Муж понарошку

Глава 4. Любовь к мужу

С учебой вопрос был решен до октября. Надю перевели на заочное в Новосибирск на точно такую же специальность – журналист, поэтому первые несколько недель она потратила на то, чтобы перенять у Зинаиды Павловны премудрости ведения хозяйства. Надя училась доить козу, кормить кур, полоть грядки, делать творог – и много чего еще. Оказалось, что в деревенской жизни некогда скучать, а редкие минуты отдыха после длительного физического труда могут доставлять столько удовольствия, что никаким городским увеселениям и не снилось. Просто посидеть на лавке или завалинке, глядя, как закатное солнце медленно прячется за Катунский хребет, умыть вспотевшее лицо ледяной водой, глотнуть ее, обжигающую своим холодом все внутри… Свекор Иван Леонидович любил делить с ней эти минуты досуга, часто рассказывал что-нибудь забавное про соседей или их животных.

– Коней не пасут, – говорил он, – коней ищут. Пасутся они сами, но им запросто может что-нибудь взбрести в голову, и они просто уходят невесть куда.

– Как же это? – удивлялась Надя. – А если кто-то уведет?!

– Кто? И куда? – насмешливо спрашивал дед и беспечно махал рукой: – Ты привыкла там у себя в большом городе, что вокруг миллионы незнакомых людей, а тут все друг друга знают. Конокрадство здесь – пустая затея. Но обычно жеребец сам пасет свой гарем, а иногда он может не принять новую кобылу или приревновать ее к другому жеребцу, который ее оприходовал. И выгнать вместе с приплодом.

Надя заливалась краской от таких рассказов, а деду, кажется, нравилось ее смущать. Он по-доброму посмеивался над ее скромностью, наивностью, неопытностью в деревенской жизни.

Алексей держал дистанцию. Надя могла в любой момент обратиться к нему с вопросом или просьбой, и он с готовностью отвечал или давал ей то, что нужно, но сам почти никогда не обращался к жене. Она с удивлением смотрела на этого сильного и взрослого мужчину, который юридически являлся ее супругом, но на деле лишь исполнял обязанности опекуна. Спокойно и отстраненно.

Больше всего Надя общалась с Зинаидой Павловной. О, что это была за женщина! Сама любовь, сама доброта – она окружила Надю такой заботой, какой она не видела ни от кого в жизни, кроме матери, и это питало ее юное сердце, измученное разлукой с родными. Надя совсем перестала обижаться на отца, который отослал ее к чужим людям и ни разу не позвонил. Алексей намекнул ей тогда, что у папы серьезные проблемы – настолько серьезные, что даже рассказать о них нельзя. А значит, она не имеет права обижаться, тем более, что люди, которые теперь ее окружали, очень быстро стали ей родными.

Надя сама настаивала на том, чтобы вникнуть во все тонкости ведения хозяйства: праздность была ей чужда. Дома она регулярно посещала музыкальную школу, репетитора по иностранным языкам, ходила на фитнес. Так как здесь все это было недоступно, она переключилась на развитие других навыков – и это тоже было интересно и увлекательно. Но вот что ее удивляло: свекровь без устали твердила о том, какой прекрасный и добрый человек ее сын. Конечно, в том, что она души в нем не чает, не было ничего странного, но она рассказывала такие вещи, которые не вязались в Надином сознании с тем образом мужчины, что она себе нарисовала: нелюдимый, замкнутый молчун. По словам Зинаиды Павловны, он и дружелюбен, и участлив, и добр до самоотверженности. Иван Леонидович относился к сыну с большим уважением и советовался с ним во всем. При такой манере отца – почти раболепной – вполне можно было ожидать, что Алексей станет разговаривать с ним свысока, подобно Базарову из романа Тургенева "Отцы и дети", но на деле – ничуть не бывало! Некоторая снисходительность при общении с родителем в его голосе чувствовалась, но не насмешливая, не скучливая, не отчужденная.

Алексей, конечно, отнюдь не отличался болтливостью, даже и в семейном кругу, но порой рассказывал разные интересные истории из жизни или книг. Оказалось, что он любит читать и делает это регулярно. Классика, современная проза, нон-фикшн – все увлекало живой ум Надиного мужа. Она и сама заслушивалась его рассказами, постоянно отмечая про себя, как он тонко все замечает и понимает. И голос. Его чудесный бархатный голос, проникающий прямо в юную неопытную душу.

Примерно через месяц такой жизни Надя внезапно осознала, что привязалась к своей новой семье, а особенно к ее главе – Алексею. Что ей всегда хочется увидеть и услышать его. Что она успевает соскучиться по нему за те несколько часов, что они проводят в разных уголках дома или участка. Надя ждала приемов пищи, как праздника, ловила спокойный внимательный взгляд мужа, а когда получалось поймать – вдруг заливалась краской. Она сама не понимала, что это с нею делается, но до определенного момента была уверена, что испытывает к нему совершенно дружеские, может быть, где-то дочерние чувства: интерес, уважение, благодарность.

А однажды – это было в конце июня – Зинаида Павловна отправила Надю с литровой банкой молока на чердак, где мужчины делали ремонт. Она отправилась туда без малейшей задней мысли, но даже не успев до конца подняться по лестнице – только голова ее высунулась над полом мансарды – замерла ошеломленная. Алексей был на чердаке один: его отец куда-то подевался. Молодой мужчина стоял на стремянке в одних шортах и что-то приколачивал к стене. Его мощное мускулистое загорелое тело блестело от пота – и именно это зрелище привело Надю в полнейшее замешательство. Она не могла оторвать глаз от напряженных мышц спины, от перекатывающихся под кожей мускулов сильных рук. Все это богатство вздрагивало при каждом ударе молотка и отдавалось какими-то странными спазмами в Надиной груди и животе. Ее муж был прекрасен, как древнегреческий бог – по крайней мере, именно так она представляла Зевса или Посейдона, только бороды не хватало для полноты картины. Впрочем, отросшая за несколько дней щетина вполне успешно ее замещала.

Внезапно Алексей, будто почувствовав ее присутствие, перестал стучать, обернулся – и застал свою юную супругу за подглядыванием. Наде показалось, что у нее даже волосы покраснели. Она, конечно, попыталась изобразить, будто шла к нему, не останавливаясь, но чувствовала себя при этом просто неуклюжим мешком – даже споткнулась в самом конце пути и чуть не уронила банку с молоком. Уронила бы, если бы Алексей ее не подхватил. За талию. Наде в нос ударил запах его пота. Никогда ей не нравились подобные ароматы, но тут – это было нечто другое, не противное, не отталкивающее. Горьковато-пьянящее. До чего же странно она себя чувствовала! Он отпустил ее талию сразу же, как только Надя твердо встала на ноги, но кожа на боках еще долго горела от его прикосновений, даже через ткань платья.

– Вот, – пробормотала она, не смея посмотреть мужу в глаза. – Зинаида Павловна тебе прислала.

Алексей молча взял у нее банку и сделал несколько больших глотков. Пока лицо его было скрыто, Надя осмелилась поднять глаза. Белая капелька скользнула по подбородку мужчины и упала на влажную от пота грудь. Надя судорожно сглотнула, мысленно стараясь заглушить в себе желание дотронуться. До этой груди. Она наконец осознала, что хочет, чтобы он ее обнял. Она не знала, что дальше, но очень хотела прикосновений. Это стыдно, это… недостойно. Наверное. Но желание было жгучим, невыносимым, отдавало болью в солнечное сплетение.

– Ты иди, – мягко сказал Алексей, так что Надя вздрогнула.

Опять он поймал ее на подглядывании! Точнее, это было уже не подглядывание, а настоящий осмотр. С пристрастием и зависанием. Надю снова окатила удушливая волна смущения. Но Алексей продолжал говорить, как ни в чем не бывало:

– Отец ушел в туалет, сейчас вернется, допьет – и банку вам принесем.

– Да, хорошо, – пробормотала Надя и поспешно убежала с чердака.

Той ночью она долго лежала в постели без сна, думая без конца об одном: ей хочется, чтобы ее муж смотрел на нее как на женщину, чтобы прикасался к ней, а он ее не замечает. Наверное, это правильно, а ее желания – неправильные, неприличные, но как перестать их хотеть, Надя не знала.

Ей было чуждо притворство, хитрость и какой-либо расчет, но под влиянием всех этих мыслей и чувств она начала меняться – непроизвольно и почти незаметно для самой себя. Позвонила домой Марфе и попросила прислать побольше летних вещей. Из тех, что были в ее распоряжении прямо сейчас, перестала надевать откровенно детские – сарафаны с рюшечками, майки с дурацкими принтами. Даже нижнее белье с рисунками забросила в дальний угол, хотя оно было недоступно глазу ее супруга. Зато стала иногда надевать купальник, выходя в огород – как будто чтобы загореть, а Алексей только по-отечески бросал:

– Долго на солнце не сиди – обгоришь.

Надя готова была расплакаться от обиды и бессилия. Но однажды ночью природная стихия расставила все по своим местам.

Еще с вечера собирались тучи – все небо заволокло свинцового цвета облаками, воздух загустел, порывы ветра поднимали в воздух облака пыли. Окна в доме были закрыты, но все равно Надю разбудил посреди ночи раскат грома. Она испуганно подскочила на постели и уставилась на полыхающее молниями окно. Какое-то время сердце скакало в груди, постепенно успокаиваясь, и тут в Надину голову закралась невозможная, возмутительная мысль. Несколько секунд она обдумывала ее, волнуясь все больше, а потом соскочила с кровати, боясь растерять решимость. Открыла шкаф, покопалась в вещах, нашла короткую сорочку на тонких бретелях. Поспешно скинула пижамные штаны, переодела верх. И вышла из комнаты. Помедлила еще секунду, стараясь унять дрожь. А впрочем, зачем ее унимать? Дрожь ей сейчас только на пользу. Два раза тихонько ударила в дверь соседней спальни и, не дожидаясь ответа, вошла.

Алексей сел на кровати, моргая невидящими в темноте глазами.

– Надя? – хрипло спросил он, когда молния полыхнула в окно и выхватила из мрака силуэт девушки. – Ты чего?

– Я… – дрожащим шепотом прошелестела она. – Я грозы боюсь!

Как хорошо, что ее волнение похоже на страх! И вообще, ничем от него не отличается ни по форме, ни по сути. Изображать чувства Надя не умела…

Алексей молчал несколько бесконечных секунд, а потом выдохнул:

– Ну иди сюда.

Надя на цыпочках приблизилась к его широкой кровати, а потом ошалело бросилась к нему в объятия. Алексей очень осторожно, как будто растерянно, укрыл ее своим тонким одеялом. Надя же обвила его шею руками и уткнулась в нее носом. Вот это было счастье! Она и не знала, что можно получить столько удовольствия от чьих-то объятий. Надя будто растворилась в этом ощущении, совсем потеряв чувство себя. Её не было, был только этот большой, сильный, теплый мужчина. Его запах – уже не такой терпкий, как тогда днем на чердаке, а более тонкий, мягкий, но не менее волнующий. Его бережные руки, его твердый мускулистый корпус, его постель, тоже пахнущая им. У Нади отчаянно кружилась голова от всех этих ощущений, и некоторое время она приходила в себя. Когда же пришла, то услышала у самого уха дыхание Алексея – частое, взволнованное – и такое же сердцебиение, столь близко и громко отбивающее ритм, что его можно было перепутать со своим.

Что он боится грозы, Надя бы ни за что не поверила. Значит, он взволнован. Взволнован ее близостью, их объятиями, этой темнотой и интимностью. Может быть, всё-таки она ему немножко нравится? Как женщина… Надя отклонила голову и заглянула в блестящие в темноте глаза. Красивые, мужественные, такие дорогие ей глаза… Зажмурилась и поцеловала мужа в губы. Почувствовала сладковатый привкус мятной зубной пасты, прикосновение колючей щетины, слабый ответ его дрожащих губ… Но в следующее мгновение сильные большие руки схватили ее за плечи и оторвали от него.

– Надя, ты что? – ахнул Алексей. – Что… ты делаешь?..

– Я… люблю тебя, – прошептала она, задыхаясь от того, что внезапные слезы перехватили горло.

– Ты – что?!

Повторить она не смогла: дыхание пресеклось окончательно. Алексей тяжело вздохнул и покачал головой. Сел на кровати и ее приподнял:

– Ну что ты придумала, глупенькая девочка? – непривычно ласково пробормотал он.

А Надя вдруг разозлилась: не любишь – не люби, зачем издеваться?

– Я не глупенькая и не ребенок! – гневно возразила она.

– Ну конечно, ты просто сама взрослость и рассудительность! Надюш, у нас с тобой 12 лет разницы, я почти в отцы тебе гожусь, ну какая любовь?

– Что за глупости? Это совсем не такая большая разница…

– Малыш, у тебя просто очень мало опыта, поэтому ты так думаешь… Черт, я совсем не умею разговаривать о таких вещах… Не обижайся, но мы не можем… Ты еще ребенок, хоть по документам и совершеннолетняя..!

Он потом еще что-то говорил ей. Утешал, убеждал, объяснял. Но она почти не слушала. Всхлипывала, вытирала слезы, прятала глаза. И думала только об одном: поскорей бы прошел этот год!

Глава 5. Двоюродная сестра

Алексей проводил ее до кровати. Уложил, укрыл одеялом, вернулся к себе. Лег и часа два пролежал без сна. Вот это она его удивила! И как он сразу об этом не подумал? Но вот честно, даже в голову не пришло…

Алексей очень сильно удивился, увидев, с каким рвением Надя взялась за домашнее хозяйство. Судя по дворцу Енисеевых, он был уверен, что она швабру-то никогда в жизни руках не держала, но выходит, что Владимир Александрович сумел дочь воспитать деятельной натурой. Или мама – она ведь не так давно умерла, успела руку приложить. В общем, Надя оказалась на удивление трудолюбивой, приветливой, доброй. Мать Алексея полюбила ее, как родную, и даже больше. Так нахваливала сыну, что еще немного – и молиться на нее начнет. Уж до чего девушка хорошая…

Алексей не спорил, радовался, что Надя прижилась. Он с самого начала их фиктивного брака положил себе смотреть на нее как на дочь, и это у него прекрасно получалось. Не замечал в ней решительно никаких признаков – а они наверняка были, уж наверняка! Не в один же день она вообразила себя влюбленной! Но он не видел. Вот что значит толстокожесть, бесчувственность… Мать его раньше, бывало, за это корила. Холодность Алексея, однако, имела островной характер: например, он не замечал на себе дурного глаза – завистников, злопыхателей и тому подобное. Ко всем окружающим относился с одинаковым доверием и дружелюбием. Пока не грянет гром. А потом удивлялся, как это он раньше не замечал?

То же касалось нежных чувств. Мог до последнего игнорировать сигналы симпатии от женщины, пока она явно к нему на шею не бросится, а после порой даже чувствовал себя обязанным ответить взаимностью – но это по молодости. Потом понял, что не должен. Что чьи-то безответные чувства – не его вина. Вот такие истории мать ставила ему в вину – в том смысле, что хотела поскорее обзавестись невесткой и внуками, а он все мимо смотрит. А Алексей не готов был жениться на любой, лишь бы детей могла родить. То есть, детей-то он хотел, но жить ради них с женщиной, которая ему не близка по духу, не стал бы. Не его это. Так вот и промотылялся до 33 лет. Порой он встречал женщин, которые могли бы его удовлетворить – по крайней мере, так казалось при ближайшем рассмотрении – но как правило, они бывали не свободны. И Алексей решил, что на все воля Божья. Если ему суждено прожить жизнь бобылем – так тому и быть, но размениваться на неподходящих женщин казалось ему низостью, как по отношению к женщинам, так и к себе.

Надя поразила его. Он так привык к мысли о своей опеке над ней, что сначала даже не понял, что это она делает. А тело среагировало. Давно он его не баловал физическим контаком с прекрасным полом. Много воли, конечно, не дал – как только пришел в себя, сразу отстранился. И всё-таки на долю секунды почувствовал острое наслаждение, пронзившее тело от головы до кончиков пальцев. И стало страшно. Что больше не сможет смотреть на нее как на ребенка после этих объятий и поцелуя. Тем более, что на ребенка-то Надя, собственно, вовсе и не похожа. С телесной точки зрения, ее детство закончилось еще года два-три назад. Она очень стройная, но в ней уже нет подростковой худобы: бедра округлились, выделилась талия, грудь… про грудь лучше не думать. Он вдруг вспомнил, что в последнее время она часто красовалась на огороде в купальнике. Алексей старался особо не смотреть – даже в голову не приходило, что это все было… для него?!

Да, вот это задачку ему подкинул полковник Енисеев, ну спасибо ему…