След лисицы

– Уехали? – сонно спросила красавица, поднимая лицо.

– Нет еще, – буркнула Листян, плюхаясь на подушки и обхватывая колени. – Спи, рано еще. Дети спят, и ты спи.

Девушка прекрасно знала, что жалости она не дождется ни от кого в стане. Илгыз любила лишь себя и свою дочь, а Листян обычно не замечала, брат же слушал только Дженну.

Единственный человек, который с Листян был терпелив – брат ее Сулим, давно покинул стан. И не осталось никого, кто бы ее понимал.

Баяр и Сулим были самыми близкими для девушки людьми, ее братьями, ее опорой, ее верными защитниками. Да только Сулим ушел, а Баяр совсем про сестру забыл, когда привел в шатер жену.

Даже не думал он, каково сейчас Листян. Единственная дочь хана Тавегея, теперь – сестра молодого хана, осталась совсем одна. Подруги все давно ее позабыли. Кто-то замуж вышел, кто-то теперь боялся и подходить. Когда девушка, ослушавшись отца, уехала с Нараном за братом, она даже не думала о том, как одиноко ей будет в стане, где полно молодых воинов. Но женщины там косились на нее с опаской, сами же болтали только об одном: что такого шанса заполучить красивого и заботливого мужа у них больше не будет.

А Листян замуж пока и не собиралась, зачем ей это? Не было никого, кто был бы ее, красавицы и умницы, достоин.

И в истории с Нараном отчего-то ее никто не поддержал. Никто не спросил, а чего она, Листян, хочет? Почему так поступила? Ну не любит она Нарана, не любит! И не полюбит никогда. И женой его не будет! И в постель с ним точно уж не ляжет.

Всхлипнула, жалея себя. Шмыгнула носом. И зажмурилась от ослепившего на миг солнечного луча, проскользнувшего в щель полога.

– Лис, ты мне нужна, – строго сказала Дженна.

Пришлось вставать. Дженна тут единственная была, кто смел Листян приказывать.

– Чего тебе? – недовольно буркнула степнячка.

– Завтраком займись, – неожиданно приказала ханша. – Раньше Гаюна готовила, а теперь она со своей сотней уехала. Так что ты будешь теперь.

– Что? – не поверила своим ушам Листян. – Я? Но ведь есть другие женщины!

– У них свои семьи. Ты – свободная. Тебе и кашу варить.

– А… – Листян захлопала ресницами. – Илгыз пусть.

– Илгыз обед сварит. И ужин, я ей помогать буду.

Дженна все говорила правильно. Обычно в шатре ханском жили всякие “тетушки” – бездетные вдовы или незамужние девы, которые помогали по хозяйству. Но Баяр в свой шатер никого не взял, только Илгыз, вдова брата, была рядом. Так у Илгыз полно дел: она присматривала за детьми, стирала, шила – без дела никогда не сидела. Так что “тетушкой” была именно Листян теперь, и это было очень неприятным открытием.

А Дженна все смотрела своими светлыми глазами – не сердито, не зло, просто – выжидающе. Ей, кажется, даже в голову не приходило, что Листян сейчас может топнуть ногой и отказаться. Но она прекрасно знала, чем это кончится, слышала, как Дженна ставила на место Ольга, пленника из народа моров. Когда тот отказался принести воды и стирать свою же одежду, ханша равнодушно пожала плечами и сказала что-то вроде “Кто не работает, тот не ест”. И велела мора не кормить. Совсем. На третий день Ольг отлично слушался.

Сестра хана выдохнула сквозь зубы и поплелась к очагу. Спорить с Дженной – дело бессмысленное. Жена ее брата настолько упряма и самоуверена, что некогда с юношами наравне прошла испытание Тойрогом. Первая женщина, которая посмела нарушить все традиции и взять в руки оружие. И не потому, что она чужачка – после Дженны испытание проходили и другие девушки. Просто Дженна вот такая, плевать ей на все, кроме своих желаний… и желаний ее мужа. Как бы Листян не относилась к своей чужеземной родственнице, а не могла не видеть, что за мужа Дженна готова жизнь отдать. Любит его бесконечно, и любовь их взаимна.

Готовить Листян, конечно, умела, и очень неплохо. Странно было бы, если бы ее не научили. Даже дочь хана должна уметь о себе и о своей семье позаботиться. Но вообще-то заниматься подобной ерундой ей не приходилось давно: года два как. С тех пор, как она отцовский стан покинула, всегда находился кто-то, кто заботился о семье Великого Хана. И Дженна сейчас прекрасно могла бы приказать, чтобы женщины приносили им еду – не переломятся, чай. Но она показала свою власть, ткнув Листян носом, словно щенка в лужу – дескать, самое низкое твое положение в семье, работай, если хочешь есть.

Мысли подобные никакой радости молодой степнячке не доставляли. Вот выйдет она замуж, вот станет сама хозяйкой в шатре – уж она позаботится, чтобы при ней были всякие “тетушки”. Будет сама командовать. И никакие Дженны больше не посмеют ей приказывать.

– Помочь тебе, дочка? – раздался спокойный голос рядом. – Воды, может, принести?

Лис вскинула голову и досадливо вздохнула. Помощь ей предлагал сам Нурхан-гуай, и что делать, она не знала. Согласиться? Так он – премудрый, советник Хана, старший здесь, в стане. К тому же – отец Нарана. Вон, дочкой ее назвал. Примешь его помощь – как потом от Нарана отбиваться? А откажешь – обидится, наверное. От чистого сердца предлагает, ничего ему взамен не нужно, потому как услужить в ответ Листян никак не сможет.

– Только не убегай, – смеется Нурхан-гуай. – Вижу по глазам, что напугал? Поговорить хотел. О сыне.

Вот теперь ей действительно захотелось убежать. Сердце затрепыхалось, как птичка. Одно дело – над Нараном насмехаться, то улыбаясь ему, то не замечая, то вовсе – прогоняя прочь. А разговор с воином, да еще таким, как Нурхан-гуай! Он ведь… почтенный человек!

– Что, дочка, совсем у него нет надежды? – мирно спрашивает старый воин, словно не замечая ни испуганно округлившихся глаз Листян, ни ее заалевших щек. – Всыпать ему кнутом, чтобы не досаждал?

– Н-не нужно кнутом, – мотает головой девушка, и волосы ее, заплетенные в множество тоненьких косичек, взметаются над плечами. – Наран… он… не обижает меня.

– Но и не делает счастливой? – Нурхан-гуай смотрит строго, словно в душу к Листян заглядывает. – Признаться, я очень рад был, когда он назвал тебя своей невестой. Девушка ты славная, красивая, добрая, умная, смелая… – при каждом слове голова “невесты” опускалась все ниже. – Такой женой только гордиться можно. Только, вижу, не сладилось у вас? Чем тебе мой Наран не по нраву?

– Он хороший, правда, – шепчет Листян, судорожно сжимая руки. – Но… не тот, кого я хочу рядом видеть. Просто… не его я кобылица. Не мой он всадник.

– Вот как? – старик кивает понимающе. – Ясно. Не дорос еще мальчик. Рано ему седлать лошадь. Жаль. Дети были бы красивые и сильные у вас. Ну, жизнь длинная. Может, еще получится все. И внука я ещё на руках подержу, может, даже и не одного.

Листян, осмелев немного (все же ее не ругают, не принуждают ни к чему, даже вроде бы поняли), качает головой. Не получится. Не хочет она Нарана.

– Жизнь длинная, дочка. Никогда не знаешь, из какого колодца пить придется. Кстати, что варишь? Кашу? Угостишь?

– Конечно, почтенный, садись у очага, – засуетилась девушка. – Сейчас тебе миску принесу.

А ведь и правда – у Нурхан-гуая никого нет в стане. Сын один и был, да и то, говорят, приемный. Раньше-то он с ханом Тавегеем котел делил, а теперь как живет? Воины, они, конечно, сами о себе позаботиться могут, но ведь и женская рука лишней не будет.

Листян даже застыдилась – а ведь Нурхан-гуай, наверняка, ждал, что жена его сына и об отце своего мужа позаботится, а вот как вышло. Нет у сына ни жены, ни невесты.

Поглядывая на старика, варила кашу, уже не сердясь на Дженну и ее приказы, и первую миску подала отцу Нарана. Не выдержала, полюбопытствовала:

– Кто тебе очаг зажигает, почтенный? Кто помогает в шатре?

– Наран раньше помогал, – пожал плечами мужчина. – Он и готовил. Ох! Ты ведь не думаешь, что я настолько немощен, что не смогу себе похлебки сварить?

– Я думаю, Нурхан-гуай, что тебе не до похлебки, – сдвинула черные брови Листян. – У тебя других забот хватает. И вот что – приходи к нам теперь на обед. Ты – побратим моего отца, стало быть – дядька мне и Баяру, дед нашим детям. Так правильно будет. Не отказывайся, обижусь.

И руки в бока уперла, сверкая вишневыми своими глазами.

Старый воин невольно ей залюбовался: красивая кобылка, своенравная и резвая. Сына он понимал прекрасно. Только таких вот – непокорных и строптивых, и любят до самой смерти. Но девочка ещё не созрела для любви. Такие как она – словно вино. Молодые – пьянят быстро. А чуть старше – дарят радость и счастье, согревая холодными ночами. А ведь не дождётся она Нарана, пожалуй. Придумает себе проблем, выпорхнет из его рук. Не удержать. Не любит? Тем лучше для Нарана. У него не будет слабостей. Станет его сын крепким и острым, как стальной клинок. А без любви, в конце концов, прожить можно. Нурхан-гуай это точно знал.

3. Великий Хан

Чудно устроен этот мир. То, чего хочется до безумия, до умопомрачения – в руки не даётся. А то, о чем и не мечтаешь, само плывет.

Нарану всего двадцать одна зима. А он уже – правая рука хана и тысячник. Впору собой гордиться, но он воспринимал новое своё назначение безо всякой радости. Остальные тысячники были гораздо старше, и на сына Нурхан-гуая подглядывали с явным пренебрежением. Хотя и знали, что воин он отличный, а ещё – бесконечно предан хану, который за два года своего правления настолько успешен был в военных делах, что в степи его именовали теперь «Великим Ханом».

Баяр-ах слыл колдуном и заговоренным. Возможно даже – бессмертным. Все уже знали про то, как он умер однажды от яда, но потом вернулся с небес и встал во главе своего народа. Не иначе, как в нем дух предка его Асахата, или вовсе – само безжалостное Солнце в его жилы влило свой жар. Он не проиграл ещё ни одного сражения. Ни разу не был ранен в бою. Сильный, спокойный, рассудительный. Да ещё жена – колдунья сильная со светлыми глазами, стрелявшая из лука не хуже мужчин. Женщина-воин. Такую укротить может не каждый. Если жена такова – то каков муж?

А Наран прекрасно знал, что друг его и командир – всего лишь человек. Много лет они были вместе – с тех самых пор, когда Баяр взял рыжего мальчишку в свои ученики. И Наран видел многое, чего не видели другие: и усталость своего хана, и, порой, боль и тоску, и растерянность, и сомнения. И как мог старался друга поддержать. Не все понимал, не со всем соглашался – но готов был за своего хана умереть в бою, закрыв от стрелы или меча.

Войско кохтское передвигалось быстро, но не стремительно. Коней было в четыре раза больше, чем воинов, так придумал Баяр. Дважды в день останавливались, меняли лошадей. Берегли силы и в то же время не медлили, чтобы не дать противнику подготовиться.

– Баяр-ах, зачем сейчас? – подъехал к другу Наран. – У моров – города за каменными стенами. Как мы будем их брать? И луки тяжелые. Укроются за стенами своими, стрелять будут.

– У моров ещё снег лежит в лесах, – спокойно отвечал Баяр. – Припасы после долгой зимы заканчиваются. Деревни мы возьмём легко, там пополним запасы пищи, а города… осадим. Встанем войском рядом. Никого не выпустим и не впустим. Подкоп под стену ночью делать будем. Если моры нам навстречу выйдут, то хорошо. В бою против конницы нашей не выстоят. А не выйдут – ещё лучше. У нас терпения хватит их заморить голодом.