Другое лицо

Внезапно усталость наваливается на меня. Тяжесть в суставах. Я понимаю, что пора уходить.

Но также знаю, что это вовсе не конец. А только начало.

Клаес Хольм наклонился вперед и через окно на кухне бросил взгляд на соседский дом. Там вчера допоздна горел свет. Хенрик оказался настоящим трудоголиком и долго работал. Хольм прихватил с собой телефон и бумажник и, выйдя наружу, запер входную дверь. На крыльце он остановился на мгновение и посмотрел на море. Черные бакланы сидели на утесах, некоторые с расправленными крыльями, сушили их после купания в еще довольно прохладной воде в охоте за рыбой. Чайки с криками кружились на низкой высоте над сверкающими на солнце волнами, и несколько детей играли с собакой на берегу вдалеке. Лето настойчиво вступало в свои права, и воздух был наполнен радостным ожиданием. Нечто подобное испытывал и он сам в предвкушении долгого обеда с одним из своих лучших друзей в ресторане Бруна Дёррера, недавно открывшемся в связи с началом туристического сезона. Они с Хенриком по-настоящему сблизились за последние годы, и он с нетерпением ждал лета, когда его друг с семейством большей частью находился в Льюгарне. Ему очень не хватало его зимой. Несмотря на то что Льюгарн и Висбю разделяло всего несколько десятков километров, они тогда редко встречались. Оба много работали и имели семьи, и у них хватало собственных забот. Сейчас же они могли наверстать упущенное. Хенрик принадлежал к тем людям, с кем Клаес мог говорить откровенно. Отношения Клаеса с его женой Хеленой складывались не лучшим образом в последнее время. Ему требовались советы и поддержка хорошего друга.

Как только он зашел на соседский участок, странное беспокойство охватило его. Машина стояла припаркованная снаружи у забора, но дом все равно выглядел пустым. Хенрик был активным человеком и обычно вставал рано, приезжая сюда, отпирал сараи, опорожнял бочки с водой, носил внутрь дрова, развешивал на смотревшем в сторону моря балконе постельное белье для проветривания. Одно окно у него зачастую оставалось открытым, и из него на улицу лилась классическая музыка. Клаес поднялся на веранду и позвонил в звонок входной двери. Никто не открыл. Может, Хенрик вышел на прогулку и, увлекшись, забыл обо всем на свете? Они договаривались, что Клаес зайдет к нему в двенадцать. Он бросил взгляд на часы. Они показывали пять минут первого. Хенрик всегда отличался точностью, был чуть ли не педантом относительно времени. Нет, что-то здесь не сходилось.

Он заглянул в кухонное окно, однако не обнаружил ничего странного. Ничего вызывающего беспокойства, все выглядело как обычно. Клаес задумался на мгновение, а потом, следуя пришедшей в голову мысли, спустился с крыльца и, подойдя к баку для мусора, поднял его крышку. Ему в нос ударил запах тайской еды. Там лежала двухпорционная картонная коробка из ресторана в Висбю. Ага, Хенрику кто-то составлял компанию. Он ничего не говорил об этом. Значит, хотел сохранить в секрете. Женщина? Клаес улыбнулся. Проказник. Вот почему Хенрик забыл об их договоренности пообедать вместе. Он попробовал позвонить ему на мобильник. Никакого ответа. Ну-ну. Если он не ошибся в своей догадке, такой поворот событий не вызывал особого удивления. Клаес покачал головой и направился назад к себе. Они могли увидеться позднее, и тогда он хотел услышать обо всем случившемся со времени их последней встречи. У Хенрика кто-то появился? Насколько это серьезно?

Через пару часов у него зазвонил телефон. Это оказалась жена соседа Аманда.

После обычных фраз вежливости она спросила:

– Ты видел Хенрика сегодня?

– Нет, не видел, – ответил Клаес. А что он еще мог сказать?

– И вчера тоже?

– Нет. Он же приехал сюда только вечером.

Клаес подошел к окну и посмотрел в сторону дома семейства Дальман. Машина по-прежнему стояла перед забором, но он не обнаружил в той стороне никаких признаков жизни.

– А что случилось?

– Я не знаю. Просто все так странно. Он уехал из дома вчера около семи, хотел поработать в тишине несколько дней, пока я и Инез не приедем в выходные.

– Да?

Клаес ничего не сказал о том, что он и Хенрик собирались пообедать вместе. Не хотел добавлять женщине беспокойства.

– Я звонила вчера несколько раз, никакого ответа. И сегодня тоже. Я уже начинаю волноваться. Ты не мог бы посмотреть, машина стоит на обычном месте?

– Да, стоит.

– Какие-то окна открыты? Похоже, что он там?

– Нет, – ответил Клаес, помедлив. – Насколько я могу судить, во всяком случае. И никого нет на участке.

– Все это выглядит очень странно, – продолжила Аманда с нотками беспокойства в голосе. – Ты не мог бы сходить туда и позвонить в дверь? А если он не ответит, взять ваш ключ и открыть? Хелена дома?

– Нет, она пробудет в городе весь день. Я один.

– И все-таки сходи, пожалуйста. И если найдешь его, попроси позвонить мне, а если нет, позвони сам.

– Да, само собой. Я сделаю это.

Когда они закончили разговор, Клаесу стало немного не по себе. Стоило ли ему вламываться в соседний дом и беспокоить Хенрика, если тот развлекался там с любовницей? Такая перспектива его нисколько не привлекала. Он набрал номер Хенрика снова. Никакого ответа. Эсэмэской сообщил, что собирается заявиться через пару минут, в надежде, по крайней мере, предупредить друга. Потом достал из ящика соседский запасной ключ и покинул свой дом. Ему не нравилось идти на чужой участок и шпионить. При этом он понимал беспокойство Аманды.

Во второй раз за день Клаес поднялся на веранду и нажал на дверной звонок. Подождал. Никакого ответа. Он позвонил снова, на сей раз дольше. По-прежнему никакой реакции. Клаес приложил ухо к двери и прислушался. Его слух не уловил никаких звуков, исходивших изнутри. Дверь оказалась незапертой. У него сразу же появилось неприятное ощущение. Определенно здесь что-то не так. Он осторожно открыл ее и крикнул:

– Эй, Хенрик!

Дом ответил ему тишиной. Он не увидел никакой чужой обуви в прихожей, только старые кеды Хенрика, и медленно прошел на кухню, пару раз позвал Хенрика по имени, но не получил ответа. Кухонный стол был хорошо вытерт, никакой посуды не стояло на нем. Клаес не обнаружил ни малейших следов тайского ужина, вероятно состоявшегося там предыдущим вечером. Прошел через гостиную, застекленную веранду, заглянул в гостевую комнату, туалет. Беспокойство росло. Он посмотрел на лестницу, идущую на второй этаж, и прислушался. Как мог Хенрик забыть запереть дверь, если ушел куда-то? Пожалуй, он находился дома. И не хотел, чтобы ему мешали. Черт, они, пожалуй, там наверху, заняты приятным делом. Он остановился на пути вверх и прислушался снова, но не уловил ни звука.

– Эй! – крикнул он в очередной раз. – Кто-нибудь дома?

Тишина. Он продолжил подниматься по скрипящим ступенькам и осторожно приоткрыл дверь в спальню Хенрика и Аманды.

При виде зрелища, представшего перед ним, Клаес испуганно попятился. На широкой металлической кровати, стоявшей посередине комнаты, лежало нагое тело. Его шею стягивала петля, а конец веревки уходил вверх к потолку и был прикреплен к белой деревянной балке, которую они вместе красили прошлым летом. Он и Хенрик. Тогда здесь громко играла музыка, и они попивали пиво, занимаясь малярными работами. А когда закончили, побежали прямо в море.

Руки Хенрика покоились сверху над его головой. Крепко скованные наручниками, они указывали в сторону окна с цветастыми занавесками. Запястья были намертво прикреплены к прутьям спинки кровати. Картинку дополнял широкий черный кожаный ошейник с массивными заклепками со стороны голой кожи. Увиденное не укладывалось у Клаеса в голове. Он не верил своим глазам.

Внезапно он услышал пение птиц за окном. Эти звуки доносились как бы из другого мира, в комнате же царила полная тишина. Там снаружи цвели цветы. Так абсурдно. Казалось, время остановилось и земля перестала вращаться, в то время как Клаес стоял, уронив вдоль тела руки, и пытался осознать увиденное.

Его взгляд скользнул вниз. Тошнота подступила к горлу, перехватило дыхание. Красные отметины на груди, животе, бедрах, словно от ударов хлыстом. Некоторые из них кровоточили. Лицо Хенрика и в то же время не его. Белое и чужое. Широко раскрытые глаза таращились в потолок.

– Что, черт побери… – выдавил из себя Клаес, нащупывая мобильный телефон в кармане. – Что, черт побери, здесь произошло?

Прошлое

Сесилия обрадовалась, увидев «вольво», припаркованный у въезда на участок. Отец вернулся раньше, чем ожидалось. Последние метры до крыльца она преодолела бегом, и едва успела открыть входную дверь, как оказалась в его объятиях.

– Папа, – прошептала она ему в ухо, – я так скучала по тебе.

Он отсутствовал не слишком много дней, но все равно казалось, что с момента его отъезда прошла целая вечность. Дом становился без него холодным и неприветливым, словно краски блекли, и хорошее настроение улетучивалось вслед за ним, когда он уходил. Была еще мама, конечно, но, когда они оставались вдвоем, все выглядело совсем иначе. На этот раз дела забросили его в Стокгольм. Сесилия так никогда и не узнала толком, чем он там занимался. Возможно, покупал парашюты, интересовавшие его больше всего в жизни, или участвовал в какой-то конференции. Но постоянно он трудился в Каппельсхамне, что очень ее устраивало. При желании она даже могла съездить к нему на работу на велосипеде.

– Я так скучал по тебе, старушка, – сказал он, и его голос показался ей необычным, каким-то напряженным.

Он долго и крепко обнимал ее, словно боялся отпустить от себя. А она стояла перед ним, оцепеневшая от неожиданности, настолько его поведение озадачило ее.

– Ты голодна? – поинтересовался отец. – Я собирался приготовить горячий шоколад и еще купил плюшки с корицей. Но мы сделаем также и несколько горячих бутербродов. И ничего не скажем маме, не так ли?

Сейчас его голос звучал почти как обычно. Он подмигнул Сесилии, и она подмигнула ему в ответ.

Маме не нравились перекусы между едой, она постоянно нудела о вреде для зубов, твердила, что, если постоянно совать в рот все подряд, в конечном счете располнеешь как бочка. Ничего не поделаешь, уж такой она была: слишком правильной и скучной. Из тех, кто не позволяет ни себе, ни другим в полную меру наслаждаться жизнью. Как будто опасно громко смеяться, галдеть и бурно выражать свои эмоции или время от времени наесться вволю чипсов или конфет. Сесилия и папа заключили между собой пакт с целью порой позволять себе то, что мама не одобряла. «Мы ничего не скажем маме» стало для них чем-то вроде секретного пароля, который они могли прошептать друг другу у нее за спиной. Например, когда папа с раннего детства брал с собой Сесилию в Висбю и разрешал ей сидеть на переднем сиденье. Мама не одобряла этого, по ее мнению, детям требовалось ездить сзади, тогда как папа считал подобное полной ерундой. «И куда он вообще тащит девочку с собой?» – интересовалась она. Он ведь ездил только в свой дурацкий авиаклуб. Такое дорогое и рискованное хобби… Но Сесилии нравилось там, она гордилась своим смелым и крутым отцом. Ни у кого из ее друзей отцы не прыгали с парашютом, и она знала, что они восхищались им, поскольку он осмеливался делать это. Став достаточно взрослой, она собиралась последовать его примеру, подниматься к небесам в маленьком самолете и бросаться вниз, наслаждаться свободным падением, пока не раскроется парашют. Папа рассказывал ей, какое ощущение возникает в эти мгновения, как сосет в животе и ветер свистит в ушах. Как он чувствовал себя свободным как птица, когда падал. Она никогда не уставала слушать его рассказы.

В Висбю она обычно получала мягкое мороженое в одном кафе перед Сёдерпортом. Самую большую вафельную трубочку, какая у них имелась, с карамельной крошкой и шоколадным соусом. Перед обедом. «Но мы ничего не скажем маме». Она могла представить себе хмурое лицо матери с недовольным взглядом и сердито поджатыми губами. Мороженое не едят столь легкомысленно. А также не покупают разноцветные воздушные шарики с блестками, и ни в коем случае сосиски с картошкой фри, если проголодаются. Папа же плевал на чье-то там мнение. И она любила его за это.

Он достал формовой белый хлеб, масло, сыр, малиновое варенье. Выудил из коричневого бумажного пакета две большие плюшки с корицей и положил их на тарелку. Потом сунул куски хлеба в тостер и бросил взгляд на часы. Сесилия не могла понять, в чем дело. Что-то мучило его, он явно нервничал, и его мысли, похоже, находились где-то совсем в другом месте. Хотя, возможно, он просто устал после работы.

– Пройдемся до воды потом, ты не против? – поинтересовался отец и посмотрел на нее. – Мне необходимо размять ноги после долгого неподвижного сидения.

– Да, – ответила она, – с удовольствием.

С моря дул холодный ветер, но его большая рука, сжимавшая ее руку, дарила тепло. В промежутке между весной и летом случались холодные вечера, но было не важно, даже если бы она замерзла. Прогулки с папой были святым делом. Она надеялась, что так будет всегда. Пусть ей уже исполнилось пятнадцать лет, она по-прежнему хотела держать его за руку.

Обычно всегда говорил он: расспрашивал ее о школе или друзьях, поддразнивал, интересуясь, удалось ли ей уже разбить сердце кому-то из парней. Однако в этот день все получилось иначе. Он долго молча шел рядом с ней, и беспокойство зашевелилось у нее в груди. Вершина горы Хамнбергет, отвесной стеной поднимавшейся перед ними, купалась в солнечных лучах, с другой стороны волны бились о ее утесы. Они не раз стояли там на самом верху и смотрели в сторону горизонта. «Самая северная точка Готланда, разве не чудо», – обычно говорил папа с нотками гордости в голосе. Конечно, не Сахарная голова в Рио-де-Жанейро, но всегда прекрасна.