Под зелененьким кусточком

Интенсивно опадали, срывались сухие листья на московские улицы, и пение скрипучей метлы, шуршало по асфальту, в руках у дворников. Голуби, сгустившись частым рядком, ждали сытных крошек, восседая подчеркнуто на крыше электрической подстанции, утоляя потом жажду из лужи, оставшейся от поливной машины.

Рабочая неделя прошла быстро и легко, и вот уж дача Ивана снова открыла ему свои двери. Благодатные стояли деньки. Инертные облака висели на небосводе, украшая собой голубую равнину. Догорала последняя зелень, чтобы налиться дыханием от желто-бардового до иссиня-черного. Еще немного и пойдут грибы. Опята, подосиновики, лисички, белые. И Ваня уже предвкушал как отправится в лес за ними. За пять лет он исходил всю лесную зону. Знал какой тропкой пройти, где обойти зыбун, и ели зеленые пышногрудые, колючие, чтобы потом к стройным березкам на полянку выйти. А запах в лесу осенней порой, непередаваемый стоит. Увяданием тянет и тишиной ласковой, пресной землей пахнет, травами угнетенными, стоптанными. Да лишь отростки папоротника на коротких стеблях мужественно борются за свою вечную молодость. Ваня даже пожалел, что отпуск осенью не взял. Сдурил в этом году, решив про себя, что летом лучше. А так, он каждый день бы в лес ходил бы, с пристрастием необъяснимым.

В понедельник Иван Андреевич вел прием. День суетной, да к тому же в их поликлинику приехала комиссия. Ходила по этажам, обсматривала на выбор помещения в сопровождении главврача их поликлиники, Сидорина.

День раскалился знойным ветром и гонял сквозняками по коридорам, хлопая неосторожно дверьми.

Ваня в промежутках, между приемами, протирал со лба выступивший пот. Его бросало в жар, хотелось пить, но покинуть рабочее место не предоставлялось возможным из-за комиссии. После обеда все более-менее поуспокоилось, а он, заработавшись, прикипел к рабочему стулу. В кабинет заскочила суетливая бабушка, морщины покрыли уголки ее глаз, и щеки, потерявшие упругость, висели мешками.

– Добрый день! – как полагается, произнесла старушенция, – мне к вам сказали надо, – добавила она дребезжащим голоском.

– Добрый! Как фамилия ваша? – держался врач, услужливо-деликатно.

– Егорова, – тряслись ее белые губы.

Иван пролистал в компьютере список пациентом на сегодня, среди них двое пропустили свое время еще до двенадцати, и последняя значилась Макушина.

– Вы записывались? – уточнил Ваня, подустав за сегодня. Белый его халат светился белой аурой, в глазах бабушки.

– Талон? Я не брала! Мне сказали идти к вам! – уперлась бабушка в свое, с блуждающими глазами, дыша на врача чем-то прокисшим.

– Если нету талона, запишитесь. Возьмите талончик, и придете ко мне на прием, – разъяснил Иван Андреевич порядок действий.

– Талон, на сейчас? – задергалась старушенция волнительно, соображая, что ей делать. «Бежать сейчас к инфомату или сидеть до победного, а может примет и так…»

– Уже не сегодня, на любую открытую, свободную дату. Записываетесь и приходите, – терпения у Ивана было, хоть отбавляй.

– Ох милок, пробилась к тебе, а ты отворот-поворот мне, – тяжело вздохнула старушечка, в стареньком, немодном убранстве.

Иван вынуждающее уставился на нее. По взгляду его серьезных серых глаз, старушка опомнилась и смирившись привстала:

– Хорошо, пойду возьму талончик, – с тряской направилась она к дверям, полусогнуто.

Ваня перевел дух, его рабочие часы наконец заканчивались. Заглянув в телефон, он отвлекся, просматривая медицинские новости. В кабинет зашла женщина «не стара, не молода», можно сказать среднего соцветия, еще следящая за собой, ухаживающая за кожей лица, но с проявлением поверхностной дряблости. Она тяжело села напротив и молчала, дыша грузно, пока Иван не оторвался от своего телефона и не спросил вежливо:

– Фамилию, пожалуйста, назовите!

– Макушина Татьяна! – голос прозвучал ее судорожно, печально, будто кто умер. Глаза ее с замученным блеском, страдающе посмотрели на Ивана.

– Слушаю, что вас беспокоит? – задал Ваня свой заученный вопрос и вспыхнул умом, припоминая что-то знакомое в выражении этой женщины. И зажегся он за секунду неловким румянцем, воскрешая в памяти, где он мог ее видеть, где они встречались.

– Вы повторно на приеме у меня? – поинтересовался он, пытаясь понять, что к чему.

– Нет. Понимаете, я пришла не на счет себя, а по поводу своей дочери! – промолвила пациентка, выговаривая совершенно четкую смысловую интонацию.

– Пусть талон тогда возьмет и запишется, – отрезал Иван Андреевич, срывая с языка зазубренную траекторию слов.

– Подождите одну минуту, – почти взмолилась она, – вы меня не узнаете? Вы учились у моего отца, проводили вместе с ним глазные операции? Макушин Вячеслав Геннадьевич, – направила его пациентка в нужное русло, замечая, как у Ивана натянулась на лице незаметная нервная складка около скул.

– Да помню, вы его дочь? – подтвердил он ее намеки, освобождая напряжение. – Так что же вы хотите?

– Верно, я его дочь, а моя дочь, – высоко заныл ее голос, – слегла! Лежит немощная! Помогите, пожалуйста! – наворачивались на ее удрученные глаза слезы. Макушина сдержанно подтирала их, незаметно для Ивана.

– Право…, – повел Иван Андреевич своими крепкими плечами, – не знаю, чем тут помочь смогу. – У нее проблемы с глазами? – проявил он участие, постукивая ручкой по столу.

Макушина Татьяна Вячеславовна растеряно задумалась:

– Вроде пока нет, – распрямились складки ее губ, в замешательстве.

– А тогда я чем помогу? – недоуменно спросил он у Татьяны, забыв, что хочет есть и пить, и про все остальное, и что он тоже просто человек.

– Вы можете прийти и поговорить с ней, как врач, как коллега ее деда. Отца моего, своего деда она очень любила, уважала. И видите, как бывает, слегла с легкой травмой позвоночника. Молодая, красивая, не хочет жить. Вогнала себя в тяжелое психическое состоянии и не шевелится, от жизни отвернулась, таблеток гору выписали, а результата нет, – выговорилась женщина перед врачом, поблескивая белыми зубами.

– Ваня почесал затылок, подумал слегка и выдал ей:

– Сожалею. Психолог ей нужен, а я то, что… Не моя специальность, – отделался он от Макушиной. «Пришла и ноет тут над душой, а он отвык от женских слез». Дочь жизнерадостная, а жена его сама избавила от себя же. Давненько он забыл, как надо успокаивать женщин этих…

– Извините, – смирно произнесла Татьяна, сгорбившись разу в своем одиноком горе, и сдавшись под черствой стеною врача покинула кабинет.

Ваня задышал, похлопал по своим карманам, покрутил старый телефон в руках. Его рабочая смена подошла к концу. Он открыл окно, проветрить кабинет и свежий воздух добрался до его больших ноздрей. Подышав сапом, закружился по оси, заполнил отчеты на рабочем компьютере, закрыл программу. Довольно потянулся, растягивая свое отсиженное тело; снял халат, собрался на выход.

Закрыв кабинетную дверь, легко задвигался по коридору, мимо ревущей на скамейке женщины. «Этого еще не хватало!» – раздраженно подумал он про себя, – «тут комиссия ходит, не дай бог».

Татьяна плакала задавленно, повернувшись лицом к стене, прикрывая лицо замученными руками. Всхлип доносился до оконных рам. Ваня, притормозив замялся, неожиданно для себя растаял сердцем, растрогался. Вернулся назад к лавочке:

– Ну что, вы? Не плачьте, прошу вас. Давайте ваш адрес, я приду. Обещаю! – поклялся он, лишь бы успокоить взорвавшуюся слезами старую знакомую. – Попробую поговорить с вашей дочерью, и помочь ей!

– Спасибо! – оживилась женщина, подтирая с отечных глаз слезные подтеки, – больше не к кому обратиться! Спасибо большое! – Всхлипнув глубоко горлом, задышала коротко и часто, достала листок и протянула адрес.

Сентябрь осыпался листвой, оголялся интенсивно. Раскачивались деревья, стучали ветки, колышимые на ветру, а небо уходящее-голубое, топлеными вечерами горело. А потухнув, смешалось с теплым, осенним воздухом, и с ночным покорным небом.

4

Прошла первая неделя, а Иван не спешил с обещанием. По традиции съездил на дачу, подрумянился там, как всегда свежим воздухом, подзарядился загородной силой, и счастливый вернулся домой. Но в понедельник, во время рабочих часов, почему-то неспроста заточило его совестливое сердце. «Обещал же, Татьяне Вячеславовне Макушиной!» Дотянув до среды, решился на четверг, после работы.

Опавшие московские листья застелили осенними красками асфальтовые тротуары. Воздух нежился, полу свежий, белая дымка собиралась в небе, менялся ветер. А закаты на западе, стояли жгуче красивыми, лиловым отблеском меркнул свет.

Иван быстро нашел адрес, набрал домофон. Поднялся на седьмой этаж. Он сам, по совпадению жил на седьмом. Не низко, ни высоко. Если лифт сломается, подняться с мальчишечью легкость он мог не напрягаясь.

В приоткрытой двери стояла Татьяна Вячеславовна, с надеждой потаенной встретила она его, в глазах пробежала радость, будто очень желанного гостя встречала.

Иван зашел, поздоровался, снял ботинки, втиснул ноги в подготовленные ему тапочки.

– Руки помою, – предусмотрительно направился он в ванну.

– Конечно, – провела его Татьяна к двери в ванную, включила свет. – Вот это полотенчико для рук, – скромно отступилась она, не преследуя.

Иван показался в светлом, открытом коридоре. Небольшой шкафчик в прихожей с зеркалом, тумба для обуви. Квартира просторная, обхоженная, запах нейтральный.