(Не) зажигай меня

Что ж, у меня ничего ценного нет. Платья и туфли вряд ли заберут, да и не жалко их. А если немного грабителей, то, авось, и отобьемся. Размяла кисти рук: я ведь огненный маг. Сейчас как покажу всю свою силу! Но мой благородный (или глупый порыв) был грубо оборван ножом, прижатым к шее.

– Даже и не думай магичить, – холодно сказала мне Милисента. – Давай, на выход.

Вот тебе и скромная вдова!

Пришлось подчиниться. Вначале я даже не испугалась. Однако ситуация оказалась куда серьезнее, чем я думала. Снаружи было не меньше дюжины разбойников. Наши бандиты, разумеется, с ними заодно. Один держал за плечи торговца, другой легко сжимал шею Аяза. Оба кучера были под прицелами арбалетов и франкских аркебуз. Дурацкое, неметкое оружие, сильно уступающее арбалету: последний и заряжать быстрее, и точность у него выше, и легче он, изящнее. Но вблизи из аркебузы промахнуться сложно, а убойная сила у нее ого-го! На месте кучеров я бы тоже стояла ровно и старалась не моргать. На Герхарда наставили стволы оружия, но он вылез из дилижанса самостоятельно и даже не пытался сопротивляться. За меня боится.

– Мальчики, проверьте сумку господина Гренка, – резким голосом приказала вдова, наконец, убирая мой же кинжал от моей шеи.

Да, проверьте. Мне тоже ужасно любопытно, что там внутри.

Кинжал упирается мне в правый бок – неприятно, но терпимо. Только Герхард отчего-то бледнеет на глазах. И когда только она меня обокрасть успела!В саквояже торговца оказывается не золото. То есть золото, конечно, но не в монетах, а в ювелирных изделиях тончайшей работы и неописуемой красоты. Да тут целое состояние! На торговца страшно смотреть, по его бледным щекам струятся слёзы. А нечего было жадничать – надо было охрану нанимать! Скупой платит дважды.

– Отличный улов! – радуется вдова, которая вовсе не вдова.

Она стаскивает с головы белую косынку и встряхивает длинными волнистыми волосами. Взгляды мужчин устремляются на эту красоту, и, воспользовавшись моментом, я делаю попытку вывернуться из ее хватки и вызвать огонь. Не факт, что получится – руки трясутся, не могу сосредоточиться. Впрочем, ускользнуть мне не удается – вдовушка успевает схватить меня за косы и сильно дернуть назад: едва мне шею не сломала, бесовка! Силы в ее тонких руках немеряно – она швыряет меня на холодную землю и изо всех сил пинает острым носком сапога в бок. Это ужасно больно, но я, сдерживая взвизг, глотаю слезы, боясь за Герхарда. Если он сейчас сорвется, его точно убьют.

– Ты хотел девку, Хорт? – раздаётся надо мной звонкий голос Милисенты. – Она твоя. Только осторожнее, не поломай игрушку слишком быстро – нам еще выкуп за нее получать. Девка не простая – она дочь Оберлингов и вдобавок любовница короля. Так что, Хорт, возрадуйся – тебе перепал кусочек со стола самого Эстебана Галлийского!

В отчаянии я думаю, что зря хранила свою девичью честь. Лучше бы я переспала с Эстебаном! Хоть какую-то радость бы познала! Что теперь будет? Выживу ли я? А если выживу, то что дальше? Кому я опозоренная, оскверненная нужна буду? Одна дорога – в монастырь!

Безбородый рывком ставит меня на ноги: как раз к началу представления. Потому что в следующий миг всё переворачивается: Герхард с ревом бросается вперед, раздаются несколько выстрелов, поляну, где мы остановились, затягивает дымом.

– Господа, советую вам бросить оружие, – раздаётся откуда-то сверху холодный голос Аяза. – Тогда у вас есть шансы остаться в живых.

Я задираю голову: степняк каким-то невероятным образом оказался на крыше дилижанса, и в руке у него длинный кнут, свернутый кольцом. И он собирается с кнутом выступить против арбалетов? Безумец!

Между тем Герхарду удалось избавиться сразу от двоих разбойников – вот это выучка! Я всегда знала, что он отличный боец! У одного из бандитов, похоже, сломана шея. Второй лежит молча и старается не шевелиться, но дышит. Впрочем, на боку у медведя расплывается слое пятно: он ранен и, кажется, серьезно.

Раздаётся свист кнута и женский визг: вдовушка с ужасом в глазах хватается за перебитую руку, из которой выпал не нужный ей больше кинжал. Дальнейшее я помню смутно, потому что безбородый выпускает меня из рук, и я, недолго думая, ныряю под карету, чтобы не мешать мужчинам. Меня трясёт так, что зубы клацают друг о друга. Какая мне магия! Баба я, глупая трусливая баба! Под дилижансом я не одна: туда уже забрался торговец. У него в руках оброненный кем-то арбалет с единственным болтом. Он тщательно прицеливается и попадает в чьё-то колено. Еще один разбойник валится на землю. Я изо всех сил зажмуриваю глаза – до огненных мушек, пляшущих под веками – и начинаю жарко молиться пресветлой матери.

Прихожу в себя, только когда сильные руки выдергивают меня из-под кареты.

– Живая, – шепчет чей-то сдавленный голос. – Ранена?

Мужчина ощупывает моё тело, прижимая меня к себе, его руки зажигают в груди потухший было огонь. Широко распахиваю глаза и вижу очень близко обеспокоенное лицо Аяза. Если бы не он! Уверена, один Герхард бы не справился со всеми! Благодарю тебя, пресветлая!

Степняк пугает меня. Его глаза горят безумием. Я шарахаюсь от него, но не так-то просто вырваться из железных объятий. Кажется, получилось только хуже: Аяз склонился ко мне еще ближе. Он одного роста со мной – наши носы едва не касаются друг друга. Со сдавленным стоном он прижимается ртом к моим губам, жадно раздвигая их языком. Я от возмущения и неожиданности цепенею, даже не сопротивляясь, позволяя ему брать всё, что он хочет: и тянуть меня за косы, заставляя еще больше запрокидывать голову, и по-хозяйски оглаживать спину и бока, и раздвигать коленом ноги. Никто и никогда не целовал меня так глубоко, так жарко. Поцелуи Эстебана по сравнению с этими полуукусами, с языком, овладевающим моим ртом – детский лепет!

Где-то в глубине души приходит осознание, что король и вправду был очень деликатен со мной, не позволяя ничего лишнего. В какой-то момент я сдаюсь, не в силах сопротивляться оглушающей страсти и охватившему меня огню, и отвечаю на поцелуй с не меньшим энтузиазмом. Он – победитель, захватчик, завоеватель. Это его право: взять то, что нравится. Вырвавшийся из груди стон он ловит своими губами, сделавшимися вдруг невероятно нежными – и отпускает меня. Я моргаю ошарашено, трогая опухшие губы, а затем со всей силы бью его ладонью по лицу. На бледной щеке ярко отпечатывается алая пятерня. С ужасом отшатываюсь и жмурюсь – что я наделала? Сейчас он ударит меня в ответ, а сил в его руках очень много – я уже узнала это. Но Аяз только берет мою руку и нежно целует ладонь. Стыд обрушивается на меня: лучше б ударил!

Отпускает меня и совершенно спокойно (словно на его лице не краснеет след от оплеухи) раздает указания на славском:

– Мертвяков оттащите в сторону. Мужиков вяжите покрепче. Женщину возьмете с собой, лично сдадите полиции. У нее обе руки сломаны. Не думаю, что она доставит проблемы. Я останусь с этими… подожду подмогу. Да пришлите мне коня. Если получится – к утру догоню вас. Не выйдет – оставьте мой багаж на постоялом дворе.

Я молча наблюдаю, как Аяз закрепляет повязку на животе Герхарда, как успокаивает лошадей, как переворачивает тела разбойников, как проверяет веревки у связанных бандитов. Затем он поднимает с земли хлыст и легким, едва уловимым движением запястья посылает его вперед, переламывая сухое деревце. Несколькими ударами кнута деревце крошится в щепу. Конюх (который маг) зажигает огонь. На лицах разбойников ужас.

Герхард берет меня за плечо и заталкивает в карету. Где-то щебечут птицы, радостно светит солнце. Меня только что целовал самый страшный человек в мире. О богиня!

Я, кажется, застонала, уронив лицо в ладони, но Герхард довольно грубо оборвал моё саможаление.

– Подумаешь, поцеловали её, – буркнул он. – Как будто в первый раз. Не сдержался мужик, да и кто бы на его месте сдержался? Степняк один всех раскидал, надо было ему пар спустить, а тут ты – цветочек свежий. Он же на тебя всю дорогу пялился, ты ему приглянулась, вот и взял своё. И то ничего лишнего не совершил, да и ты ему ответила.

Я отвернулась к окну и зажмурилась, пытаясь сдержать брызнувшие из глаз слёзы. За что он со мной так? Разве я гулящая женщина? Я ведь даже с королем себе не позволила, только невинные поцелуи! Впрочем, внутренний голосок мне напомнил, как я вспыхнула от грязного, грубого поцелуя степняка: если бы меня подобным образом поцеловал Эстебан, я б и не подумала жаловаться. И ни за что бы его не остановила – я доверяла ему полностью. Так что это не я блюла свою честь, а он меня щадил.

– Что, девочка, не по душе тебе взрослые игры? – раздался насмешливый голос вдовы. – И правильно, не суйся. Такому мужчине нужна настоящая женщина, а не выпускница пансиона при монастыре!

В ее голосе мечтательное восхищение, как будто не Аяз переломал ей руки!

– Зубы лишние? – скучающе спрашивает у Милисенты кучер. – Ты поговори еще, поговори, я поправлю тебе улыбку.

Вдова молчит, а на губах у нее снисходительная усмешка. Она смеется надо мной, и поделом. Зря я играла с огнем!

Я невидящим взглядом утыкаюсь в окно. Мне горько и стыдно, я чувствую себя оскверненной. Но самое страшное – я бы хотела пережить этот поцелуй снова. И сниться в полнолуние мне будет теперь не Эстебан. Только бы никогда не видеть степняка снова! Я не переживу, если кто-то узнает о моем позоре! Вот что странно: мне нисколько не было стыдно, когда родители узнали о моей связи с его величеством. Страшно – да, неловко – разумеется; но я чувствовала: черту мы не пересекли, вели себя достойно. А сейчас я готова заплатить своим попутчикам, чтобы они молчали о том, что произошло на поляне.

10. В Славии

На этот раз дилижанс свернул с привычной дороги: впервые за последние несколько лет. Ставший вдруг невозможно разговорчивым кучер (до этого я вообще думала, что он немой) поведал, что раньше на его карету никогда не нападали. Он всегда считал, что напарник, да еще и маг, нужен для того, чтобы сторожить багаж по ночам да от диких зверей охранять, а опасности в его работе и вовсе никакой нет.

– Дорога-то ведь людная, – рассуждал кучер. – В час пополудни обязательно меняем лошадей на придорожной станции, где можно напиться свежей воды и умыться. Да и Славия – страна спокойная, здесь кругом маги, которые отвечают за безопасность дорог. Разбойников не вешают – отправляют в каменоломни. Поверьте, это пострашнее виселицы. А бабам вообще страшно – узников не разделяют на мужчин и женщин. В одну камеру всех. Так что бабы-то и до суда не доживают.

Все смотрят на вдову, у которой начинает трястись подбородок. Жалко ли ее? Нет, я думаю, она не пропадёт. Такая красавица обязательно найдёт, как выкрутиться. Кого-нибудь да соблазнит.

Дилижанс сворачивает с дороги к ближайшему большому городу Даньску. Вскоре копыта лошадей цокают по каменной мостовой. Первый же прохожий сообщает, как найти полицейский участок. В Славии нет Ловчих. Здесь полиция.

Пока опрашивают кучеров и записывают их показания, я выхожу на улицу и устраиваю Герхарду форменную истерику со слезами и заламыванием рук: я ни за что не хочу встречаться больше с Аязом. Медведь, видя, что вокруг уже собираются зеваки, неохотно мне уступает – не потому, что жалеет, а чтобы больше его не позорила. Кучер сбрасывает вниз два моих сундука и саквояж, и мы заселяемся в лучшую гостиницу Даньска с гордым названием «Золотой петух». Что будет дальше с дилижансом и как ювелир поедет один, меня совершенно не интересует.

Дед должен встречать меня в Аранске. Я быстро пишу записку, что из-за ранения своего охранника вынуждена задержаться в Даньске и вручаю ее кучеру. Заодно выдаю мужчине целый империал с твердым наказом Аязу про меня не рассказывать. Возможно, его бы это не остановило, но медведь в сторонке объяснил обоим кучерам и торговцу, что он с ними сделает, если узнает, что они проболтались… Думаю, будут молчать.

Ничего, два дня как-нибудь переживу. Тем более, что гостиница действительно роскошная: здесь и целитель свой имеется, и водопровод, и кухня выше всяких похвал. А еще банк недалеко, и я смогу получить деньги по векселю и потратить целый день, гуляя по славским лавкам. Но сначала нужно написать письмо матери. До нее обязательно дойдёт весть о нападении на дилижанс, будет волноваться. Моё письмо ее успокоит.

Если бы мама была огненным магом, я бы просто послала ей птичку, но увы – наши стихии не совпадали. Зато у Эстебана дар был такой же, как у меня.

Я присела рядом с горящим камином, протянула руку к огню и позвала искру. На мою ладонь скользнул маленький язычок пламени. Пара движений пальцами – и огонь принимает форму небольшой птички навроде воробья.

– Ваше величество… Эстебан… Злишься на меня? Я в Славии. Всё хорошо.

Кинула посланника обратно в камин, села рядом, обхватив колени. Теперь его величество получит послание, как только приблизится к источнику огня – к камину ли, к свече… Несмотря на широкую применимость маг-светильников, огневики обожают свечи. Король вечером, как стемнеет, зажигает несколько штук и работает с бумагами при их свете. К тому же горящий огонь – это безопасность. Чтобы зажечь пламя из пустоты, требуется время и концентрация. Чтобы подхватить уже имеющееся – много сил не требуется. Огненный маг всегда готов к нападению, если рядом горит хотя бы одна крошечная свеча. Ах, отчего я не догадалась взять огонь из печки кареты?

Я завороженно смотрела на танец пламени, не сразу заметив, что в огне уже скачет птица размером с дрозда. Не веря своим глазам, я ткнула в нее пальцем и услышала любимый голос:

– Радость моя, за что мне на тебя сердиться? Я рад, что ты добралась благополучно. Береги себя и молись за своего короля.

Невольно вздохнула: не то я бы хотела услышать. Что ж – он ответил, и быстро. Значит, ожидал.

В дверь постучались: горничная принесла выглаженное платье и помогла мне переодеться. Восхищаясь моими волосами, девушка распустила надоевшие мне косы, так мешавшие в пути – я постоянно на них садилась – и уложила в сложную прическу.

– Если позволите, госпожа, я бы помогла завтра вам вымыть голову. Такая роскошь! И длина почти до полу, и красивые такие, блестящие!