Потерянные в лабиринте

«Как на кладбище» – мелькнуло в воспаленном мозгу.

Как будто пустыня похоронила под собой что-то, и ни за что на свете не будет делиться своими мрачными тайнами.

Он был уверен, что должен идти, несмотря на холод, который уже полностью сковал тело. Он шел, падая и снова вставая, не обращая внимания на голод и жажду. Потрескавшиеся на морозе губы продолжали шептать:

«Я должен вспомнить… Я должен вспомнить… Я должен вспомнить…».

Как отзвук незаконченной молитвы, как поминальное песнопение, слова срывались с его губ и тонули в леденящем воздухе безмолвной снежной пустыни: «Я должен вспомнить».

Он не помнил, когда начался этот безумный поход и даже приблизительно не мог сказать, когда он может закончиться (если закончится вообще). Он смутно уже помнил, кто он и кем был в той другой, «нормальной», жизни. Все, что он помнил – это почему он здесь – в этой забытой Богом и людьми безжалостной ледяной пустыне.

Несмотря на убивающую и тело, и мозг усталость, несмотря на обмороженную кожу, несмотря на то, что он уже несколько дней ничего не ел и не пил, он смутно помнил причину, по которой он здесь.

Где-то в самой глубине собственного подсознания он помнил величие и необыкновенную легкость духа, когда само пребывание на планете было совсем другим. Он помнил блаженное парение мыслей, не отягощенное беспокойством и волнениями. Он сам не знал, как, но он прекрасно помнил другую жизнь – без страха и тревоги, без желаний и стремлений. Он смутно помнил, что все начиналось именно здесь, в земле вечных льдов, в самом сердце Арктики, когда здесь еще не было ледяного безжалостного покрова.

Именно здесь, в самом центре Северного полюса стоял легендарный Город Света, великолепный и неповторимый в своем величии. Он не мог полностью воспроизвести в памяти сам Город и его загадочных обитателей, но он смутно помнил Свободу, которая наполняла каждую клетку тела. Неизвестно откуда, но он помнил неземное блаженство, наполняющее собой все человеческое существование.

Царство разбитых надежд.

Царство потерянных мечтаний.

Царство настоящей Свободы.

Где-то в самой глубине подсознания у него остались воспоминания о том, что в самом начале все было совсем по-другому. Здесь – в самом центре Северного полюса; здесь – в царстве вечного льда – раньше все было совсем другим. Именно здесь было начало свободной жизни еще совсем молодой планеты. Именно здесь была колыбель первоначальной свободы, и эта вековая тайна была похоронена под километровыми покровами льда и снега.

Откуда он мог знать о какой-то другой жизни, если всю свою земную жизнь он прожил как все, следуя всем предписаниям и правилам общественной Системы? Откуда он мог знать о блаженном состоянии полного освобождения, если его реальная жизнь, как и жизнь всех остальных, проходила в протоптанных коридорах мрачного и душного Лабиринта? Он уже не задавал себе вопросов, как и откуда, он только знал, что должен вспомнить.

Он помнил состояние тотальной Свободы и независимости, полной независимости от мира вещей и тяжелых форм. Он действительно помнил те времена самого начала, когда все было по-другому, не так, как в его современном мире. Времена первоначальной свободы.

Призрачная дверь несуществующего царства.

Мерцающие осколки былого великолепия.

Несбыточная мечта человечества.

Уже в который раз он, обессиленный этим походом за призрачной мечтой, взывал к небесам и своей генетической памяти, задавая всего лишь один вопрос – что было в самом начале? И ускользающим, едва уловимым отблеском в сознании мелькало только одно – Царство настоящей свободы.

В воспаленном и истощенном мозгу продолжала пульсировать одна – единственная мысль:

«Я должен вспомнить… Я должен вспомнить… Я должен вспомнить…».

Он сжимал в руке почти заледеневший осколок странного бледно-зеленого кристалла размером чуть меньше человеческой ладони. Осколок был неправильной формы, было видно, что это часть какой-то фигуры. Откуда у него в руке появился этот символ? Этого он уже не помнил. Прошлая обычная жизнь незаметно ускользнула в пустоту, и вернуться было практически невозможно.

Осколок больно резал ладони. Мутным взглядом он еще раз посмотрел на переливающийся кристалл – бледно-зеленое сияние было то ярким, то совсем тусклым. Губы непроизвольно продолжали шептать:

«Я должен вспомнить… Я должен вспомнить… Я должен вспомнить…».

Он не помнил, как оказался здесь – в центре безбрежной ледяной пустыни. Тысячи километров белого снега, палящее, но не греющее солнце; и ничего; пустота. Утомленный голодом и холодом человеческий мозг отказывался воспринимать окружающую действительность.

Ледяная пустыня. Ледяная тишина. Ледяная свобода.

Рука продолжала судорожно сжимать осколок непонятного предмета. Материал осколка не был похож ни на один земной элемент. Чем-то осколок напоминал переливающийся кристалл.

«Яспис кристалловидный» – мелькнуло в самой глубине подсознания.

«Сошел город; подобно яспису кристалловидному» – метались обрывками мысли в угасающем сознании.

Он ничего не мог вспомнить. Он стоял посреди ледяного царства безбрежного снега, и губы продолжали шептать одно и то же:

«Я должен вспомнить… Я должен вспомнить… Я должен вспомнить…».

Как он оказался здесь – без еды, без воды, без крова, без единого шанса на выживание, он не знал. Но мозг казалось уже автоматически продолжал воспроизводить только одну команду: «Я должен вспомнить».

Усталые, онемевшие от холода глаза в который раз смотрели на непонятный осколок предмета, зажатый намертво в оледеневшей руке.

«Яспис кристалловидный» – снова мелькнуло в сознании и сразу же погасло. Сознание отказывалось работать и продолжало погружаться в уже конечную беспросветную пустоту. Только мозг по инерции продолжал прокручивать некогда заданную программу:

«Я должен вспомнить… Я должен вспомнить… Я должен вспомнить…».

«Реальная» жизнь

Он в принципе жил как все, обычной нормальной жизнью, не хуже, а в чем-то даже лучше других. Клеон Найрам родился в обычной семье, ходил в обычную школу, рос как совершенно обычный среднестатистический ребенок, поглощая и воспринимая все, что предлагало современное общество. Еще в раннем детстве он быстро понял, что есть определенная Система, которая давно распределила все роли и все возможные пути проживания в обществе.

Клеон очень быстро понял, что в школе нужно учиться, воспринимать информацию, которую щедро предлагали учителя, запоминать и хранить ее, и уметь в нужный момент воспользоваться ей. Информация была разнообразной и тот, кто запоминал лучше других, считался наиболее успешным. Делать нужно было все так, как предлагалось другими. Он с удовольствием поглощал всю предоставляемую информацию, собирал, анализировал, выдавал требуемую информацию. Он не мог не вызывать восхищение учителей, так как имел очень высокий коэффициент интеллекта – IQ, о чем узнал гораздо позже. Конечно, высокий уровень интеллекта не мог пройти незамеченным.

В школе учителя не переставали удивляться, как быстро и как легко Клеон воспринимает и запоминает любую информацию; его память была необыкновенной, он запоминал все и до мельчайших деталей.

Первые отклонения (если можно так выразиться) начались у Клеона Найрама примерно в 12-13 лет. К тому времени он перечитал огромное количество классической художественной литературы и переработал информационное поле всех предметов общеобразовательной средней школы.

И именно тогда Клеон впервые почувствовал какую-то необъяснимую бесполезность самого процесса. Он не мог еще сформулировать возникающие у него в голове вопросы; конечно, будучи ребенком, он не мог выстроить стройную логическую теорию. Просто все чаще при огромном потоке поступающей информации он стал ощущать опустошенность и элементарную скуку; постоянное поглощение и переработка информации перестали приносить удовольствие, которое было раньше.

Дело было не только в возникшей скуке. Просто Клеон стал все чаще замечать, что все совершаемые действия, все без исключения, поражали своей однообразностью и какой-то запрограммированностью.

Каждый вечер он задавал себе один и тот же вопрос: «Для чего? В чем смысл? Завтра я буду делать то же самое, что делал сегодня, и послезавтра тоже. Я буду делать это еще многие годы. Зачем?».

Клеон, хотя и был одаренным ребенком c высоким коэффициентом интеллекта, все равно не мог точно сформулировать свой вопрос. Он просто раньше других ощутил однообразность и системность совершаемых всеми действий. Все, что делал он и другие люди, находящиеся рядом с ним, выглядело одинаково и вызывало подсознательное ощущение бесполезности.

«Все делают то же самое, что и я. Или я делаю все то же самое, что делают другие – думал Клеон. – Почему? Есть ли во всем этом какой-нибудь смысл? Это довольно быстро становится скучным».

Именно ребенком Клеон впервые ощутил, что все движутся в одном и том же ритме, выполняют одни и те же действия и ходят по одним и тем же дорогам. Он смутно чувствовал общий ритмичность и систематичность повторения совершаемых всеми действий.

«Как в лабиринте – думал Клеон, – такое ощущение, что мы все движемся по какому-то Лабиринту с одинаковыми дорожками и одинаковыми поворотами. Мы все – бегущие в Лабиринте…».

Жизнь действительно напоминала лабиринт со множеством различных путей и поворотов. Обучение (школа, колледж, институт), работа, отношения, семья – вот основные блоки Лабиринта, которые могли строиться успешно или неуспешно в зависимости от их прохождения.

Будучи уже молодым человеком, Клеон четко осознал, что вся жизнь проходит в определенной Системе, которую для себя он представлял в виде сложного Лабиринта; в Системе, в которой прописаны все пути – от самых неудачных до самых успешных. Он понимал, что есть законы и правила, приводящие на тот или иной путь Лабиринта. Поэтому, выучив и запомнив предписанные нормы, можно было, собственно говоря, выбрать любой путь.

С одной стороны, понимание существования самой Системы должно было принести облегчение молодому человеку. Все прописано, все понятно, все знают, куда приведет тот или иной путь, и какие могут встретиться повороты.