Восемьдесят четвертый 2.0

– С чего ты решила? – У него загорелись щеки, как у школьника, пойманного на примитивном вранье.

– Вспомнила, как ты туда заходил после обеда. Я видела, когда стояла с плакатом. Точно, видела. Ты так торопился, что даже не посмотрел в мою сторону.

Он понял, что отрицать бессмысленно.

– Работаю, – признался он. – Но я их ненавижу. И я…

– Неважно, – оборвала она. – Я бы заплатила за эту дорогущую семгу, если бы у меня были деньги. – Она внезапно схватила записку и сунула в карман. – Я позвоню, когда наберу достаточно, чтобы заплатить за семгу, верну по счету… – Она осеклась, видимо, и сама понимая, что гнев ее выглядит наигранно.

Встала и направилась к двери. Уин невольно повернулся и посмотрел ей в спину. Какой у нее четкий и в то же время грациозный шаг – она уже вышла из кафе, но он все еще видел ее через огромное окно. Еще шаг, другой, и она скрылась.

– Ваш счет. – Официант положил перед ним книжечку меню, из которой торчал корешок счета.

Он поглядел на сумму и отдал официанту карту. Все произошедшее походило на примитивную разводку. Девчонка напросилась на обед, откушала и гордо удалилась.

Нет, нет, он не хотел думать о новой знакомой в таком ключе.

Но факты – упрямая вещь. Иногда очень трудно перетолковать их иначе.

4

Он вышел на улицу, огляделся в надежде, что девчонка где-то рядом, что не ушла. Ему даже показалось, что за углом мелькнула ее тень и пропала. Вдруг ждала, что он выйдет и… Он кинулся к перекресту, но когда добежал, там уже никого не было, кроме какой-то пожилой дамочки с коротконогой собаченцией.

Уин чувствовал себя дураком, который с самого начала догадывался, что его кинут, но решил позволить себя обмануть.

Вдруг вспомнилась прежняя его жена – по закону не жена вовсе, но предложение он делал, и даже жили они вместе где-то года полтора. Она постоянно и по мелочам все время указывала, что ему делать, названивала на работу, названивала после – куда пошел и зачем, любые его доводы отвергала, находясь в состоянии какой-то невыносимой постоянной сверхправоты. Теперь он не мог вспомнить даже, с чего начался их роман, и как эта женщина просочилась в его жизнь. В ответ на невинную шутку могли последовать какой-то чудовищный ор, хамская брань, а то и бросание посуды. Как будто внутри этой женщины сидел полный энергии монстрик и время от времени выскакивал в самые неожиданные моменты. После третьего такого взрыва он собрал вещи и ушел, благо проживали они в ее квартире, а у него тогда вообще не было своей конуры.

Вспоминая те полтора года, он дивился лишь одному: как выдержал столь долго?

Сейчас оставалось одно: тащиться домой, прихватив по пути пару бутылок пива, и радоваться одиночеству.

5

Звонок в дверь заставил его вскочить. Он заснул в своей комнатушке, сидя на диване. Спросонья почему-то подумал, что Юлия отыскала его и вот теперь стоит на площадке. И неважно, что он работает в МПИП, ей все равно, и… Сердце заколотилось так сильно, что он едва не задохнулся.

Распахнул дверь, даже не заглянув в мутный глазок.

На пороге стояла Надя. Он едва не захлопнул дверь в досаде, но соседка успела шагнуть вперед и встать на пороге.

– Уин, послушай, такое дело, некого, кроме тебя, попросить. Я у подруги теперь живу. Квартиру начнут ремонтировать на той неделе. Когда мастера притащат свои задницы, открой им. Вот.

Она протянула ему брелок с ключами.

– Так ведь я обычно на работе, – напомнил Уин.

– Брось, я же знаю, ты дрыхнешь до полудня. А они должны прийти рано утром, до того как ты свалишь. Девушка и парень. Уже договорились: как только с предыдущего адреса освободятся, так сразу ко мне. Я еще звякну, уточню, когда они приползут. Сейчас хороших мастеров на отделку найти проблема. Кошмар просто. Ну, ты понимаешь, встреть их как мужчина. Это вроде как солиднее. Лучше сделают, если мужчина им ключи выдаст. И вот… – Она протянула ему бутылку джина «Победа».

Тут уже не захлопнешь дверь, пришлось распахнуть ее во всю ширь и сделать приглашающий жест. Надираться джином в одиночестве было глупо.

Он достал из шкафчика стаканы, плеснул на дно в каждый. Выпили.

– Говорят, нынешний джин не сравнится с тем, что делали во времена Большого Брата. Вот тогда было качество, а этот – б-р-р, – выдала Надя стандартный комментарий.

Уин кивнул: так себе пойло. Резкий вкус, жидкость падает в желудок и обжигает, а потом продолжает тлеть как непогашенный костер в мокром лесу.

– Может, и так, – не стал спорить Уин.

Они повторили.

– Ну, я пойду, – Надя глянула выжидательно, явно рассчитывая на приглашение остаться.

– Хорошо, – отозвался Уин. И еще раз добавил: – Хорошо. – Будто подталкивал этим словом назойливую гостью к двери.

Когда она ушла, он вызвал из спячки комп, пробежал глазами по комментам в «Двойном повороте», что появились вслед его последней записи. Диалог ушел куда-то вообще не туда. Люди обсуждали качество пива, и какая марка лучше. И то дело.

Он не собирался им в этом мешать. Пиво так пиво.

Или может написать, что джин лучше?

Лишь один какой-то упертый тип, строчил проклятия либероидам:

«Им надо рубить головы и выставлять на Лондонском мосту!» – повторял он раз за разом.

Что Лондонский мост уже нет, парень, видимо, не знал, нет больше Южных ворот, где выставляли головы казненных, предварительно пропарив их в чанах с тмином, чтобы не расклевали наглые чайки. Да и самого старого моста больше нет – его разобрали по камушку, пронумеровали и продали в Североамериканские штаты двадцать лет назад, когда выяснилось, что мост катастрофически проседает. Теперь он красуется где-то в Аризоне, а на его месте – безликая бетонная полоса.

«Лондонский мост падает,
Падает, падает.
Лондонский мост падает,

Моя милая леди», – Уин напел под нос детскую песенку.

И вдруг рассмеялся, вспомнив, что в школе учителя почему-то рассказывали, что в Америку продали не Лондонский, а Тауэрский мост. И все были уверены, что это так, не удосужившись сходить на Темзу и поглядеть, стоят ли как прежде знаменитые башни на реке. Кажется, только Уин и пошел проверять. Правда, на галереи ему пройти не удалось. Да и теперь на них не взойти. Мэр уже пять лет как обещает устроить там смотровую площадку, но деньги, выделенные из бюджета, фантастическим образом попадают. А двери в башни время от времени ломают, и на лестницах, что ведут на галерею, поселяются бомжи. Уин когда-то написал об этом статью, но ее так и не напечатали.

Глава 2

1

На выходные Уин уехал к отцу – как всегда.

Поезд уходил с Паддингтонского вокзала. Недавно перестроенный, сверкающий металлом и стеклом, вокзал мало походил на тот, что принимал и отправлял поезда в середине прошлого века. Уину всегда было жаль исчезающего под напором дельцов старого города – серого, унылого, уставшего, но живого. Почему живого? Он не мог объяснить себе, отчего новый Лондон казался ему бездушнее даже брутального ангсоц-ампира времен Большого Брата.

Думая о будущем, Уин вздохнул с облегчением: каждонедельные поездки вдруг становились необязательными, еще один странный вид свободы-рабства. Он мог теперь вырываться к отцу время от времени, а вместо помощи мускульной силой предложит несколько кредитов для оплаты угля, электричества или продуктов. Ему представилось, что свобода и рабство, это что-то вроде вечного равновесия инь и янь, и что за свободу в принципе ничем иным, кроме рабства, и заплатить нельзя.

Он достал из кармана плеер, вставил зернышки наушников и закрыл глаза. Смотреть сквозь мутные стекла на уродливые особняки, что вырастали пестрыми грибами вокруг города, не было никакого желания.

2

Поезд всякий раз возвращал его в детство. Странная пора. Он помнил какие-то дни – очень смутно, – которые относились к последним годам эпохи Большого Брата. Тогда уже появились большие крытые рынки, там продавали без талонов молоко, творог, мясо. Загорелые круглолицые фермеры казались пришельцами из другого мира. Почему-то осталось в памяти, как он ходил с мамой на Гринвичский рынок, и она приценивалась, не купить ли кусочек мяса. Помнится, мама выбрала какой-то совершенно крошечный обрубок, с жилками и салом. Торговка – краснощекая, круглолицая, с маленьким голубыми веселыми глазками, назвала цену. Цифру Уин не запомнил, но в память навсегда врезалось, как мама отшатнулась и даже отступила на шаг.