Жанна д"Арк из рода Валуа книга третья

Перепаханное сражением поле было щедро засеяно английскими трупами.

– Хорошая работа, – выдохнул он.

На заляпанном кровью и пылью лице сверкнули зубы, обнаженные улыбкой.

– Это наш Азенкур, только без грязи…

ПАРИЖ

(19 июня 1429 года)

Молчание в кабинете герцога Бэдфордского было тяжким и скорбным, как надгробие.

– Мы… потеряли… две тысячи солдат… Талбота… Шрусбери… И это… не считая… позора…

Слова падали в молчание, словно редкие шлепки первых дождевых капель, предвещающих грозу.

– Каковы… ИХ… потери?

Кто-то почти всхлипнул:

– Около сотни, милорд…

– Около сотни?!!!

Тяжелый кулак грохнул по рукояти кресла, голос прозвучал раскатом грома.

– А я слышал – не больше пяти человек!

Налитые кровью глаза Бэдфорда, сверкающие из-под густых, нависших над веками бровей, делали его похожим на раненного зверя, готового наброситься на любого, кто подойдет, несмотря на боль от раны…

– Мне… Надоела… Эта девка!

Герцог словно подписал приговор.

– Всякий, кто верит в её чудесную силу – глупец или предатель! Она такая же посланница Божья, как любой из вас! И не думайте, что у французов сил прибавилось каким-то чудесным образом! Всё это вызвано фанатичной верой и пустым страхом! Раньше я хотел просто сжечь французскую шлюху, как ведьму, без особых разбирательств. Но теперь не то! Теперь я желаю получить её живой и невредимой, чтобы устроить процесс для всей Европы! И я это сделаю! Я уничтожу проклятых бастардов и верну своё – то, что нам дал наш великий король Гарри, и что я не имею права потерять!

Присутствующие закивали. Некоторые украдкой вытирали глаза.

– До сих пор я считал французские победы случайностью! Досадным стечением обстоятельств! Нелепостью, которая посылается нам, чтобы мы собрались и нанесли последний удар, который завершит эту давнюю тяжбу за престол! Я думал, что много потерял под Орлеаном, однако надеялся многое и возместить. Но разгром при Патэ лишил меня всего! Вы понимаете, ЧТО означает это поражение?! Храбрость наших солдат окончательно пала вместе с теми, кто остался на том поле! И если есть ещё надежда спасти положение, то будьте готовы, милорды, идти к ней через унижение ещё большее, потому что я намерен просить помощи у Филиппа Бургундского!

Герцог переждал пока успокоится поднявшееся среди лордов волнение, помолчал немного, успокаиваясь сам, трудно сглотнул и продолжил:

– Мне донесли, будто девка собирается идти на Реймс, чтобы короновать своего б… бастарда, что в сложившейся ситуации для нас – лучший исход. Путь на Реймс пролегает по землям Филиппа, и даже если он не сможет помешать, пускай хотя бы задержит французское войско, пока мы не соберем новые силы в Нормандии.

– А если французы пойдут через Париж на Нормандию? – хмуро заметил Саффолк, присутствующий на совете и подавленный более других.

– Я приму меры, чтобы этого не произошло, у меня есть средство. И другие меры, которые следует предпринять, тоже продуманы. Подати с наших земель в Нормандии и здесь будут увеличены, бОльшая их часть пойдёт на оборонительные укрепления Парижа, остальное – на усиление и вооружение войска. Я привлеку к обороне Парижа всю местную знать: пускай раскошелятся! Но на всё требуется время, время и время, которое может дать сейчас только Бургундия.

Бэдфорд обвёл лордов тяжёлым взглядом.

– Чтобы хорошо замахнуться, следует отступить, господа. Победителя, сделавшего пару шагов назад, не осудит никто. Никто! Но только если он победитель… Так что хотим мы или нет – нам придётся убеждать Филиппа любыми средствами, вплоть до уступок везде, где он пожелает! И со всем смирением, о котором теперь придётся вспомнить, потому что сейчас мы не победители!

Герцог встал.

Не дожидаясь, когда смысл его слов окончательно дойдёт до слушателей, и они начнут больше по привычке, чем руководствуясь здравым смыслом, возражать и сокрушаться, едва кивнул и быстро пошёл из зала.

Да. Да, да! Как ни унизительно, но другого выхода нет!

Филипп Бургундский, конечно же, не забыл обиды на достаточно высокомерный запрет от Бэдфорда взять под свою опеку Орлеан. Не забудет он и тех обвинений, которыми совсем недавно осыпала его английская сторона, обвиняя в предательстве, отводе войск и пособничестве общему врагу! Но, с другой стороны, на все обиды есть узы родства[3 - Герцог Бэдфордский был женат на сестре Филиппа Бургундского Анне.], и не только их с Филиппом, а и той части французской знати, которая присягнула английскому королю. В Париже хватает бургундских родственников. И Филипп, который всегда ревностно относился к тому, чтобы подданные были им довольны, от их мнения не отмахнётся…

Что ж, он прав – не плюй в колодец… Пример отца многому его научил. К тому же положение сюзерена обязывает принимать решения с оглядкой на ту реакцию, которую эти решения вызовут у знати его земель, и на те настроения, которым эта самая знать будет подвержена. А настроения создаются легко, главное – знать, на какие пружины давить…

Ну и кроме всего этого, есть ещё… о, Господи!… Бэдфорд тяжело вздохнул… Есть ещё Шампань, которую Англия уступит – вынуждена уступить —Филиппу за помощь против этого ничтожного дофина. И перед такой приманкой мало кто устоит!

«Надо послать за Кошоном, – думал герцог, даже в мыслях словно отдавая приказы. – Пусть проведет переговоры, у него это должно получиться… И надо убедить Анну написать письмо брату, а потом ещё и сестре Маргарите в Турень… Кажется, муж мадам Маргариты – мессир де Ришемон – слишком сильно желает воевать с нами… Что ж, трёхтысячное бретонское войско оказалось хорошей подпоркой чахлому дофину, и нам сумело изрядно навредить… Может, зря я не дал когда-то герцогу Артюру стать при мне главнокомандующим и вернуть себе титул графа Ричмондского?[4 - Титул графов Ричмондских с 1268 года давался нормандским герцогам за лояльность к английской короне. Эдуард Третий пожаловал титул герцогам Бретонским, но после смерти Жана Храброго – деда Артюра де Ришемон – титул графа Ричмонского снова перешёл в английское владение. После захвата Монмутом Нормандии его получил Джон Ланкастерский, герцог Бэдфорд, что стало ещё одной причиной разногласий между ним и Ришемоном, потому что свои права на титул герцоги Бретонские продолжали оспаривать.] Не пообещать ли вернуть его снова? За помощь или за отказ в помощи – тут уж с какой стороны посмотреть… Но стоит ли?».

Герцог остановился посреди переходной галереи возле окна, за которым небо уже сменяло полуденную яркость на густые закатные оттенки, и, задумчиво глядя на угасание очередного дня, отрицательно покачал головой.

Отдать титул?

Ну, не-ет.

Это он сгоряча… По привычке решать всё своими силами. Однако сейчас нужна не сила. Пришло время дипломатии родственных связей и изворотливости прелатов. Пусть пишут, пускай ездят и убеждают, пусть обещают – в разумных пределах, конечно – но французы не должны именно сейчас пойти на Париж и Нормандию! Их девка обещала бастарду-Шарлю коронацию? Вот пусть и держит обещание! Коронация, в конце концов, всего лишь ритуал. И мессир Артюр в своём желании воевать пусть лучше хорошенько потреплет Бургундца, если, конечно, они по-родственному между собой не договорятся…

Во всём этом жаль только одного: безумно жаль, что придётся уступить Шампань! Но дело того стоит. Филипп обидчив, однако не дурак: понимает, что от Шарля – стань тот полновесным королём – не получит ничего. В лучшем случае – право оставаться в прежних границах своих земель, чего герцогу Бургундскому, конечно же, слишком мало теперь, когда он может получить много больше от Бэдфорда! Вопрос лишь в том, во что Филипп оценит свои обиды и хватит ли ему одной Шампани?..

Хотелось бы верить, что да…

Внезапно за спиной Бэдфорда что-то зашелестело. Вздрогнув, он обернулся и невольно отпрянул.

Несколько фрейлин, молчаливых, как призраки, поклонились ему, затем прошествовали мимо такие же, как призраки, бесшумные. Одна несла в руках большую чашу с засахаренными орехами.

«Откуда они тут?» – удивился герцог.

И тут же вспомнил: «Изабо!»

Несколько дней назад он сам позволил бывшей французской королеве временно переехать сюда из её особняка на улице Барбетт, в котором мадам затеяла очередные перестройки, но за последними событиями совершенно о гостье позабыл. Что, впрочем, и не важно, потому что Изабо уже давно жила как отшельница, и ни в чьём обществе не нуждалась. Несколько фрейлин, весьма мерзких по мнению Бэдфорда, да огромное количество сладостей – вот и всё, что ей требовалось теперь.

Но почему-то среди всех горьких раздумий, именно сейчас и здесь, вид этих молчаливых призраков-фрейлин вызвал в душе герцога невыразимую злобу!

«Будь проклято чрево, наплодившее бастардов, от которых столько бед!», – едва не выплюнул он в спину уходящим женщинам. – «Королева, погубившая государство!.. Если Мерлин имел в виду Изабо, ему бы следовало быть более точным. Эта королева губит всё, чем владеет и к чему прикасается! Может пойти и сообщить, что это её порождение губит теперь и нас – её единственных и, верно, уже последних покровителей? Интересно, что она ответит?».

Бэдфорд впервые за последние два дня позволил себе кривую усмешку. Но тут же снова сдвинул брови. «Нет, пожалуй, и на это она только посмеётся. Или попросту не услышит. Ей давно уже безразлично, что и как гибнет, лишь бы не переводились сладости и глупые книги, которые читают ей её фрейлины…».

Герцог невольно сжал ладонью висящий на поясе кинжал и медленно пошёл в сторону, противоположную той, где растворились в сумраке прислужницы Изабо.

«Надо… надо срочно вызывать Кошона… Надо нанять строителей для оборонных укреплений… Налоги! М-мм, эта заноза – парламент… Но ничего, сейчас не время побед – уступят… И Анна…»