Лига мартинариев

– Не оставляй меня ради бога, не оставляй, Андрей, миленький! – завопила я истерически.

Орас глянул на пассажиров «ВМW», выбиравшихся из кювета и, будто через силу, кивнул.

– Берите ее, – сказал он с неожиданной злобой, схватил меня за ворот подаренной им самим куртки и поволок, как котенка, к машине Тосса.

Я завизжала и попыталась вырваться – но куда там! Я лишь беспомощно барахталась в ветровке, как в мешке, дрыгая всеми четырьмя конечностями. Тосс хотел перехватить меня, но Орас отстранил его руку, давая понять, что хочет сдать товар лично. Потому что там, в машине, сидел еще один пассажир – склонившись, он прикрывал лицо руками, будто сторонился яркого света. Но даже сквозь сплетенные пальцы я разглядела его глаза, необыкновенно синие и неподвижные. Я беспомощно протянула к нему руки, всё еще надеясь на чудо. Но Кентис сделал вид, что не заметил моего жеста. Он выбрался наружу, по-старчески согнувшись, и на губах его появилось что-то похожее на улыбку.

– Она ваша! – крикнул Орас обступившим машину посланцам Лиги и швырнул меня на заднее сиденье.

Тосс подскочил к машине и хотел лезть внутрь, но Орас развернулся и изо всей силы ударил его кулаком в висок. Тосс без звука свалился к ногам Андрея. Двое погонял рванулись ему на помощь, но в то же мгновение в руках Ораса сверкнул вороненый металл пистолета. Когда он выстрелил, я зажмурилась и заткнула уши руками. Так что не могу сказать, попал ли он в кого-нибудь или они сами растянулись на асфальте после его приказа лечь лицом вниз, а выстрел был сделан лишь для устрашения. Думаю, что последнее. Когда приказывает Орас, желающих противиться не находится. К тому же в этой компании только Тосс, теперь распростертый недвижно на асфальте, был настоящим бойцом. Остальные умели жрать, но не умели драться. А Кентис продолжал стоять и улыбаться.

– Это ты сказал Тоссу, где можно найти Еву? – спросил Орас, поворачиваясь к нему.

– Нет, нет, клянусь! – Кентис энергично затряс головой.

– Лжешь! – Орас хотел ударить его и уже поднял руку, но передумал и махнул своим людям. – Все в машину!

В следующую секунду «Жигуль» оставил лихую компанию возле поверженного «Форда» и выехал на шоссе.

– Кентис тебя предал, – со злостью проговорил Орас. – Сначала выдал своим дружкам из Лиги, а потом явился посмотреть, как тебя будут истязать. Это самое худшее в человеке: мартинарий и погоняла в одном лице.

– А я перед ним преклоняюсь, – заявила я с вызовом, но при этом нелепо хихикая. – Для Кентиса нет предела… хи – хи… Он недостижим… он… хи-хи… мученик… хи-хи… – я ненавидела себя за этот дурацкий смех, но ничего не могла поделать.

– Тот же наркотик…

Он не договорил. Сзади разлетелось стекло, и Ораса швырнуло вперед. Утопающе взмахнув руками, Андрей стал медленно сползать меж сидений. На его светлом пиджаке вылупилось черное пятно и, багровея, начало расползаться вширь.

– Ораса убили! – завопила я.

– Не надо так визжать, Ева, – пробормотал Андрей, пытаясь выбраться из-под сиденья. – По-моему, я еще жив.

2

Я увидела ее в просторном холле больницы, и вид у нее был не озабоченно – больничный, а небрежно-гостиничный. Ее шелковое платье, расшитое бисером, с претензией на недостижимое, раскинувшись, занимало полдивана, а брючки сопливым атласным блеском могли соперничать с юбками какой-нибудь любведарительной императрицы. Вот только голова Катерины Орас, наскоро и небрежно причесанная, со стянутыми на затылке в узел волосами, казалась необыкновенно маленькой и жалкой. Я постаралась остаться незамеченной и спешно передвинулась в угол, за волосатый ствол пальмы. Наверняка Катерине уже сообщили, что Андрей здесь, и она теперь поджидает супруга. Я ей позавидовала. Сильно-пресильно. Быть женой Ораса – это значит легко и весело, а главное – беззаботно шагать по жизни. Если бы я была на ее месте! Я представила себя в этом платье и шелковых брючках, и поняла, что выглядела бы идиоткой.

Орас вышел в холл и остановился, будто споткнулся обо что-то невидимое. Похоже, увидеть жену он здесь не ожидал. И – могла в этом поклясться – не очень хотел. Перепачканный в крови пиджак он держал в руках, а вместо рубашки на нем была больничная ситцевая блуза в мелкую синюю полоску, небрежно наброшенная на плечи. Под ней виднелись бинты только что наложенной повязки. Он выглядел неловко и трогательно – в таком виде перед людьми чужими Андрей ни за что бы не решился предстать – я была в этом уверена. Выходило, что я ему не совсем чужая. Но Катерина испортила весь… Я так и не решилась закончить мысль словом «спектакль».

– Зачем ты здесь? – спросил он у жены, даже не пытаясь скрыть раздражения.

– Хотела тебя спросить о том же, – Катерина со злостью швырнула окурок на пол, но с места не сдвинулась.

– Видишь ли, в меня стреляли, – в доказательство Орас тряхнул в воздухе испорченным пиджаком.

Это известие, казалось, нисколько не смутило Катерину. Она состроила презрительную гримасу, которая могла означать лишь одно: «Какое мне до всего этого дело?»

– А ты? – спросил Орас.

– Олежку сбила машина… – проговорила Катерина, едва ли не с торжеством в голосе.

…Красные сливы бильярдными шарами посыпались на мраморный пол. Падая, они разбивались и растекались кровяными пятнами…

– Он в реанимации…

– Так серьезно?

Лицо Ораса сделалось почти глупым – не в силах уяснить ситуацию, он бормотал что – то про разбитую машину, про то, что нужно было позвонить ему на мобильный, попытался залезть в перепачканный пиджак, но раненая рука мешала, он в ярости швырнул пиджак на пол.

– Кажется, безнадежен… – раздался, будто издалека голос Катерины.

– Что?! – взревел Андрей и бросился назад к стеклянным дверям, ведущим внутрь больницы.

А госпожа Орас закурила новую сигарету. Она казалась возбужденной и… довольной.

Несмотря на все старания судьбы и мой собственный отнюдь не маленький вклад во всё, что со мной случалось, мне никогда не достигнуть наивысшего пика страдания. Оплакивать гибель собственного ребенка – нет, это мне не грозит. Просто потому, что детей у меня нет. Вообще-то ребенок намечался в первый год после нашей с Сашкой свадьбой. Не то, чтобы мы его особенно хотели, но и не препятствовали зачатию. Он сам соизволил начать свою жизнь. И мы радовались его своеволию. Малыш рос день ото дня внутри меня и – как мне мечталось – уже шевелился.

По глупости мы с Сашкой поехали в отпуск в глушь, целыми днями бродили по лесу, лазали по скалам и ночевали в палатке. Когда открылось кровотечение, едва успели добраться до какой-то паршивой больнички. Кровь так хлестала, что пришлось под меня подкладывать целую простыню, и она пропиталась насквозь. Молоденький врач, услышав о сроке, страшно перепугался. Он сделал всё, что мог и умел. Но, извлекая по частям моего не рожденного мальчика, зачем-то поставил банку на столик перед моими глазами. Так и запомнилась навсегда лягушачья кукольная лапка с неправдоподобно тоненькими пальчиками отдельно от тельца. Мне казалось тогда, в полубезумии, что сейчас врач соберет все части, сложит, проверит – и оживит. Потому что невозможно поверить, что чудо, которое зрело внутри меня, прекратилось. Что его больше нет. Есть только я, моя грудь, истекающая молозивом для не рожденного малыша, мой живот, всё еще сохраняющий округлость, мои кровоточащие внутренности, исторгшие беззащитное тельце. А его – нет. Не ведаю, была ли у не рожденного душа. Но если «да», то она навсегда прилепилась ко мне и сжилась с моею душою. И теперь до смерти я буду думать о нем, прикидывая, каким бы он стал, как выглядел бы, как говорил. На кого он был бы похож? На меня? Или на Сашку? И как бы капризничал по вечерам, не желая ложиться в кроватку. Постоянно прикидываю, сколько ему было бы сейчас лет. Выходило, что он ровесник Олежке. Чуть ли не день в день. От этой мысли у меня всё перевернулось.

Орас вырвался из стеклянных дверей и, проскочив мимо Катерины, будто и не видел ее, бросился ко мне.

– Почему я не отдал им тебя, сука! – он схватил меня за горло и рванул с такой силой, что поднял в воздух.

Наверное, на несколько секунд я потеряла сознание, потому что очнулась уже на полу, и Ораса не было рядом. Надо мной, разглядывая меня, как какую-нибудь козявку, стояла Катерина.

– Еще раз увижу с Андреем, изувечу, – процедила она сквозь зубы. – И не воображай, что ты его вытащишь!

«Откуда вытащу?» – хотела поинтересоваться я, да не успела: Катерина изо всей силы пнула меня носком туфельки в бок.

Я вскрикнула от боли. Ей это понравилось, и она ударила еще раз. Я закусила губу и решила всё перетерпеть. Пусть это маленькое избиение послужит слабым наказанием за то, что я нарушила долг мартинария и попыталась сбежать. При третьем замахе остренький каблучок Катерининой туфельки подвернулся, и госпожа Орас, потеряв равновесие, шлепнулась рядом со мною, шитое бисером платье веером раскинулось по мраморному полу.

– Мне очень нравится Олежка, я вам сочувствую, – пролепетала я. – И если бы можно было что-то исправить…

Тут я почувствовала, что кто-то поднимает меня и тащит в сторону.

– Это я виновата! – крикнула я распростертой на полу Катерине.

– Молчи, дура! – прошипел за спиной Пашка и толкнул меня к дверям, ведущим на улицу.

– Куда ты меня тащишь? – пробормотала я, оглядываясь.

– В отделение полиции, – отозвался Нартов, ускоряя шаги.

Не поспевая, я бежала за ним, всхлипывая втягивала в себя прохладный вечерний воздух. Несколько в стороне у тротуара Павла ждала служебная машина с шофером.

– Мы там уже были! – выкрикнула я, опасаясь, что Пашка меня просто не слышит. – Я написала заявление. И господин Орас тоже…

– Именно заявление, – прошипел Пашка, запихивая меня на заднее сиденье. – Ты должна его забрать.

– С чего это вдруг? – я безуспешно пыталась выдернуть руку, зажатую, как клещами, Пашкиными пальцами. – Меня хотели убить. За нами гнались… машину всю расквакали. В Андрея стреляли.