Господин

– Что случилось? – я понимала смысл по интонации, но делала каменное лицо, старательно изображая тупой предмет мебели.

После моего очередного саботажа, когда я, моя полы в малой гостиной, кокнула огромную драгоценную вазу, начальница позвала меня к себе и жестами объяснила, что очень расстроена, но – поделать ничего нельзя.

Меня отправили в другое хозяйское поместье. Позже я поняла, что это охотничий домик на берегу моря, куда господин приезжает очень редко. Там намного более скромная обстановка и минимум прислуги.

Я стала меньше работать – просто потому, что в этом доме было меньше комнат и мебели – и больше думать. Хотя нет, скорее созерцать. В свободную минуту я выходила на балкон на втором этаже и смотрела на море. На изумрудные волны с белыми барашками, на плывущие вдалеке кораблики, на бесконечную синь бескрайнего неба. Нигде не увидишь столько неба, как над морем – и перед этой великой необъятностью мысли отступают прочь.

Охотничий домик стоял на скале у обрыва, и в обе стороны по берегу, на сколько хватало глаз, уходили рубленые слоистые каменные глыбы, грудью встречавшие пенные морские волны. Вода разбивалась об эти утесы, рассыпаясь на миллиарды брызг, то с громким треском и гулом, то с нежным шепотом, под высокие и резкие крики чаек. Все время пахло водорослями – я долго привыкала к этому, но в конце концов перестала замечать, так же как немолчный шум волн, который поначалу оглушал меня.

Думала ли я о побеге? Да, конечно. Сначала – постоянно и напряженно, до стиснутых челюстей, до напряжения во всем теле, потом – утром и перед сном, с тоской и сожалением о собственной беспомощности. А затем… перестала. Я сдалась. Мне не переплыть океан в одиночку – я даже не знаю, куда плыть. О перемещении по суше и говорить нечего. А умереть безрассудной смертью храбрых – об этом было слишком страшно думать. Невыносимо. То безумие, что окутало меня в доме, где жил хозяин, отступило. То ли от созерцания морской глади (в прежнем месте я целыми днями находилась в помещениях), то ли от уныния – но факт остается фактом: я отказалась от мысли, что лучше умереть, чем остаться здесь на всю жизнь. Если бы я подвергалась какому-либо насилию и унижению – тогда, конечно, это был бы вполне логичный выход. Рухнуть вниз со скалы – и дело с концом.

А в моем почти беспечальном положении – это грех. День через день я вспоминала строки Ахматовой "Я научилась просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу…" – и надеялась, что тоже скоро этому научусь. Благо, неба у меня хватает.

Здесь моим обучением занимался дед Расим. Это был старец очень почтенного возраста – белоснежно седой и почти совсем лысый. Волосы у него остались только на лице – в виде длинных тонких усов – и небольшим ободком по краю макушки, которую венчала древняя темная феска с выбитым на ней бархатом затейливым узором, который уже заметно истерся от времени. Расим носил белые рубахи, старомодные штаны (я решила, что они старомодные, потому что ни разу не видела таких на молодых слугах в доме хозяина) длиной чуть ниже колена и темно-бордовый жилет с вышитыми на нем цветочными узорами.

Сама я ходила в длинном сером платье до пят, в какое меня нарядил тот самый дед, и тонком платке, закрывавшем собранные в пучок светлые волосы. Поначалу это казалось мне невероятной дикостью – каждое утро завязывать на голове косынку, как будто я собираюсь в церковь (а ни для каких других надобностей я раньше платок не носила), но потом привыкла, как и ко всему здесь. Надо сказать, что в большом доме порядки были более современные, а тут всем заправлял Расим – очевидно, человек старой закалки – и он был явным консерватором.

Расим продолжил обучать меня языку, он помог мне освоить множество слов из более широкого лексикона, относящегося не только к уборке и сервировке стола. Также он пытался научить меня читать, но с этим возникли серьезные трудности, так как я тяжело воспринимала их сложную письменную вязь.

В целом же жили мы довольно мирно: я хорошо выполняла свои обязанности, другие слуги (у нас была еще одна горничная – пожилая Урсун, повар Чалтын, садовник Фатем и мальчишка-разнорабочий – его все так и звали – мальчик) вели себя вежливо, но отстраненно и никто не мешал мне созерцать море в свое свободное время. Это невероятно успокаивало меня и помогало сохранять мир в душе. Но однаждый этому миру было суждено рухнуть.

В нашу с Урсун спальню рано утром неожиданно ворвался Расим. Я еще никогда не видела, чтобы он так спешил – это было не его привычное состояние. Из всей его эмоциональной речи я поняла одно: хозяин едет сюда, поохотиться. Поэтому нужно срочно вставать и приводить все в порядок.

На самом деле, мы с Урсун делали уборку во всех комнатах через день, и везде постоянно было чисто. Но раз уж хозяин едет, то, конечно, надо перемыть все еще раз, сменить занавески, постелить белье. День прошел в безумной суматохе, мы с Урсун и другими слугами метались по дому, как бешеные. Бедная женщина – я видела, что эта скачка ей уже тяжела по возрасту, и старалась сделать побольше сама.

Хозяин явился на закате. Мы все высыпали на крыльцо, я сильно волновалась: мне ведь еще ни разу не приходилось видеть своего господина. Нет, я не испытывала особенного трепета, скорее любопытство. Странно, ведь было бы логично презирать и ненавидеть его, желать ему смерти за то, что я оказалась рабыней в его доме, но я ничего подобного не чувствовала. Скорее поддавалась всеобщему волнению о том, все ли мы сделали хорошо, все ли успели, не пропустили ли чего. Я увидела, как к крыльцу подъехал черный блестящий внедорожник, с водительского места выскочил охранник, открыл заднюю дверь и…

Глава 4. Терджан

Ева

Расим шагнул вперед и загородил мне своей широкой спиной в расписном жилете весь обзор. Потом он прошел вперед, но сразу вслед за этим потянулись другие слуги – я даже попыталась раздвинуть их руками, но у меня ничего не вышло… Я выскочила в сторону, свесилась за перила крыльца, чуть не вывалилась наружу, но хозяин уже поднимался по ступеням – почему-то в полном молчании – и я смогла разглядеть только богатую чалму из блестящей ткани, что проплыла над головами слуг. Потом господин нырнул в открытую дверь и исчез. Пока я пробралась в приемную, его уже и след простыл.

Ночью разразилась гроза – да такая, каких я не видала еще ни разу в жизни. Дождь лил стеной, молнии сверкали примерно раз в секунду, а грохотало так, что не было ни единой возможности заснуть. Утром я чувствовала себя не отдохнувшей, а наоборот, усталой и разбитой. У Расима, кажется, тоже выдалась не лучшая ночь: он был бледным и с темными кругами вокруг глаз. В дополнение к тому наш мажордом сильно хмурился и ворчал себе под нос что-то недовольным тоном. Я попыталась изобразить на лице вопрос: приподняла брови, округлила глаза.

– Дорога… – пробормотал он и помахал рукой.

Я поняла: дорогу размыло дождем. Теперь господин не сможет уехать. Очевидно, он собирался поохотиться совсем недолго. Оно и понятно: там у него дома гарем ждет, а тут скукота… В общем, знал бы, где упасть…

Я рассчитывала посмотреть на хозяина за завтраком, но, к моему большому удивлению, прислуживать ему за столом отправили Урсун, несмотря на то, что я чувствовала себя намного лучше нее. Наверное, это Амаль дала Расиму такие инструкции, чтобы я, не дай бог, не опозорила его перед господином. Я, конечно, не расстроилась: любопытство не настолько снедало меня, чтобы переживать по этому поводу.

Жизнь моя с приездом хозяина нисколько не изменилась: я все так же выполняла свои обязанности, тенью перемещаясь по дому, а господин целый день отсутствовал, очевидно, забавляясь убийством ни в чем не повинных зверей и птиц. Ближе к вечеру, когда я через приемную направлялась на крыльцо, чтобы подмести там, в дверь неожиданно вошел очень высокий, крепко сложенный мужчина. Он был одет в простую черную одежду: брюки со множеством карманов и футболку. У него была абсолютно лысая голова и аккуратно подстриженная бородка и усы, слегка подернутые сединой. Он был не стар, но вряд ли моложе сорока. Войдя с улицы в приемную, он стал расшнуровывать свои высокие массивные ботинки на толстой подошве, облепленной сырым песком, мелкими камушками и ракушками. Я уже решила, что это охранник нашего хозяина, как вдруг он поразил меня до глубины души, ясно и четко сказав по-английски:

– Почисти ботинки, девушка.

У меня, наверное, помутился разум от впервые за долгое время услышанной знакомой речи. Конечно, это не русский, но по сравнению с кудахтаньем, на котором все здесь разговаривают, английский показался мне родным. И обезумев от счастья, я кинулась на шею мужчине, который едва успел встать.

– Говорите… – всхлипывала я. – Вы говорите по-английски… Господи, какое счастье… Боже мой, я думала, что больше никогда не услышу человеческой речи…

Мужчина замер от неожиданности и долго стоял молча, не прикасаясь ко мне руками, очевидно ожидая, когда пройдет моя истерика. Наконец я сообразила, что веду себя неприлично, и этот человек может меня наказать за несоблюдение субординации и дисциплины. Я отпустила его шею, отодвинулась на шаг, но глаз на него поднять не могла. Прошептала:

– Простите. Я так долго не слышала понятной речи… простите меня…

Он вдруг взял меня за руку и осмотрел мой браслет.

– Ты рабыня? – спросил он.

– Да, – безнадежно выдохнула я и отерла пальцами щеки.

– Как тебя зовут?

– Ева. А вас?

– Терджан.

Я все же подняла на него глаза. Они смотрели внимательно, изучающе, но беспристрастно. Этакое холодное любопытство.

– Простите, что задержала, – пробормотала я. – Должно быть, господин ждет вас. Я… почищу ботинки.

– Подожди, – удержал он меня за руку. – Сегодня вечером после ужина приходи в сад. Расскажешь мне про свою тяжелую судьбу.

Я испуганно замотала головой:

– О нет, а что если кто-то нас увидит? Я не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня…

Его глаза сверкнули:

– Не беспокойся об этом. Иди.

Он отпустил мою руку, я поспешно подхватила его ботинки и утащила на задний двор. Сердце мое бешено стучало, пока я чистила щеткой эту громоздкую обувь. Счастье… какое счастье, что я встретила здесь человека, с которым можно поговорить! Кажется, я оттого и начала сходить с ума в большом доме, что там никто со мной не разговаривал. Здесь стало чуть легче, благодаря Расиму, а теперь… Но ведь мы с Терджаном не должны встречаться! Это опасно, хозяин может очень сильно наказать его. Что я? Просто рабыня, а вот охранник – доверенное лицо. Конечно, я не знала точно, может быть, господин и разрешает телохранителям заводить романы со служанками, но это казалось крайне маловероятным. И неважно, что у меня нет и не может быть романа с Терджаном, так как я обручена, а он годится мне в отцы – главное, как эти встречи будут выглядеть.

Я ужасно терзалась, не в силах ничего решить, но в итоге убедила себя, что пойду туда только чтобы сказать мужчине, что нам не следует встречаться. Он ведь будет ждать – некрасиво просто проигнорировать его приглашение.

Во внутреннем дворике охотничьего домика был чудесный сад с небольшими ухоженными деревьями, прекрасными клумбами и стеклянным фонтаном. Возле фонтана стояла арка, увитая ползучими розами, а под ней – мраморная скамья, укрытая бархатным покрывалом.

Я закуталась в большой серый платок по самые уши и, постоянно оглядываясь, пробралась к той самой скамье. Терджан уже ждал меня. Одет он был иначе – в мягкие домашние брюки, просторную рубаху песочного цвета и тапки с загнутыми носами. Я остановилась перед ним, задумчиво разглядывая этот интересный костюм и размышляя о том, какая, должно быть, вольготная жизнь у телохранителей нашего господина.

– Садись, – сказал Терджан командным тоном, а потом, словно спохватившись, добавил: – Пожалуйста.

Я не послушалась:

– Я пришла сказать, что это слишком рискованно. Я не хочу, чтобы вы так рисковали из-за меня.

– Сядь, пожалуйста, – повторил он, не дрогнув ни одним мускулом на лице.

Отчего-то на этот раз я не смогла не подчиниться. Терджан довольно кивнул:

– Я ведь сказал, что тебе не стоит беспокоиться об этом.