Чумной остров

* * *

Нильс спал плохо. Долгие годы ненормированной работы переутомили его мозг, так что теперь он не видел разницы между днем и ночью и постоянно пребывал в состоянии тревожной бдительности.

Одновременно страшно усталый и бодрый, Нильс крутился в постели, а мысли его становились все более странными и мрачными, как при бессоннице. Наконец он сделал то, что обычно делал такими ночами: встал, зажег лампу и вынул обувную картонку, где хранил письма от Эллен. Он столько раз перечитывал их, что помнил почти наизусть.

Поверх писем лежала свернутая газета с репортажем Эллен, как пошла на снос Юбилейная выставка. Заметка была опубликована незадолго перед тем, как девушка уехала в школу домоводства.

Усевшись за кухонный стол, Нильс развернул газету и прочитал о пустынной территории выставки, куполах, разбитых безжалостными стальными шарами, обрушенных башнях, валяющихся в снегу.

«Трудно представить себе, что этот сказочный город со своими изящными зданиями лежит теперь в руинах. Весной, когда открывалась выставка, он представлялся мечтой. И мы тогда начали верить в мечту, и она стала такой реальной, что воспринималась как нечто должное. А теперь оказалось, что это всего лишь мечта. Она и не должна была длиться долго. Летом мы увидели эту феерию. Теперь все закончилось, и нам нужно возвращаться к серой реальности.

Но мы уже не такие, как прежде. Мечта изменила нас. Возможно, в этом и состоит ее смысл?»

Уже прошла половина ночи. Соседи по другую сторону тонкой межквартирной стены, наверное, крепко спали. Но если б они случайно проснулись и услышали тихий печальный звук, то подумали бы, что это ветер воет в неплотно закрытом окне или пищит крыса, попавшая в мышеловку. Потому что никто, даже в самой дикой фантазии, не мог представить себе, что старший констебль Гуннарссон способен плакать.

8

Денек выдался отличный. Небо было ясным, если не считать крошечного, как тряпочка, облачка; оно одиноко висело наверху, в голубом пространстве, словно заблудившийся маленький призрак из другого мира.

Движение по реке уже шло полным ходом. Доктор Кронборг стоял на причале; на нем были светлый льняной костюм и соломенная шляпа.

– Доброе утро, старший констебль, – приветствовал он. – Отличная погода для прогулки на катере, не так ли?

Он показал на удлиненный изящный моторный катер, обшитый красным деревом, пришвартованный между белыми пассажирскими пароходиками. У руля стоял молодой человек в матросской шапочке и щурился на солнце.

– Сегодня со мной гость, Артур, – прокричал доктор. – Старший констебль Гуннарссон из уголовного розыска. Он хочет проверить, хорошо ли мы себя ведем и следуем ли правилам.

Молодой человек широко улыбнулся. Было заметно, что делает он это часто. Морщинки вокруг его глаз обозначились тонкими лучиками на загорелом лице.

– Добро пожаловать на «Эйру»! – крикнул он Нильсу. – Осторожнее, палуба скользкая.

– Какое утро! – восхищенно воскликнул доктор Кронборг, когда они вышли из входа в гавань. – А что, Артур, море и дальше будет таким же спокойным?

– Как зеркало, всю дорогу, доктор, – заверил тот со своего места.

– Этим мы обычно не избалованы, – заметил доктор.

Артур прибавил ходу, и катер рванул вперед как стрела. Они проплывали мимо шхерных лодок и прогулочных парусников; народ махал им, а доктор в ответ размахивал шляпой. Такое ощущение, что они плыли на пикник куда-то на пляж, а не в неприступную тюрьму, где сидел самый опасный в стране убийца.

– Потрясающий катер! – прокричал Нильс шкиперу. – Какая у него скорость?

Артур обернулся со своего места у руля и гордо рассмеялся.

– Легко доходит до двадцати узлов![6 - Т. е. до 37 км/ч.]

Они миновали большие острова – и перед ними до горизонта открылось море. Далеко впереди в солнечном блеске можно было различить Бронсхольмен – невзрачную тонкую полоску суши. Но когда они оказались ближе, остров поднялся из воды и приобрел очертания, а вскоре стали видны скалы, зелень и строения.

У залива стояли рядом два одинаковых больничных здания. Их попорченные погодой фасады отвесно спускались к воде. Слева от них стояло складское помещение с каменным причалом, где одиноко торчала старая рыбачья шхуна. Большая вывеска «Карантинная станция. Посторонним швартоваться запрещено» была закреплена на скалистом камне у входа в заливчик.

Шкиперу, похоже, было наплевать на причал; сбавив ход, он направился к одному из больничных зданий. Лишь только Нильс подумал спросить его, что это он делает, как заметил низкую арку в каменном фундаменте. Медленно-медленно лодка скользнула под ее свод, словно была проглочена большим ртом. На секунду вокруг них стало прохладно и темно, а затем они оказались в помещении побольше, в чем-то вроде лодочного ангара под зданием больницы.

– Этот проход требует навыков бывалого капитана, – заметил Нильс, выбираясь на небольшую каменную платформу, обрамлявшую водную часть лодочного помещения.

– Пустяки, если вода стоит низко, – ответил Артур. – А вот когда вода высокая и штормит…

– Необычное место, – пробормотал Нильс, оглядываясь.

Солнечный свет просачивался сквозь оконца в каменных стенах и через арку, под которой они прошли. Кроме их катера, внутри была пришвартована пара плоскодонок. Хлюпанье воды отдавалось эхом, как голоса мятущихся духов. У Нильса было ощущение, что он находится в пещере.

Старший констебль глянул наверх, на балки и доски, составлявшие потолок помещения и одновременно пол больницы. В сумраке ему показалось, что он заметил вырезанный прямоугольник.

– Правильно ли я понял, что там, наверху, люк? – спросил он.

Доктор проследил за его взглядом.

– Верно. Острое же у вас зрение…

Пока Артур выгружал ящики с продуктами, Кронборг продолжил рассказ.

– Раньше этим путем сюда попадали зараженные. Они доставлялись с кораблей на гребных лодках, а затем их поднимали на парусиновых люльках через люк в приемную наверху. Там больных погружали в ванну, раздев с помощью специальных захватов и режущих инструментов на длинных ручках. До заразных нельзя было дотрагиваться. Больничные дежурные были одеты в клеенчатую одежду и мыли руки уксусом. Правила гигиены были строжайшие. До некоторой степени персонал следует им до сих пор, вы заметите это. Здешние люди очень консервативны, это у них в генах. Я ничего не имею против такого настроя. Наоборот: бдительность, неукоснительное соблюдение правил и хорошо отработанные меры безопасности идеально соответствуют нынешней ситуации, вы увидите это.

Доктор поднялся по лестнице в конце платформы; Нильс последовал за ним. Они вышли с другой стороны больницы. После сумрака лодочного ангара свет казался ослепительным, и Гуннарссон приложил ладонь козырьком к глазам.

– Где находится Хоффман? – спросил он.

– В корпусе для обследований, – ответил доктор и показал пальцем в сторону здания-двойника. – Там безопасность получше.

Он продолжал объяснять, пока они шли вдоль залива.

– Это связано с прежней специализацией карантинной станции. Пациенты чумной больницы – той, куда нас сначала доставили – были действительно больны, и у них не имелось ни желания, ни сил бежать. В корпус для обследований помещали тех, кто не проявлял симптомов болезни, но должен был содержаться в карантине. Большинство из них были здоровые и сильные матросы, с нетерпением ждавшие возможности зайти в порт после долгого плавания. Если их не держали под строгим контролем, они сбегали. Кстати, знаете ли вы, что слово «карантин» происходит от итальянского карантен, означающего сорок дней? В пятнадцатом веке именно столько держали в изоляции корабли, прибывшие в Венецию, дабы удостовериться, что на борту нет зараженных чумой.

– Я и не знал… Но сейчас мы уходим от корпуса для обследований, – заметил Нильс. – Вы разве не покажете мне камеру Арнольда Хоффмана?

– Скоро мы его навестим, – заверил доктор. – Но сначала я хотел показать вам остров, раз уж мы здесь. Это не отнимет много времени. Да и погода изумительная… Затем мы пообедаем в домике шефа. Я обычно так делаю, когда приезжаю сюда. Я попросил Артура известить на кухне, что со мной гость.

Они покинули карантинную зону у залива и пошли по хорошо протоптанной тропинке, шедшей между валунов и небольших рощиц низкорослых деревьев и кустарников. Нильс удивился зелени, укоренившейся здесь, посреди моря.

– Но деревьев тут немного, – пояснил доктор, – и дрова приходится возить из города. В такое сухое лето, как нынешнее, нужно завозить еще и питьевую воду. Ну и, конечно, продукты. Сейчас, насколько возможно, мы пользуемся «Эйрой», моторным катером. Вот уж удача… Транспорт покрупнее – это «Белона», старая рыболовецкая шхуна, что мы видели у причала.

Доктор привычно лавировал между валунами. Он шел быстрым, легким шагом; щеки над поседевшей бородкой порозовели, и он казался на десять лет моложе, чем во время встречи с Нильсом в своей приемной. Высокомерие полностью исчезло. Он явно блаженствовал здесь, на острове.

Нильс обратил внимание, что доктор все время говорил мы, как будто относил себя к обитателям острова, хотя сейчас жил в городе, а его медицинская практика находилась на улице Линнегатан.

Жилища работников располагались на некотором удалении от моря. Это были уютные, но в неважном состоянии домики, окруженные яблонями, огородиками и старыми скотными дворами с провалившимися крышами.

Мужчина, копавший картошку, недоверчиво покосился на Нильса.

– Сегодня нас посетил старший констебль Гуннарссон, – сказал ему доктор.