1980?х годов, особенно в связи с Новыми социальными движениями.

Новые социальные движения пытались найти решения социальных и политических конфликтов, охвативших западные капиталистические государства с середины 1970?х годов. В конце 1970?х годов леволиберальные учёные и студенты использовали этот термин для обозначения продолжения студенческого бунта 1968 года. Однако Новые социальные движения находились под сильным влиянием взглядов среднего класса. В академической оценке Новых социальных движений Партия зелёных часто рассматривалась как успешное политическое проявление низовых течений, подчёркивался «модернистский» импульс Новых социальных движений и их вклад в «смену ценностей». На самом деле, некоторые представители ядерной мафии были благодарны за антиядерные движения, так как оно помогло предотвратить или отложить проекты, которые были неперспективны. Более того, даже директора электростанций любят вести здоровый образ жизни, покупать в магазинах мюсли и есть полезную биодинамическую пищу. В некотором смысле, Weltgeist исследований Нового социального движения смог объединить ранее противоположные политические идеи в новом социал-демократическом «Проекте современности» дядюшки Хабермаса. В зелёно-альтернативном полумраке такие термины, как «классовая борьба» или «империализм», казались устаревшими и неактуальными. Важными были «качественные потребности», «участие» и «управление». Учёным даже удалось убедить многих людей, что воинствующая антиядерная борьба Брокдорфа и Гронде, с их сильным антикапиталистическим и антиавторитарным подтекстом, была вызвана ничем иным, как «провалом коммуникации» и «отсутствием участия» в планировании системы энергоснабжения, которая в итоге оказалась очень эффективной и выгодной для всех. Неважно. Не наша проблема, если некоторые учёные считают «Автоном» ничем иным, как «вызовом» альтернативному движению, возникшему на основе «новых взглядов». Это лишь доказывает, что некоторые учёные очень мало знают о том, в чём они должны быть экспертами. Но хватит полемики.

Новые социальные движения тесно связаны с фордизмом, капиталистической структурой, которая определила большинство западных стран после Второй мировой войны. Фордизм характеризуется отчуждающим массовым производством (олицетворением которого являются конвейеры автомобильных заводов), массовым потреблением и политическим, а также правовым регулированием классовых конфликтов. Институционализация классовых антагонизмов также означает, что переговоры обычно происходят вне сферы производства, особенно в Западной Германии. В этом контексте термин «Новые социальные движения» пытается объяснить состав, потенциал и значение низовых движений, которые неожиданно возникли в то время, когда в стране практически не было открытой классовой борьбы. Антиядерное движение, например, сформировалось в сфере воспроизводства и имело очень сложную классовую структуру. В течение некоторого времени оно оппозиционировалось официальным рабочим движением, особенно в атомной и энергетической промышленности, где реформистские профсоюзы ДГБ мобилизовали квалифицированных рабочих в решительно проядерные кампании.

Хотя многие активисты принадлежали к среднему классу, они были очень открыты для эгалитарных структур и антикапиталистических целей. Правда, некоторые лоббистские группы (например, крупные фермеры в отношении антиядерного движения) использовали открытость Новых социальных движений в своих интересах. В конце концов, многим людям все равно, кто поддерживает их в борьбе, которую они считают важной.

Формирование автономов в 1980?х гг

Некоторые левые участвовали в борьбе против атомной электростанции только ради популярности. Однако это ни в коей мере не умаляет политического значения этих движений. Это лишь показывает, насколько сложным может быть преодоление определённых культурных барьеров в общественных движениях. Товарищи из Красной помощи Западного Берлина сделали очень поучительное заявление в 1973 году после того, как К-группы подвергли критике появление B?rgerinitiativen (BI), «гражданских инициатив»:

«Жёсткий антиревизионизм и исключительная концентрация на пролетарской организации привели к тому, что левые потеряли связь с реальностью. Левые полностью игнорировали конфликты в сфере воспроизводства. Появление БИ сделало это очевидным. Однако проблема может быть не только в незаинтересованности. Ликвидация антиавторитарных движений означала, что два важных аспекта политического праксиса были утрачены: низовой активизм в соседних районах и на рабочих местах (часто высмеиваемый как «дилетантизм») и прямое действие (часто высмеиваемое как «спонтанность»). Ни один из этих аспектов не считался полезным для организации рабочего класса; вместо этого они считались выражением мелкобуржуазной культуры. Жёсткое использование классовой идентичности делегитимизировало антиавторитарные движения и свело их протагонистов к представителям их социального происхождения. Это произошло даже несмотря на то, что антиавторитарные движения, по сути, преодолели классовые различия благодаря общим массовым действиям…. Согласно левой критике БИ, красноречивые и конкурентоспособные активисты среднего класса всегда брали верх. Однако такое строгое определение класса отрицает политический опыт и просто воспроизводит социологические факты. Важен не сам факт того, что представители разных классов объединяются в БИ. Важно то, как это влияет на классовую идентичность, помогает ли это преодолеть классовые различия, и как смешение классового происхождения можно сделать продуктивным в политическом плане. Задачей современного классового анализа было бы изучить, бросает ли общая борьба за конкретные интересы вызов классовым различиям (Kursbuch, № 31)».

Эти строки показывают, насколько обманчивым может быть термин «средний класс». Это проблема, которая также затрагивает радикальные левые и автономные круги. Особенно когда термин «средний класс» используется в упрощённом и уничижительном виде, он может легко скрыть классовые реалии в промышленно развитых странах. Развитие капитализма в Западной Германии принесло рост благосостояния значительной части низших классов, даже если общее распределение богатства остаётся несправедливым. В 1950?х годах для многих рабочих стало возможным участвовать в «экономическом чуде» в такой степени, что они стали неотъемлемой частью общества потребления. Это в значительной степени способствовало дискредитации оппозиционных и коммунистических сил. Немецкий капитализм сделал классовую идентичность более подвижной, сохранив при этом буржуазную структуру господства. Это в значительной степени способствует стабильности системы. Однако это же развитие создало и новые возможности для действий: «Фордизм предоставляет все большему числу людей время и навыки, необходимые для непрерывного неинституционального действия…. Кроме того, растворение традиционных форм организации в церкви или традиционных рабочих организациях, а также рост культурных форм выражения расширяет диапазон индивидуальных действий» (Hirsch/Roth). Сильное присутствие студентов и академиков – то есть людей «среднего класса» – в радикальных левых и автономных движениях является лишь следствием этих изменений.

Не в последнюю очередь благодаря вызовам, которые они бросали классовой идентичности, Новые социальные движения всколыхнули, поставили под сомнение и бросили вызов многим аспектам существующего социального порядка и, следовательно, открыли пространство, в котором могло возникнуть автономное движение. Хотя Автономы выходят далеко за рамки Новых социальных движений, как в плане политических требований, так и в плане политической практики, они тесно связаны с ними. Термин «Новое социальное движение» также более уместен, чем термин «классовая борьба», для описания феномена автономного движения. Ссылки на класс никогда не пропадали («Борьба за жильё – это классовая борьба!»), но они часто казались надуманными и никогда широко не использовались.

Антиядерное движение: 1975—81

Антиядерное движение в Германии стало ответом на новую энергетическую политику, которая последовала за так называемым нефтяным кризисом 1973 года. Атомная энергия приветствовалась как новое решение энергетического кризиса, и атомные электростанции планировались в сельских регионах как дешёвые и продуктивные опоры энергоснабжения Германии. Крупные корпорации планировали масштабные программы индустриализации, включая сталелитейные заводы и фармацевтические фабрики. Большое внимание уделялось развитию экологически слабых регионов, таких как Унтерельбе и Оберрайн. Перед лицом ужасающего сценария «новых Рурских долин» в пограничном треугольнике Франции, Германии и Швейцарии сформировалось первое широкое народное движение протеста. Строительство нескольких атомных электростанций удалось предотвратить благодаря оккупации строительных площадок – например, в Уайле в Баден-Вюртемберге.

Сопротивление в Уайле достигло своего пика после штурма и захвата строительной площадки в феврале 1975 года, когда тридцать тысяч человек приняли участие в марше протеста. Масштабы сопротивления застали государство врасплох. Полицейские подразделения, размещённые на стройке, были отозваны. Среди властей распространилась паника. Министр-президент Баден-Вюртемберга Ганс Фильбингер, старый нацист, сказал: «Если этому примеру последуют другие, вся страна станет неуправляемой!». Место оставалось занятым до тех пор, пока решением конституционного суда строительство не было приостановлено окончательно, а власти пообещали амнистию всем протестующим.

Антиядерные конфликты в регионе Оберрайн в основном велись консервативными, порой даже реакционными, защитниками окружающей среды.

Радикальные левые стали играть важную роль в антиядерной борьбе, когда возникло движение протеста против запланированного строительства атомной электростанции в Брокдорфе в районе Унтерельбе, ещё одной развивающейся территории недалеко от Гамбурга. Множество деревень было разрушено, а их жители «переселены», как это называют технократы; говоря более простым языком, тысячи людей были насильственно переселены, чтобы освободить место для строительства фармацевтических заводов и атомных электростанций. Когда планы строительства ещё одной атомной электростанции в районе Брокдорф-Вевельсфлехт были обнародованы, была основана организация B?rgerinitiative Unterelbe Umweltschutz (BUU). Затем последовали аналогичные инициативы, дошедшие до самого Гамбурга.

30 октября 1976 года состоялась первая демонстрация с участием восьми тысяч человек. Часть запланированной строительной площадки была оккупирована. После наступления темноты оккупанты были жестоко разогнаны полицией. 14 ноября в Брокдорфе состоялась вторая демонстрация. На этот раз в ней приняли участие сорок тысяч человек. Впервые в истории Западной Германии на демонстрации были задействованы подразделения Федеральной пограничной охраны. Это стало возможным благодаря чрезвычайным законам, принятым в 1968 году. Протестующим всё же удалось разобрать длинные участки забора безопасности. В итоге полиция атаковала и разогнала демонстрацию газовыми гранатами, выпущенными с вертолётов.

Однако тактика запугивания не сработала. После вмешательства полиции антиядерное движение быстро выросло, и по всей стране возникли акции против ядерной программы. Несколько строительных площадок были взяты штурмом, а протестующие вступили в ряд столкновений с полицией. Движение смогло объединить сопротивление местного населения с концепциями воинствующей массовой борьбы.

Саммит МВФ и Всемирного банка

Самым крупным автономистским движением 1986–1988 годов была акция против саммита МВФ и Всемирного банка в Западном Берлине. Она характеризовалась рядом внутренних конфликтов, и не в последнюю очередь вопросом о патриархальных структурах внутри движения. Так и не удалось найти общую почву для сильной и единой мобилизации. Лозунг «Остановить саммит» казался радикальным. Однако многие были не против попытаться «остановить» саммит, когда он уже начался, а не до его начала.