Солнце садится на Западе

Трехэтажный маленький домик в центре. Я несколько раз терялась по дороге. Бродила по кругу, сбивалась с пути, как во сне. Но все-таки нашла его. На листке было написано – Classroom number 5 (класс номер 5). В двери было стеклянное окошко. Я заглянула. Класс был пустой. Никого еще не было. Только один человек сидел за столом в этом классе. Сидел и читал газету. Внутри что-то екнуло. Я несколько секунд смотрела на него сквозь стекло. Потом отошла от двери и подумала: «А вдруг, это не мой класс? Вдруг я ошиблась?». Почему-то я жутко растерялась. Он казался мне таким знакомым, этот человек, одиноко сидевший там. Он как будто бы ждал меня. Где я могла его раньше видеть? Ведь не могла нигде. А может, он тоже мне снился в том сне, где я так долго бродила по городу, ища выход, как из лабиринта. Может, он, правда, приснился мне тогда, а я просто забыла. Но знать его я не могу. Не могла точно видеть раньше. Он мог быть, конечно, на кого-нибудь похож. Только я никак не могла понять, на кого.

Было рано. Я стояла у двери, а он сидел там за ней, продолжая читать свою газету. И я от чего-то страшно стеснялась зайти.

Возраст его было сложно определить. Выглядел он достаточно молодо, и сначала я решила, что он, возможно, тоже студент, как и я. Он был в очках. Одетый в майку поло. Светловолосый. Симпатичный. Не сказать, что красавец. Но лицо его было довольно открытым, очень каким-то своим. Стоять у двери весь день, глазея в окошко, было нельзя, и, чуть поколебавшись, я решилась наконец войти.

Я постучала – и вошла в класс.

– Вы Мария? – спросил человек, оторвавшись от газеты.

– Да, – ответила я. И в тот же момент почувствовала смущение.

– Откуда вы к нам приехали? – спросил он, возвращаясь глазами к газете, на самом деле не проявляя никакого особенного интереса ко мне.

– Из России, – ответила я.

– И чем вы занимаетесь в России, вы – студентка? На кого вы учитесь?

– На менеджера, – сказала я и засмущалась еще больше.

Он мне так нравился, почему-то уже так нравился. Нравился, наверное, с той самой секунды, как я только увидела его в то маленькое окошко в двери. Разве так может быть, чтобы человек понравился за секунду?

Мой скудный английский предательски подводил меня. Но мне хотелось говорить с ним, и я добавила, так откровенно и как-то по-детски:

– I’m manager but I don’t like it (я училась на менеджера, но мне эта специальность не нравится).

– You’re manager, and you don’t like it (т. е. ты менеджер, и тебе это не нравится), – рассмеялся мой собеседник, подняв глаза из-за газеты.

Разговор получался немного нескладный, и мои щеки уже пылали от смущения.

– А почему вы решили учить английский? – продолжал он.

– I wanted to change something in my life (Я хотела изменить что-нибудь в своей жизни), – сказала я уже тихо, опустив глаза в пол и окончательно смутившись, замолчала.

А мой новый знакомый, видимо, удовлетворившись ответом, преспокойно вернулся обратно к чтению, которое, как видно было, занимало его гораздо больше, чем беседа со мной.

В класс стали заходить первые ученики. В глазах прямо пестрело от разнообразия. Китайцы, испанцы, мексиканцы, арабы, французы. Я никогда раньше не видела столько людей разных национальностей вместе. Было немного странно, и я с интересом их всех рассматривала. Пытаясь как можно более незаметно, хоть на лишнюю секунду, задерживать взгляд и на нем.

Он был учитель. Не студент. В этом теперь не возникало сомнений.

Когда все студенты уже собрались в классе, урок начался. Звали его Джейк Смит.

С первых минут урока я поняла, какой роковой ошибкой было войти в этот класс. Так как десять минут спустя он мне уже не просто нравился. А пятнадцати минут его дурацкой болтовни хватило, для того чтобы мой уставший, измученный разум перестал адекватно функционировать и улетел в далекие, далекие дали страны влюбленности. «Остановись!! – говорила я себе. – Что ты делаешь! Ты, с ума сошла!? Зачем тебе это! Посмотри на него! Только посмотри. Он же обычный, рядовой нервотрепатель. Ты видела таких и раньше. И никогда не позволяла себе к таким ничего испытывать. Никогда. Да, они забавные, как щенки. А потом такой товарищ растопчет твою душу и выбросит, как только ее заполучит». Но сердце не слушало. Ему было хорошо. Хорошо слишком. Оно уже не реагировало на доводы рассудка: «Остановись! Остановись! Одумайся, если ты позволишь себе это чувство, то что ты потом будешь со всем этим делать? Даже если вдруг, как в сказке, все сложится хорошо. У тебя виза. Как больно тебе будет отсюда уезжать».

Уезжать… Но думать об этом мне сейчас хотелось меньше всего.

Подумай, а вдруг твое чувство будет не взаимно. Боролся рассудок из остатка сил. А вдруг он не свободен? А вдруг женат?..

Но голова уже проиграла и не хотела знать ничего лишнего. Ничего вообще. Ах, какое у него сумасшедшее чувство юмора. Он, конечно, внешне не мой идеал, не красавец. Но какой же он потрясающий! Он говорит и смотрит тебе прямо в глаза. А ты умираешь от смущения. Он улыбается во весь свой белоснежный рот, а ты просто таешь. Ах, это чувство, которое испытываешь только в двенадцать-тринадцать лет, впервые влюбляясь. Ах, эти сумасшедшие, глупые эмоции, которым не хочешь да и не можешь сопротивляться. Как человек может так вскружить голову за пятнадцать минут.

Пятнадцать минут. Именно столько прошло с начала урока, когда я окончательно и бесповоротно влюбилась в Джейка.

Урок пролетел как мгновение. В перерыве, когда все вышли на улицу, он курил в толпе ребят. А я ощущала себя настолько глупо, насколько можно ощущать себя в шестом классе, когда не знаешь, как подойти к понравившемуся мальчику. Ну почему же я не курю! Впервые в жизни, наверное, я об этом пожалела. Он галантно открыл передо мной дверь в класс, когда мы возвращались с перерыва. Мое сердце растворялось в нем, как сахарок в чае, а разум глох. Я не хотела и не могла остановиться.

Все мои мысли вечером теперь занимали вопросы: а вдруг он не свободен; а вдруг ему не понравлюсь я… и т.д. и т.п. Ну как это обычно бывает в таких случаях.

* * *

На следующий урок к Джейку я также постаралась прийти пораньше. В расписании он чередовался с другим учителем. Так что видеть его каждый день, к моему сожалению, не получалось.

Темой этого урока была свадьба. Мы обсуждали традиции Великобритании. Как здесь принято жениться. Какие есть обычаи, чья семья платит за свадьбу и т.д. Мой прекрасный учитель активно вещал на весь класс, эмоционально жестикулируя. Он в красках рассказывал про свадьбу своей сестры. Добавляя во все шутки, только в ему одному доступной манере. Он играл как актер на сцене. Ни на секунду не отпуская зал. Зрители смеялись и плакали, плакали и смеялись. Он был лучшим. Даже жутко становилось от того, как хорош он был в своем амплуа.

До чего же он органичен. До чего же талантлив. Он не учитель. Он актер. Актер настолько естественный и самобытный, что в борьбе за Оскар легко обошел бы Мерил Стрип, Джека Николсона, Сандру Баллок и Джонни Деппа вместе взятых; да простят меня читатели за такие громкие сравнения. Ведь, как известно, наши возлюбленные всегда идеальны в наших глазах. И в тот момент для меня он был идеалом. Самым ярким, самым талантливым, самым прекрасным. Но и сейчас, стараясь быть объективной, могу сказать, что отчасти именно таким он и был.

Я сидела, открыв рот, и наслаждалась концертом. Как было комфортно в этом классе, как хорошо! Просто быть здесь, рядом с ним. Не важно, что он говорит. Не важно, что трети я даже не понимаю. Просто быть здесь и сейчас. Как тепло сейчас моей исстрадавшейся душе. Как спокойно. Я могла бы провести вечность рядом с ним… Остановись, дурочка! Хватит! Подумай, а вдруг он не свободен, вдруг он женат, вдруг он гей или просто псих!? Да кто его знает вообще. Ты ведь видишь его второй раз в жизни. Остановись!!

И тут, по какому-то странному вселенскому закону, как будто бы кто-то сверху прочел мои мысли – один парень из класса нагло и совершенно не к месту спросил: «Джейк, а ты, случайно, не женат?»

У меня внутри все замерло. Вот он, момент истины. Сейчас все решится. И я пойму, наконец, что мне, как всегда, не повезло. Что мой прекрасный принц десять лет как занят. Растит пятерых детей и очень счастлив в браке. А мне стоит подобрать слюни и бегом сваливать в другой класс от греха подальше. Пока мои эмоции совсем не превратили меня в желе.

Я, не дыша, ожидала ответа.

Джейк, как мне показалось, на мгновение замялся. Но виду не подал. И глядя парню прямо в глаза, сморщив презрительно нос, прямо и без запинки ответил: «Нет. Не женат и никогда не был».

Ох… я выдохнула. Табун радостных розовых пони пробежал по моему животу. Он свободен! И больше я знать ничего вообще не желала. Хватит, разум! Я тебя отпускаю. Я хочу это прекрасное чувство в своей жизни, хочу. Такого со мной никогда еще не было. Я больше не могу ему сопротивляться. Последняя преграда была сметена. Меня больше уже ничего не держало. И с этого самого момента я целиком и полностью отдала себя любви к Джейку. Чувству, такому глупому и наивному. Такому огромному и глубокому. Такому чистому и порочному. Пламени, которое подобно костру в лесу способно согреть заплутавшего путника. …Но при неосторожном обращении способно безжалостно спалить все вокруг…

Недели шли. Уроки с ним были праздниками. Росло чувство. Крепло. И все глубже въедалось в душу. Я уже не видела ничего. Был только он. Как подойти к нему? Как понравиться? Как сделать первый шаг, когда колени предательски дрожат, а язык подводит? Когда английского едва хватает на примитивнейший разговор. Когда все, чего хочется, – это просто быть рядом с ним. А времени предательски страшно мало.

Так влюбляются в тринадцать лет, не в двадцать четыре, в тринадцать, когда любовь – это такое всеобъемлющее, всепоглощающее цунами, которое захватывает тебя в свой водоворот и уже не отпускает. А ты и не думаешь сопротивляться. Ты просто идешь на поводу у всех своих инстинктов, не зная еще, что любовь бывает и другой. Ни минуты не думая, что чувства способны вдруг обмануть. Твоя любовь – твое все – твоя жизнь, твой мир, твой воздух. И, может быть, только так и никак иначе. И так и должно быть. И это нормально. Но только в тринадцать. Не в двадцать четыре, нет…

Но шли недели, а я ни о чем не думала. И не хотела. Я себе это все разрешила. Разрешила сходить по нему с ума. Разрешила мечтать, разрешила им бредить. Разрешила, потому что устала. Устала от болезней, проблем и боли. Устала от того, что ранит и калечит. Устала от неразрешимых ситуаций, которые мешают жить. А он был отдыхом, отпуском, счастьем. Самым лучшим лекарством для моей зареванной души. Он был лучшим. Лучшим успокоительным, антидепрессантом. Он улыбался, смотрел в упор. И я тонула в его зеленых глазах, в его словах, в его дурацких шутках. В его присутствии. В нем самом.

Он был добр ко мне. И, честно сказать, мало, кто был до него. Этого было не много, но вполне достаточно, чтобы раствориться в нем. Так по-девичьи наивно.

Вечность рядом с ним. Это все, о чем можно мечтать. И не нужно ничего. Ничего. Ни денег, ни карьеры, ни достижений, ни мечтаний, ничего больше. Только он. Он сам стал миром. Стал всем. Стал самым важным для меня.

И тут… все вдруг кончилось. Просто так взяло и кончилось.

Прошли три недели. Пролетели как один миг. И, как это было ни грустно, пора было ехать домой.

Нужно было что-то делать, чтоб вернуться. Что-то придумать и очень быстро. Какая теперь разница, что дальше, если его рядом не будет. Какое значение имеет все остальное?

Но я нашла выход, он был очевиден. Позвонив папе, я уговаривала его, что три недели – это мало для языка. Мало для школы. Мало для меня… Что мне здесь очень нравится. Что Англия – это хорошо. И хорошо бы было мне сюда еще раз… и поскорее… вернуться. Я выложилась на отлично. И папа, к моему облегчению, согласился. Но все же, ждать предстояло несколько месяцев. До лета. Несколько мучительных месяцев. Ну ничего. Я терпеливая. Я умею ждать, подумала я. Это будут хорошие месяцы. Потому что со мной будет он. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду. В моих мыслях, в моих мечтах, в моем сердце.

Я помню, как похолодало в последние дни. Мы попрощались у школы. Он махал мне, уходя. Мол – не грусти, – все будет хорошо. И я знала, что будет, потому что я обязательно продержусь до лета.

* * *

…И вот уже Москва. Аэропорт. Больше не слышно английской речи вокруг. Все растворилось, будто и не было. Все осталось позади. Три часа полета. Что это? Если задуматься, то в масштабах мира и Вселенной совсем ничего. Виза, чтоб вернуться, – что это, глупая картинка в паспорте, или пропасть, зияющая между нами. Пропасть между двумя жизнями. Между двумя мирами. Между любовью и разлукой. Между свободой и клеткой. Между счастьем и болью.